- 207 -

С А.П. ОКЛАДНИКОВЫМ

 

Как я и намечал, на Стрелке мне удалось перебраться с катера на попутную грузовую машину, и, отмахав на ней «с отбитыми печенками» 300 километров, я оказался снова в знакомом Красноярске. Первый приют я нашел в Доме колхозника, но затем, конечно, перебрался к Ильчукам. Девочки за прошедшие четыре года заметно повзрослели. Рая стала настоящей красавицей. У Сони я стал крестным отцом. Мне захотелось нанести «визиты вежливости» начальству кирпичного завода и майору Селезневу, которые в свое время по-человечески относились ко мне — ссыльному. На заводе я узнал, что Каплинский уже вернулся в Москву. А я уезжал в противоположном направлении, в Иркутск. Не делаю ли я ошибки? Эта мысль нет-нет да сверлила мой мозг. Но страх оказаться в Москве в униженном положении безработного гнал меня к Окладникову. В нем я видел свое «спасение».

В Иркутск я приехал впервые (не считая проезда его «транзитом» в телячьем вагоне в 1937 и 1947 годах). Мне надлежало явиться в Художественный музей, где была база археологической экспедиции Окладникова. Алексея Павловича ждали здесь со дня на день. Меня встретил директор музея Алексей Дементьевич Фатьянов, очень энергичный и добрый человек, видимо, не первый год друживший с Окладниковым. Не знаю, чем я расположил к себе Фатьянова: своими видом, рассказами о своей судьбе, готовностью, с какой Окладников приблизил меня к себе? Приехавший вскоре Алексей Павлович действительно отнесся ко мне очень участливо. Высокий, подвижный, очень живой и

 

- 208 -

простой в обращении, Окладников произвел на меня сильное впечатление. Он сделал меня своим секретарем. Мои тасеевские находки были тут же определены им как следы раннего железного века в Нижнем Приангарье. Дополнительного интереса Окладников к ним не проявил, и они до сих пор так и пылятся в моем домашнем архиве.

С Окладниковым и Фатьяновым мы подолгу засиживались по вечерам на скамье в ближайшем сквере. Я рассказывал о себе все без утайки и, вероятно, вошел в полное доверие. Начинался новый период в моей жизни, за которым должно было последовать Воскресение.

Ближайшая окладниковская программа была такова: купить моторную лодку и произвести на ней разведку вдоль Ангары до Братска, где уже работал один из отрядов экспедиции. Но еще до отплытия Окладников поехал, взяв меня с собой, к верховьям Ангары. Там предполагалось строить Ангарскую ГЭС, и в связи с этим производил раскопки другой отряд экспедиции. Этот пункт носил название «Патроны».

Мы прибыли в «Патроны» и были встречены начальницей отряда Евгенией Федоровной Седякиной, у которой мне и надлежало в будущем работать. Но Окладников спешил в Братск. В лодочное плавание кроме меня Окладников брал трех ленинградских студентов, один из которых делал Окладникову уколы инсулина (Окладников страдал диабетом). Вместе с мотористом это составляло экипаж в шесть человек плюс груз. Едва мы отплыли от иркутской пристани, как лодку через плохо просмоленные щели в верхней части стало довольно быстро заливать водой. Глазеющая на аргонавтов публика потешалась. Пришлось пришвартовываться к берегу, сушить груз. Тут же Окладников сократил экипаж до четырех человек.

Я остался, а двум ленинградцам велено было добираться до Братска пароходом.

