- 223 -

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

В 1989 году еврейские организации вместе с Министерством культуры СССР решили создать в Москве Центр еврейской культуры и дать ему имя Михоэлса.

Полные смутных, но добрых надежд мы с дочерью поехали на его открытие. Это было мое первое посещение Москвы после отъезда в Израиль. Однако знаком-

 

- 224 -

ство с Центром нас разочаровало. Слишком явно бросалось в глаза несоответствие между размахом задуманного и его бутафорским осуществлением.

На открытие съехались писатели, музыканты, актеры из многих стран Европы, Америки и Австралии. Основой же Центра был избран провинциальный еврейский театр, примечательный, может быть, только недюжинной энергией его руководителей, жаждущих оказаться в Москве. Помещения у театра не было, труппа ютилась в здании бывшего кинотеатра. Тем не менее дирекция сочла возможным принять на себя миссию Центра. Подготовиться к открытию организаторы не успели (или не сумели). И в то время, когда к подъезду Центра съезжались машины с дипломатическими номерами, в фойе рабочие, похоже, не очень добросовестно крепили к потолку огромную люстру. А несколько человек с метлами торопливо и истово освобождали зал от мусора и стружек. Правда, молодые художники с большим вкусом оформили мемориальную комнату отца. Как они говорили, они почувствовали себя «приобщенными к судьбе Михоэлса». И этого нельзя было не заметить.

На имя Центра пришло огромное количество телеграмм от творческих и политических деятелей всего мира. К сожалению, я даже не видела их копий — в сутолоке дирекция не сумела эти телеграммы найти.

Понятно, что деятельность Центра прекратилась, почти не начавшись. Но при этом не сберегли ни фотографий, ни макетов, ни даже отдельных, принадлежащих папе реликвий, которые любовно использовали молодые художники, оформляя комнату отца. Так, в который уже раз, пропала очередная часть архива Михоэлса.

Мы узнали об этом, когда на следующий год приехали с Ниной на празднование столетия со дня рождения отца. Юбилей отмечался на Малой Бронной. С трогательным вниманием и любовью отнеслись к юбилею актеры, режиссеры, художники, проявив глубокое понимание масштаба личности Михоэлса, ведь со времени его гибели прошло сорок два года. Большинство участников торжества никогда не видели его на сцене, в то время они были еще детьми.

 

- 225 -

16 марта 1990 года. Смеркалось, шел снег, когда мы с Ниной подъезжали к Малой Бронной, где на здании бывшего ГОСЕТа, а сейчас — Театра на Малой Бронной, должна была открыться мемориальная доска Михоэлса. Улица была запружена людьми и оцеплена. На повороте с Тверского бульвара нашу машину остановил милиционер. Шофер, высунувшись в окно, тихо произнес:

«Михоэлсов везу». Мы с Ниной охнули. В такой же снежный день в январе 1948 года один из актеров, сопровождавших нас в театр, где был установлен гроб с Михоэлсом, проталкиваясь сквозь толпу, тихо говорил: «Михоэлсов веду». И люди молча расступались. Милиционер пропустил машину, и мы вышли.

На улице пурга, густой мокрый снег. На фасаде театра — мемориальная доска, до времени завешенная полотном. Откуда-то доносятся звуки скрипки. Тихий гул голосов. Несмотря на ветер и пронизывающую сырость, люди все подходят и подходят.

Зажглись прожекторы, осветили стоявшего на небольшой трибуне Олега Ефремова. Он произнес хорошие слова, дал слово другим выступающим и попросил сказать несколько слов Нину.

Сняли полотно. Мы увидели папин профиль на фоне колеблющегося занавеса. Присутствовавшие зааплодировали.

Настала пора проходить в театр. Мы с Ниной еще накануне раздали все приглашения, которые у нас были, так как в последний момент выяснилось, что билетов на всех желающих не хватает. Администратор театра в истерике звонила нам до глубокой ночи. Жаловалась:

«Обычно на такие вечера палками не загонишь, а тут все требуют по десять билетов. Я же не знала, что он такой знаменитый».

