ИНДИГИРСКАЯ ИЗЮМИНКА

 

Сын за отца не отвечает.

С тебя тот знак отныне снят

Счастлив стократ:

Не ждал, не чаял,

И вдруг — не в чем не виноват

А. Твардовский

 

Новое геологическое начальство в Якутске решило ознакомиться, чем занимаются переданные им геологические организации, отошедшие к ним от Дальстроя, и теперь подчиненные Якутскому геологическому управлению Министерства геологии РСФСР. Кроме личного знакомства с руководителями служб, намечались и обзорные доклады о выполненных работах, при этом требовалось в письменной форме изложить краткие характеристики на основных специалистов экспедиции. Мой доклад вызвал определенный интерес у геологов и геофизиков Якутска. Тем более что делался он по закрытой ранее территории Дальстроя, и какие работы там велись, им было неизвестно. Но самый большой фурор вызвал список руководящих работников экспедиции, составленный мною. Кроме общих анкетных данных, года рождения, образования, занимаемой должности и т. п., имелись краткие сведения об основных, как мне казалось, особенностях служебной деятельности того или иного лица. Здесь были такие перлы, которые привели в восторг всех, кто их читал. Так об одном начальнике партии было сказано: "немного легкомыслен, не аккуратен в работе и не любит ее". И это все. Или о другом: "средний работник и таким останется, так как нет в нем "изюминки". А вот и совсем краткая характеристика: "аккуратен и исполнителен, и только". В таком стиле я попытался кратко охарактеризовать основных инженерно-технических работников своей экспедиции. Конечно, были и положительные, но все они были тоже до предела краткими. Правда, о себе я скромно промолчал, считая, что об этом должен сказать кто-нибудь другой. После этого в Якутском управлении меня прозвали "индигирской изюминкой", и это прозвище скоро стало известно и в Москве. По каким-то соображениям руководство Якутского геологического управления решило включить меня в состав группы специалистов по защите в Москве плана работ на 1956 год и на следующую пятилетку от имени всех действующих в республики геологических организаций.

Следует сказать, что в те годы на территории Якутии разворачива-

 

лись большие работы по поискам алмазов. И уже была выявлена первая кимберлитовая трубка, и алмазный ажиотаж оттеснил индигирское золото на второй план. Поэтому в Москве требовались большие усилия на доказательства необходимости финансирования поисковых геофизических работ не только на алмазы, но и другие виды рудных полезных ископаемых.

В Москве я остановился в гостинице, но сразу же по приезде зашел к Валерию Максимову, Михаилу Смирнову и конечно ко всем родным, проживающим здесь. Навестил я и Марию Ивановну Гордееву, свою бывшую няню, в ее новой квартире на Красносельской улице. Она сказала, что получила кое-какие мои вещи, оставшиеся после ареста и готова мне их отдать. Зашел я и в Центральный научно-исследовательский геологоразведочный институт цветных и благородных металлов (ЦНИГРИ), занимавшийся в то время разработками методики поисков и разведки рудных и рассыпных месторождений золота. Оказалось, что мое имя уже им известно, и они читали мои первые опубликованные работы и готовы на совместное сотрудничество. Не забыл я и свою родную "alma - mater", где меня помнили и встретили тоже хорошо. Несмотря на сравнительно большой разрыв во времени и на то, что я все эти годы занимался рудными месторождениями и к нефти не имел никакого отношения, предложили написать заявление о зачислении меня на 5-й курс заочного отделения, что я и сделал. Приятная неожиданность ожидала меня по завершении нашей работы в Москве. Перед отъездом начальник геофизического управления Министерства геологии РСФСР Алексей Иванович Богданов пригласил меня к себе в кабинет, и после небольшого разговора предложил занять должность начальника рудного отдела его управления. Я этого никак не ожидал, и, признаться, растерялся. Пролепетав что-то о том, что на Индигирке у меня осталась экспедиция, и жить в Москве мне еще негде, да и пока прописки нет, я попросил дать мне время на окончательный ответ и на улаживание всех дел. Что ж я согласен ждать до первой подходящей для нас кандидатуры, - ответил Алексей Иванович, - но имейте в виду на будущее, если вернетесь в Москву, работой мы вас обеспечим в любом случае.