Путешествие с А. П. Окладниковым на моторной лодке от Иркутска до Братска было лучшими днями моей жизни и работы в ангарской экспедиции. Я чувствовал себя обновленным, способным к интересной деятельности, открывающей дорогу в будущее. Мы делали остановки в примечательных местах, производили небольшие раскопки. Мне даже удалось вскрыть одно древнее погребение. Значительная остановка была в Балаганске, где тоже работал один из отрядов экспедиции Окладникова. Алексей Павлович был влюблен в Ангару и Приангарье. Высадившись в каком-нибудь археологически приметном месте, он легко ходил

 

- 209 -

в поисках признаков пребывания древнего человека и обязательно находил их. В своих тяжелых сапогах я едва поспевал за ним. При этом он никогда не терял хорошего настроения. Каких только историй он нам не рассказывал. Между прочим, Окладников был мой ровесник, но я чувствовал себя перед ним каким-то незнайкой. Его интересовало все: от ничтожного черепка до наскальных рельефов. На одном из ангарских островов было множество наскальных древних изображений. Мне впервые открывался этот мир. На отвесной стене скального массива, примерно на двухсаженной высоте длинной вереницей тянулись изображения оленей, сцены охоты и непонятные знаки, частью выбитые по контуру, а частью нанесенные красной охрой. Как это могло сохраниться в течение нескольких тысяч лет! Я фотографировал без устали. А мы плыли все дальше и дальше, разбивая к ночи палатку где-нибудь в особо привлекательном пункте.

Окладникову я обязан и тем, что он обратил мое внимание на деревянную архитектуру приангарских сел. Это были все старые села, не позже XVII в. В них виднелись строения с древними традициями. Я принялся их активно фотографировать. Через некоторое время, с вводом Братской ГЭС, все эти села должны были уйти на дно Братского моря.

Примерно через 4—5 дней мы доплыли до Братска. С братской горы, увидев нашу лодку, нам усиленно махали платками, шапками и кричали студенты археологического отряда. Здесь же оказалась и Е. Ф. Седякина, прибывшая на пароходе. Меня удивило, что древняя неолитическая стоянка, которую раскапывали студенты, находится так высоко над уровнем Ангары. Здесь я впервые увидел найденные при раскопках каменные изделия в виде рыб.

В Братске было немало старых домов. Еще стояли две башни старого (XVII в.) братского острога, в одной из которых сидел в заточении протопоп Аввакум. (Позднее она была перевезена в Москву, в музей «Коломенское».) Из Братска я совершил поход к порогу Падун, где тоже нашел очень старые дома. В моей голове уже созревал план будущей статьи.

Алексею Павловичу надлежало ехать на Лену. Перед отъездом он сказал мне то, о чем я мечтал: по возвращении в Москву он поможет мне устроиться в Институт археологии Академии наук СССР. Я посадил Окладникова на поезд и занялся, по его велению, погрузкой нашей ладьи на пароход, а потом, вместе с мотористом вернулся в Иркутск. Так закончилось мое первое путешествие по Ангаре.

 

- 210 -

Второе я совершил уже без Окладникова, с Е. Ф. Седякиной. Оно было более трудным. Приближалась осень, шли дожди. Неожиданно отказал лодочный мотор, и мы километров 500 шли на веслах. Промокшие и озябшие, мы разбивали на ночь палатку, выпивали по стакану водки, закусывая чем Бог послал. Никакая простуда к нам не приставала, что заставило меня вспомнить похожую картину в далеком Хатыннахе. На этот раз плавание растянулось на неделю. Зато мне удалось очень много фотографировать. Немало фотографий я привез и из поездки с отрядом Седякиной по старому якутскому тракту в Кудинскую степь. Работа близилась к концу. Я был очень доволен. Единственным плохим впечатлением осталась личность бухгалтера ангарской экспедиции. Этот с виду довольно приличный человек был пристрастен к вину и в нетрезвом виде грубо намекал мне на мою политическую неблагонадежность. Хорошо, что я забыл его фамилию. А. Д. Фатьянов, наоборот, сблизился со мной. С его помощью в иркутской газете была напечатана моя статья о деревянном зодчестве Приангарья.

Получив расчет, купив себе медвежью шкуру, я распрощался с новыми друзьями и поехал в Москву. Как и Бельск, Ангара навсегда останется в моем сердце ступенькой к Воскресению.