Постепенно прошли все, кроме нас с Ниной. Мы остались на улице — без билетов нас не пускали. «Еще чего, — сердилась билетерша, — необходимо им, видите ли. Всем необходимо». Но, слава Богу, в зале хватились, что нас нет, и прибежали с извинениями.

В директорском кабинете шумно и суетливо. Множество людей, знакомые лица, но не могу сразу их вспомнить. Просят подписать программку, старую папину книгу или его фотографию.

 

- 226 -

Какой-то незнакомый мне человек протянул папину карточку, я глянула на нее и обмерла. Эту фотографию я долго носила с собой в паспорте. Однажды мне надо было получить очень важную для меня бандероль из-за границы. Разумеется, это было связано с бюрократической канителью, и меня около часа гоняли от окошка к окошку. Попав к очередному чиновнику, я протянула паспорт. Нехотя он взглянул на документ и вдруг заметил папину фотографию. «Кто это?» — спросил он. Я ответила. Тогда, боязливо оглянувшись, он придвинулся ко мне и тихо сказал: «Отдайте мне эту карточку, и я исполню вашу просьбу». Просьба была достаточно серьезная, и я согласилась. Такой фотографии у меня больше не было. И вот теперь я ее вновь увидела.

Тогда я ее не подписала. Так и не узнав имени того человека. Не спросив ничего и на этот раз, я подписала и отдала очень дорогой мне снимок.

За всей этой суетой я не заметила, что комната начала пустеть. Нас с Ниной торопили перейти в зал. Мы поднимались знакомой лестницей. Я мысленно представила себе огромное зеркало на стене после первого пролета. Подняв глаза, я его увидела. Но не заметила в нем себя, погрузившись в давние воспоминания.

Наконец, мы уселись на свои места. На заднике сцены высвечена картина Тышлера «Летящий ангел». На авансцене в левом углу — кресло с накинутой на него мантией. Ее отец носил в «Короле Лире». Сверху — две белые лилии.

За столиком справа — театральный критик Александр Свободин и актер Михаил Козаков. На сцене, где когда-то выступал Михоэлс, актеры разных театров из разных стран и республик показывали отрывки из пьес, в которых он играл. Замечательные актеры!

Казалось, в самых стенах театра сохранилась энергия духа Михоэлса. Почти половина столетия, отделяющего этот юбилей от нынешнего поколения, куда-то испарилась.

 

А в августе 1992 года в Москве проходили траурные церемонии, посвященные сорокалетию расстрела чле-

 

- 227 -

нов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). С воспоминаниями выступили множество людей. В фойе демонстрировались фотографии жертв, в том числе сделанные во время ареста. При их виде меня охватила дрожь. Зал ломился. Было много молодежи. На улице Кропоткина, где помещался ЕАК, состоялось открытие мемориальной доски.

На Пушкинской, 15 прошел вечер памяти Еврейского антифашистского комитета. В приглашении было указано: «Открытие выставки подлинных документов». Я узнала об этом вечере случайно, мне даже не было известно, кто его организовал. Но так как главной целью моей поездки было найти доступ к архивам «дела ЕАК», я, конечно же, отправилась на выставку, расспрашивая всех своих знакомых, каким образом можно проникнуть в святая святых — на Лубянку. Мне повезло. С большим трудом, но удалось-таки достать номер телефона, с помощью которого можно было попасть в эти архивы.

Сотруднику по имени Владимир Николаевич я назвала себя, объяснила, что читала номер «Аргументов и фактов» с материалами об отце, что приехала сейчас из Израиля и хотела бы увидеть эти документы.

Владимир Николаевич предложил мне приехать назавтра же к десяти и хотел было объяснить, как проехать на Кузнецкий мост. Мне не надо было этого объяснять. Я там, увы, бывала. Семьи арестованных проводили в этом месте долгие часы, заранее зная, что в ответ услышат лишь одно: «Приходите через две недели».