Горячо поблагодарив Алексея Ивановича за это лестное для меня предложение, вызванное непонятными для меня причинами, к которым я отнес и свое прозвище, закрепившееся теперь уже и в Москве. Здесь хочется лишь отметить, что через 10 лет я вторично получил предложение занять эту должность, но снова отказался уже по мотивам другого характера - не хотел менять производство на канцелярский стол.

В августе 1955 года наша делегация вернулась из Москвы в Якутск.

 

За Верхоянским хребтом бушевала непогода, и аэродром Усть-Неры был закрыт, а в Якутске было тепло и солнечно. Надо было как-то устроиться и переждать погоду в Якутске. Вместе со мной ожидал самолет и главный геолог ВИРГРУ Константин Сергеевич Андрианов. Являясь депутатом Верховного Совета ССР от Якутии, проблемы получения в гостинице хорошего номера для него не было. Оформив на себя двухкомнатный номер, он по-братски поделил его со мной. Чтобы как-то "убить" время, я решил поехать из аэропорта в город и погулять в городском парке, а там уже зашел на танцевальную площадку. Здесь шли обычные для тех мест танцы. Ухаристые молодцы показывали себя, как могли, а девицы, сидя на лавочках, выбирали себе партнеров. Постояв немного, я обратил внимание на трех молодых женщин, как-то выделявшихся из общей среды, и решил пригласить младшую из них. Танцевала она прекрасно и выглядела тоже хорошо. Звали ее Тамара. Проводив ее домой, я договорился с ней о новой встрече. Следующий день был воскресный, и на стадионе города состоялся товарищеский матч футболистов Якутска и Усть-Неры. Захватив с собой Андрианова, мы втроем поболели за наших футболистов, а потом уже вдвоем с Тамарой долго гуляли по городу. Вечером я вылетел в Неру, предварительно договорившись с ней о переписке. Нельзя сказать, что в Нере у меня не было девушек. Встречался я с Зоей Дрозд, но это прошло. Были знакомые молодые учительницы, к которым я и мои друзья часто ходили в гости. Увлекалась мной молоденькая дочь начальника местного лагеря, но с ней я избегал встречаться. Были и различные девушки в самодеятельности, и они как-то меня не волновали, и в Москве после последнего посещения осталась знакомая - студентка последнего курса института геодезии и картографии (МИГАИК), которая была не прочь выехать ко мне в Неру. Однако только случайная встреча в Якутске с совершенно незнакомой мне девушкой затронула меня серьезно. После месячного размышления, все-таки мне было почти 32 года, я, наконец, решил написать в Якутск и договориться вновь о встрече.

Прямо из аэропорта Тамара привезла меня к себе домой и познакомила с родителями. А на следующий день мы уже расписались в ЗАГСе и отпраздновали свадьбу. Следующие несколько дней я, признаться, находился в каком-то ошарашенном состоянии, хотя разумом понимал и одобрял свой поступок. Но в своем подсознании никак не мог с ним согласиться. Успокаивало меня то, что девчонка она была по характеру, да и по воспитанию хорошая. Это не оказалось ошибкой, и вот уже почти пятьдесят лет мы живем вместе. За это время, как и в любой человеческой жизни, было у нас все, но я ни разу не пожалел о своей семейной судьбе, думаю, что и она тоже.

 

Через неделю после свадьбы мы стали собираться в Усть-Неру. Вместе с тем мне показалось странным, что коренная якутка, правда, русского происхождения, с детства прожившая много лет в разных таежных поселках и якутских улусах, побаивалась туда ехать. Действительно, в Якутске ходили разные страшные слухи, что там и морозы черт знает какие, все же полюс холода, да и население - все бывшие зеки и половина из них бандиты. Как только мы вышли из самолета в Нере, худшие слухи для нее сразу же подтвердились. Если в Якутске, когда мы улетали, было тепло и можно было ходить раздетым, то, выйдя здесь из самолета, оказались по щиколотку в снегу. Переехав на пароме бурную Индигирку и изрядно продрогнув на ветру, мы, наконец, добрались до нашего "белого дома". Когда я уезжал, он был пуст. Ребята еще не вернулись с полевых работ, а других комендант туда не вселял. Каково же было мое удивление, когда, открыв дверь дома, я увидел множество людей, лежащих на койках и на полу. Стены дома изнутри сверкали от изморози, а под кроватями лежал лед. Увидев нас, народ засуетился, кто-то стал разводить огонь в печке, сделанной из бочки, остальные стали куда-то рассредоточиваться. Оказались они студентами различных техникумов и институтов, вернувшихся с полевой практики, и собиравшихся ехать домой. Комендант знал, что меня нет дома, и на это время решил заселить его студентами до моего приезда. Я же оказался в очень сложном положении с молодой женой. Тамара после мне говорила, что никогда не испытывала такого шока, как в тот день. Кое-как разместившись, мы переночевали, а затем, через несколько дней, нашли частную квартиру. Где-то через месяц, после капитального ремонта нашего дома и подключения к нему водяного отопления мы, с согласия наших друзей, окончательно вселились в него и прожили в нем до отъезда на материк.

24 июля 1956 года у нас в Якутске родилась дочь, названная Еленой. По правде говоря, я решил ее назвать просто Леной, по имени реки, где она родилась. Но когда Тамара регистрировала ребенка, то в ЗАГСе сказали, что имя Лена – это уменьшительное от Елены, и она согласилась, а я потом особенно уже и не возражал.

Осенью этого же года, оформив себе отпуск, я выехал в Москву с главной целью - добыть для себя и своей семьи хоть какое-нибудь там жилье. К тому времени у себя в Нере я уже числился одним из руководящих работников района. Имел специальный пропуск в закрытый магазин и другие льготы, положенные для районного начальства. Кроме того, был избран заместителем председателя правления Центрального клуба, обязанность которого выполнял на общественных началах. Теперь в Нере меня знали все — прямо первый парень на деревне, когда

 

тебя все знают, а ты только избранных.

В Москве остановился у Маруси. Она устроила мне временную прописку у своей знакомой, которая куда-то уезжала. Это позволило мне стать в очередь в райисполкоме на получение комнаты, как реабилитированному, и пригласить пожить месяц в Москве жену с крохотной дочкой. Приходится только удивляться, как только она с трехмесячной Леной выдержали 29-часовой перелет из Якутска в Москву с шестью промежуточными посадками в разных аэропортах. Общая продолжительность такого полета из Якутска в Москву тогда составляла около трех суток. К тому же из-за смены номера рейса где-то на очередной пересадке, и, не зная его, я не смог ее встретить в аэропорту. Имея только адрес моего дяди по матери, Митрофана Васильевича Кепанова, абсолютно не зная Москвы, она с вещами и дочкой добралась до него и только потом встретилась со мной.

Конечно, во время отпуска, тем более находясь в Москве, я не мог не зайти в Министерство геологии РСФСР. Уже знакомые мне сотрудники сказали, что мое место пока свободно и ждет меня. Скоро они позвонили и передали приглашение от кафедры электроразведки Московского университета сделать там доклад-сообщение о работах, которые ведутся на Колыме и в Якутии, а также о тех новинках, которые мы используем для борьбы с влиянием вечной мерзлоты и методики интерпретации получаемых данных. Аналогичную просьбу я получил и от геофизического факультета МГРИ (Московского геологоразведочного института). Оба сообщения вызвали бурную дискуссию и значительный интерес к нашим работам. Удалось завербовать четырех выпускников МГРИ на работу к себе в Неру. Один из них Сергей Кувшинов впоследствии стал начальником отдела сейсморазведочных работ Министерства геологии СССР.

Несмотря на то, что, работая на Колыме и Индигирке, я облазил множество сопок различной высоты, только в 1957 году я обнаружил, что страдаю высотной болезнью. Произошло это совершенно случайно. Индигирка берет свое начало в межгорной впадине, расположенной между двух хребтов, Верхоянского и Черского. В своем верховье она имеет все черты достаточно широкой горной реки, несущей свои воды в Восточно-Сибирское море. На своем пути она «прогрызает» хребет Черского, образуя известные Индигирские пороги, потом уже тихо и широко течет по тундре. Индигирские пороги трудно проходимы, и их протяженность достигает несколько десятков километров, но якутские лоцманы научились их преодолевать на деревянных не очень поворотливых кунгасах, больших беспалубных и безмоторных лодках, правда это не всегда кончалось для них благополучно. Повесив на де-

 