И вправду, ноги сами привели меня к знакомому месту. На цоколе здания теперь укреплена огромная доска, возвещающая, что именно здесь находится справочная Министерства госбезопасности. А дверь, в которую я когда-то входила, оказалась совсем незаметной, в стороне от нового входа.

Я вошла в приемную, держа наготове синий израильский паспорт. Дежурный на него даже не взглянул и сказал, что Владимир Николаевич уже спускается. Действительно, тут же появился молодой человек в штатском, но с военной выправкой. Извинился, что заставил меня ждать, и предложил «отдохнуть», пока за мной не придет некто Алексей Иванович.

 

- 228 -

— Не беспокойтесь, — ответила я. — В этом учреждении я не привыкла, чтобы обо мне заботились. Я отдохну где-нибудь в другом месте.

Алексей Иванович, рыхлый гнусавый человек, тоже в штатском, причмокивая губами, повел меня по коридорам, сокрушаясь, что у них мало места и он совсем не представляет, где меня посадить. Мы вошли в маленькое, разделенное перегородками, канцелярское помещение. На столе лежали две заранее приготовленные для меня папки (надо же, а ведь он только что беспомощно разводил руками, раздумывая, где бы найти для меня достойное место!).

Алексей Иванович радушно предложил располагаться, предупредив, однако, чтобы я не нажимала кнопку под крышкой стола. На мой дерзкий вопрос: «А что, могут прийти арестовать?» — промямлил, дескать всякое бывает: и с ножами приходят, и в обморок падают. Словом, пожаловался на свою тяжелую работу.

Наконец я осталась наедине с папками. Я начала читать выписки из допросов ЕАК, испытывая недоумение, смешанное с ужасом. Вот несколько выдержек из того, что я записала. Хочу пояснить, что мне дали всего две папки, а «дело ЕАК» состояло из сорока двух томов. Да и то, что я получила, не содержало полных протоколов. Вот несколько фрагментов допроса академика Лины Соломоновны Штерн. Я записала все так, как было застенографировано.

Председатель (...). Среди приезжавших гостей, ученых было много шпионов. Такое совмещение:

официальный ученый и официальный шпион — имело место?

Л. Штерн. Я не могла видеть в каждом ученом шпиона.

Председатель. Но ведь наука классовая. Ведь, например, свои достижения ученые используют в империалистических целях — бактериологическая война, атомная и т.д. Вы были связаны с сотрудниками посольства, а каждый сотрудник посольства — шпион...

Л. Штерн. Это теперь известно, а тогда не было известно.

 

- 229 -

На одном из листков я нашла заключение по делу Зускина:

Подсудимый Зускин, будучи членом президиума ЕАК и одновременно ведущим актером Московского еврейского театра, который, как установлено по делу, является одним из филиалов ЕАК по националистической пропаганде, вместе с Михоэлсом ставил в театре пьесы, в которых воспевались еврейская старина, местечковые традиции и быт и трагическая обреченность евреев, чем возбуждали у зрителей евреев националистические чувства.

Подумать только, на основании этих и подобных обвинений Зускин, Маркиш, Гофштейн, Квитко, Шимелиович, Бергельсон и другие — всего 13 человек — были приговорены к расстрелу. А Лина Штерн, проходившая по тому же делу, получила три с половиной года заключения и ссылку сроком на пять лет.

По мере того. как я знакомилась с бессмысленными и безграмотными документами, мне становилось все яснее, что у следствия не было ни фактов, ни воображения. Никто и не пытался придать обвинениям хотя бы видимость правдоподобия и убедительности. Сейчас даже трудно представить, как мы могли жить в этом гипнотическом страхе перед всевидящим Оком. А ужас заключался именно в том, что Око не утруждало себя тем, чтобы видеть.

А еще мне вспомнилось, как тридцать девять лет назад я пошла в Главную прокуратуру навести справки о судьбе моего репрессированного мужа, «буржуазного националиста». «Врачи-убийцы» к тому времени были уже реабилитированы. В центральных газетах посмертно реабилитировали моего отца. А муж сидел, и никаких сведений о нем я не имела.

В 10 часов меня принял какой-то высокопоставленный чин. Он молча выслушал мои вопросы о муже, многозначительно постукивая карандашом по зеленому сукну стола, и вдруг, не поднимая на меня глаз, спросил:

«При каких обстоятельствах был убит ваш отец?»

Я растерялась. Слово «убит» от официального лица я услышала впервые. До сих пор официальной версией

 

- 230 -

его гибели была автомобильная катастрофа, в некрологах писали «безвременная кончина».

— И это вы спрашиваете меня? — удивилась я.

Ничего не ответив, он встал и без всяких объяснений вышел из кабинета. Я осталась одна. Прошло несколько часов. Наступил вечер. Я сидела в полной темноте и ждала, что вот-вот за мной придут, произнеся роковое «пройдемте». Я успокаивала себя тем, что сестра знает, куда я пошла, и догадается, что меня арестовали. Утешение, конечно, слабое.

Наконец безымянный чиновник вернулся. Он зажег свет, произнес единственную фразу «дело вашего мужа рассматривается», подписал пропуск, и неожиданно для самой себя я оказалась на свободе.

В эту же ночь муж вернулся домой, и, конечно, подписывая мне пропуск, «чин» не мог не знать об этом. Но таковы были их законы — ничего не сообщать близким. Держать в неизвестности и страхе.

Мои размышления прервал Алексей Иванович, который сообщил, что заканчивает работу и поэтому вынужден меня «побеспокоить». Мы снова шли бесконечными коридорами, и перед выходом я ему сказала:

— Какое счастье, что отсюда можно уйти.

— Вспоминаете? — спросил он меня.

— Нет, я не вспоминаю. Я просто не забываю.

Я уходила с ощущением растерянности и боли. Людей три с половиной года держали в мучительной неизвестности, унижая и издеваясь над ними, а затем приговорили к высшей мере наказания — расстрелу! Людей, представлявших цвет еврейской культуры в Советском Союзе. Гитлер уничтожил плоть народа. Сталин ликвидировал его дух. Их было немного, деятелей ЕАК, но, если бы не смерть Сталина, за ними бы последовали и другие советские евреи, а история пополнилась бы новыми сухими цифрами.

На прощание Алексей Иванович протянул мне несколько напечатанных на машинке листков. Это был отчет, датированный 2 апреля 1953 года, который Берия направлял Маленкову.

Привожу его здесь полностью, сохранив орфографию. В тексте имена Сталина и Маленкова были вписаны от руки.

 

- 231 -

«Совершенно секретно» Экз. 3

В ПРЕЗИДИУМ ЦК КПСС

тов. Маленкову Г. М.

В ходе проверки материалов дела следствия по так называемому «делу о врачах-вредителях», арестованных бывшим Министерством государственной безопасности СССР, было установлено, что ряду видных деятелей медицины, по национальности евреям, в качестве одного из главных обвинений инкриминировалась связь с известным общественным деятелем — народным артистом СССР Михоэлсом. В этих материалах Михоэлс изображался как руководитель антисоветского еврейского националистического центра, якобы проводившего подрывную работу против Советского Союза по указаниям из США.

Версия о террористической и шпионской работе арестованных врачей Вовси М. С, Когана Б. Б. и Гринштейна А. М. «основывалась» на том, что они были знакомы, а Вовси состоял в родственной связи с Михоэлсом.

Следует отметить, что факт знакомства с Михоэлсом был также использован фальсификаторами из быв. МГБ СССР для провокационного измышления обвинения в антисоветской националистической деятельности П. С. Жемчужиной, которая на основании этих ложных данных была арестована и осуждена Особым Совещанием МГБ СССР к ссылке.

Следует подчеркнуть, что органы государственной безопасности не располагали какими-либо данными о практической антисоветской и тем более шпионской, террористической или какой-либо иной подрывной работе Михоэлса против Советского Союза.

Необходимо также отметить, что в 1943 году Михоэлс будучи председателем еврейского антифашистского комитета СССР, выезжал, как известно, в США, Канаду, Мексику и Англию и его выступления там носили патриотический характер.