рево какой-нибудь свой талисман, они отважно отправлялись в путь, хотя никто из них, как правило, не умел плавать. За порогами в устье речки Тихон когда-то стоял небольшой городок Индигирск для сбора ясака, то есть подати натурой у местных жителей. Закрыт он был указом царя Александра I еще в 1803 году в связи с неоднократным мором его жителей от черной оспы, однако в 1807 году он еще функционировал, если судить по могильным плитам, сохранившимся на бывшем кладбище. Здесь в устье речки Тихон наши геологи открыли месторождение каменного угля, которое в то время разведывалось. Конечно, туда можно было попасть и минуя пороги, но для этого необходимо было делать на лошадях крюк так километров в семьдесят-восемьдесят, и о доставке тяжелого оборудования нечего было и думать. В то лето одна из наших геофизических партий работала в долине одной из речек в отрогах Черского хребта вблизи порогов. Целью работ являлись поиски рассыпных месторождений золота в древних погребенных тальвегах. Доплыв на катере до Предпорожного разведрайона нашего управления, где грохот порогов был ясно слышен, и, взяв там лошадей, я и сопровождающий меня, ранее уже упомянутый Сергей Кувшинов, вместе с местным каюром отправились в путь. После дневного перехода мы остановились на ночлег у небольшого озера, расположенного в седловине между двумя сопками, удивившего меня громадной щукой, стоявшей неподвижно прямо у кромки берега. Каюр, хорошо знавший район и местоположение интересующей нас партии, рассказал, что можно значительно сократить путь, пройдя по тропе, идущей по одному из склонов высокой сопки, находившейся рядом. Правда лошади там не пройдут, и идти придется пешком, зато ходу тут не более 3-4 часов. Утром мы тронулись в путь, указанный каюром, оставив его с лошадьми у озера. Поднявшись по сопку вверх около одного километра и найдя еле видную тропу, местами, пропадавшую на каменистой почве, мы вышли к обрывистому склону, покрытому россыпью камней различной величины. Тропа шла почти по краю обрыва, и камни из-под наших ног срывались вниз, а там где-то на километровой глубине шумела горная река. Не выдержав, я посмотрел вниз, и меня неудержимо потянуло туда прыгнуть. С трудом, удержав этот порыв, я стал на четвереньки и так пополз вперед, не смотря вниз. Кувшинов, увидев это, тоже опустился на коленки и последовал за мной. Так мы ползли около часа, разодрав в клочья коленки брюк и свои тоже. А за нами в пропасть падали камни. Позже встретивший нас, начальник партии Владимир Лутанов, посмотрев на наши рваные брюки и ссадины на коленях, удивленно спросил, что с нами произошло. Я объяснил, что испытал чувство необъяснимого страха, с которым не мог справиться, а

 

Сергей ответил, что он не понял, в чем было дело, но если такой "зубр", как Бронштейн встал на четвереньки, то, по-видимому, это так и надо. Взамен наших разодранных брюк, Лутанов выдал нам новые, из имеющегося у него комплекта новой рабочей одежды.

Весной 1958 года я неожиданно получил приглашение зайти ко второму секретарю райкома партии. Дородный якут, фамилию которого я не помню, встретил меня очень радушно и даже угостил чаем. Расспрашивал о работе, моей рационализаторской и изобретательской деятельности, о которой писали местные якутские газеты, в том числе и главный печатный орган республики "Советская Якутия", а также о делах в клубе и чем райком может ему помочь. Как бы, между прочим, он спросил, почему я, получив уже почти как три года реабилитацию, не вступаю в партию, тем более что занимаю довольно ответственный пост и провожу активную общественную работу. Признаться, я растерялся и стал объяснять что-то о своей занятости, да и о своем прошлом. Он ответил, что знает обо мне все, что отец мой тоже был коммунистом и расстрелян врагами партии, а также что он посмертно восстановлен в ее рядах, да и мой дед (Троцкий), несмотря на ряд расхождений с официальным курсом партии, был героем гражданской войны и крупным теоретиком марксизма. Заверив его, что у меня нет расхождений с новым курсом партии и я согласен с проводимыми преобразованиями, а также, что коммунизм является заветной мечтой человечества мы, вполне удовлетворенные друг другом, расстались и больше никогда уже не встречались. Следует отметить, что я, как все бывшие политзаключенные, были благодарны Н.С. Хрущеву и восхищались его энергией, проявленной им в борьбе против сталинистов, оставшихся в политбюро и других руководящих органах партии. Мы страшно боялись возврата старых порядков и появления новых сатрапов партии, а также считали, что только обновление ее рядов и изменение ее программы и устава приведет к успеху и ее либерализации. Поэтому вскоре, получив рекомендации от своих сослуживцев, я стал кандидатом в члены КПСС.