 

- 232 -

В процессе проверки материалов на Михоэлса выяснилось, что в феврале 1948 года в гор. Минске б. заместителем Министра госбезопасности Огольцовым, совместно с б. Министром госбезопасности Белорусской ССР Цанава, по поручению бывшего Министра государственной безопасности Абакумова, была проведена незаконная операция по физической ликвидации Михоэлса.

В связи с этим Министерством внутренних дел СССР был допрошен Абакумов и получены объяснения Огольцова и Цанава. Об обстоятельствах проведения этой преступной операции Абакумов показал:

«Насколько я помню, в 1948 году Глава Советского правительства И. В. Сталин дал мне срочное задание — быстро организовать работниками МТБ СССР ликвидацию Михоэлса, поручив это специальным лицам.

Тогда было известно, что Михоэлс, а вместе с ним и его друг, фамилию которого не помню, прибыли в Минск. Когда об этом было доложено И. В. Сталину, он сразу дал указание именно в Минске и провести ликвидацию Михоэлса подвидом несчастного случая, т.е. чтобы Михоэлс и его спутник погибли, попав под автомашину.

В этом же разговоре перебирались руководящие работники МГБ СССР, которым можно было бы поручить проведение указанной операции. Было сказано — возложить проведение операции на Огольцова, Цанава и Шубнякова.

После этого Огольцов и Шубняков вместе с группой подготовленных ими для данной операции работников выехали в Минск, где совместно с Цанава и провели ликвидацию Михоэлса.

Когда Михоэлс был ликвидирован и об этом было доложено И. В. Сталину, он высоко оценил это мероприятие и велел наградить орденами, что и было сделано».

Огольцов, касаясь обстоятельств ликвидации Михоэлса и Голубова, показал:

«Посколько уверенности в благополучном исходе операции во время «автомобильной катастрофы» у нас не было, да и это могло привести к жертвам наших сотрудников, мы остановились на вариан-

 

- 233 -

те — провести ликвидацию Михоэлса путем наезда на него грузовой машины на малолюдной улице. Но этот вариант, хотя и был лучше первого, но он также не гарантировал успех операции наверняка. Поэтому было решено Михоэлса через агентуру пригласить в ночное время в гости к каким-либо знакомым, подать ему машину к гостинице, где он проживал, привезти его на территорию загородной дачи Цанава Л. Ф., где ликвидировать, а потом труп вывезти на малолюдную (глухую) улицу города, положить на дороге, ведущей к гостинице и произвести наезд грузовой машиной. Этим самым создавалась правдоподобная картина несчастного случая наезда автомашины на возвращавшихся с гулянки людей, тем паче подобные случаи в Минске в то время были очень часты. Так было и сделано».

Цанава, подтверждая объяснения Огольцова об обстоятельствах убийствах Михоэлса и Голубова, заявил:

«...Зимой 1948 года, в бытность мою Министром госбезопасности Белорусской ССР, по «ВЧ» позвонил мне Абакумов и спросил, имеются ли у нас возможности для выполнения одного важного задания И. В. Сталина. Я ответил ему, что все будет сделано.

Вечером он мне позвонил и передал, что для выполнения одного важного решения Правительства и личного указания И. В. Сталина в Минск выезжает Огольцов с группой работников МГБ СССР, а мне надлежит оказать ему содействие.

При приезде Огольцов сказал нам, что по решению Правительства и личного указания И. В. Сталина должен быть ликвидирован Михоэлс, который через день или два приезжает в Минск по делам службы... Убийство Михоэлса было осуществлено в точном соответствии с этим планом примерно в 10 часов вечера Михоэлса и Голубова завезли во двор дачи [речь идет о даче Цанава на окраине Минска.— Авт.]. Они немедленно с машины были сняты и раздавлены грузовой автомашиной. Примерно, в 12 часов вечера, когда по городу Минск движение публики сокращается, трупы Михоэлса и Голубова были погружены на грузовую машину, отвезены и брошены на одной из глухих улиц города. Утром они

 

 

- 234 -

были обнаружены рабочими, которые сообщили в милицию».

Таким образом, произведенным Министерством внутренних дел СССР расследованием установлено, что в январе 1948 года Огольцовым и Цанава, совместно с группой оперативных работников МГБ — технических исполнителей, под руководством Абакумова, была проведена преступная операция по зверскому убийству.

Учитывая, что убийство Михоэлса и Голубова является вопиющим нарушением прав советского гражданина, охраняемых Конституцией СССР, а также в целях повышения ответственности оперативного состава органов МВД за неуклонное соблюдение советских законов, Министерство внутренних дел СССР считает необходимым:

а) арестовать и привлечь к уголовной ответственности б. заместителя Министра государственной безопасности СССР Огольцова С. И. и б. Министра государственной безопасности Белорусской ССР Цанава Л. Ф.;

б) Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями участников убийства Михоэлса и Голубова — отменить.

Л. Берия

2 апреля 1953 года

Так спустя сорок пять лет туман немного рассеялся. Михоэлс погиб в том же году, когда было создано государство Израиль. Эти события связаны между собой, ибо Михоэлс был той центральной фигурой, вокруг которой группировались, с одной стороны, еврейская интеллигенция бывшего СССР, с другой — простые евреи, которые обращались к нему за помощью и советом. И понятно, что в те времена это представляло опасность. Убийцы сделали все, чтобы вычеркнуть Михоэлса из сознания советских людей.

За этот огромный для человеческой жизни отрезок времени людей либо забывают, либо, как это обычно случалось в Советском Союзе, канонизируют. Однако с отцом, мне кажется, не произошло ни того, ни другого. Он стал легендой. А легенда живет независимо от времени и обстоятельств.

 

- 235 -

УЦЕЛЕВШИЕ ТЕЛЕГРАММЫ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ

Из Лондона 15 января 1948 года

ЕВРЕЙСКОМУ АНТИФАШИСТСКОМУ КОМИТЕТУ

УЛИЦА КРОПОТКИНА МОСКВА

Глубоко потрясены трагическим известием о смерти профессора Соломона Михоэлса. Просим принять самое искреннее соболезнование Всемирного еврейского конгресса. При посещении им Лондона в 1943 году его личность оставила у нас глубокое впечатление. Его безвременная смерть — непоправимая утрата не только для советского еврейства, но и для евреев всего мира.

Леди Рединг, Зильберман, Барух, Истерман, Зельманович

Из Нью-Йорка 15 января 1948 года

ЕВРЕЙСКОМУ АНТИФАШИСТСКОМУ КОМИТЕТУ В СССР

КРОПОТКИНСКАЯ, 10, МОСКВА

Нет слов, чтобы выразить, как глубоко мы потрясены трагическим сообщением о смерти Михоэлса, этой невозместимой утратой, понесенной делом антифашистской борьбы и театром. Мы всегда будем чтить его память как вдохновителя еврейского антифашистского единства. Передайте наше сочувствие семье Михоэлса.

Альберт Эйнштейн, Шолом Аш, Б. Ц. Гольдберг, Иосиф Брайнин, Джек Гринбаум, М.Унгер, П. Новик, Леон Кусман, Б. Лапин, А. Абрамович, Валя Гирш, Нахман Майзель, С. Алмазов Американский комитет еврейских писателей, художников и ученых

 

- 236 -

Из Нью-Йорка 15 января 1948 года

СССР, ЕВРЕЙСКОМУ АНТИФАШИСТСКОМУ КОМИТЕТУ КРОПОТКИНСКАЯ, 10, МОСКВА

Вашему комитету и Еврейскому театру выражаю свои чувства скорби и боли по поводу постигшего нас несчастья — смерти нашего дорогого друга Михоэлса. Он был самой блестящей фигурой в нашем еврейском искусстве.

Преданный Вам

Марк Шагал

ТЕЛЕГРАММЫ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ ПРИШЛИ ИЗ ГОРОДОВ:


Нью-Йорк

Торонто

Лондон

Париж

Капштадт

Иерусалим

Тель-Авив

София

Лодзь