- 78 -

ЭПИЗОДЫ МОЕЙ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ

 

Скоро я стала любимицей всего дома, мне казалось, что я очень давно живу здесь. Родные мужа окружили меня заботой и вниманием, и я платила им тем же. Я по-прежнему училась в школе, а в свободное время занималась домашними делами. Сария продолжала меня опекать, всюду брала с собой. Мы часто ходили с ней в театр, отдыхали вместе в Гаграх на даче Нестора Аполлоновича, ездили в Гудауты на скачки.

 

- 79 -

Мама признала мое замужество и стала втайне от отца навещать меня в моем новом доме. Она была почти ровесницей моего мужа - старше всего на шесть лет. Однажды мама пришла меня навестить, но не застала - я была у подруги. Скоро дома начали беспокоиться, и Эмды с мамой пошли меня искать. Ближе к вечеру кто-то из соседей встретил меня во дворе и сказал:

- Знаешь, твой муж гулял сегодня по набережной с такой интересной женщиной!

Я побежала к Эмды требовать объяснений.

- Это была твоя мама! - расхохотался он.

В доме Лакоба меня все любили и баловали, а я порой проявляла свой дерзкий характер, что, как я теперь думаю, отчасти объяснялось моим юным возрастом. Наверное, новые родственники понимали это и старались многое обращать в шутку. Но однажды, после того как я, никого не предупредив, снова пошла к подруге и задержалась у нее допоздна, Сария вызвала меня в свою комнату.

- Дилечка, - сказала она, - ты уже не девочка, а замужняя женщина, и ты знаешь, какое положение занимает мой брат. Мы все тебя очень любим, но не говорить, куда ты идешь, да еще к тому же задерживаться - это просто неприлично.

- А я не вешалась вам на шею, - заявила я. - Вы сами меня взяли!

Сария потом моей маме говорила, что такой дерзости она от меня не ожидала.

Весной 1936 года муж решил меня вместе со своей матерью отправить в Батум на отдых. Его старший брат Аки, который был вторым секретарем Аджарского обкома, дал нам пропуск на пограничную с Турцией территорию, где располагалась небольшая курортная зона. Село, в которое мы отправились, назвалось Кырнап и находилось на советском берегу реки Чорох, на склоне горы. Место было живописное, у подножья горы протекала бурная и мутная река. На другом берегу уже видна была турецкая земля, поблизости находился знаменитый высокогорный курорт.

 

- 80 -

Перед моим отъездом из Сухума муж дал мне какое-то письмо и сказал:

- Прочти внимательно и не верь ни одному слову. Если бы в письме была правда, я бы тебе никогда его не дал.

Я положила письмо в сумку и забыла о нем. Прошло дней десять, пока я о нем не вспомнила. Прочитала и просто взбесилась.

Какая-то женщина писала Эмды: «Мне не забыть твои ласки, твои поцелуи...» - и далее в том же духе. Недолго думая, я отправила мужу гневное послание на нескольких страницах: «Ты воспользовался моим возрастом, ты меня обманул, ты...» - и так далее, но все равно никак не могла успокоиться.

Оставаться в этой деревне мне было невмоготу, и я вернулась в Батум, где жили двоюродные сестры мужа. Конечно, я с возмущением дала им прочесть письмо, рассчитывая на сочувствие, но такой реакции я не ожидала. Они сказали мне:

- Диля, неужели ты не понимаешь, зачем Эмды дал тебе это письмо? Он хочет, чтобы ты поняла: есть люди, которые хотят разбить ваше счастье. Тебе будут еще подбрасывать подобные послания, и ты должна научиться не обращать на них внимания. Это все неправда.

Я подумала, решила, что они правы, успокоилась и наконец начала отдыхать с удовольствием: вместе с сестрами мужа осматривала достопримечательности Батума, купалась. Про историю с письмом я совершенно забыла, поэтому по возвращении была удивлена вопросом мужа, который нас встречал:

- Тебя к маме отвезти или домой?

- Куда хочешь, - ответила я в недоумении. Конечно, мы поехали домой, но Эмды очень быстро ушел.

Я не понимала, что происходит. Тут ко мне в комнату вошла Назия.

- Адиле, - сказала она строго, - как ты могла написать Эмды такое глупое и дерзкое письмо? Когда он его прочитал, у него просто руки тряслись. Он мне сказал: «Я чувствую, что она меня не любит, если могла этому поверить» - и назвал имя женщины, которая написала записку. А еще сказал: «Я Адиле ни на кого не променяю». Он до сих пор переживает, ты уж постарайся как-то сгладить ситуацию.

 

- 81 -

Но через неделю ситуация разрешилась сама собой. У Назии была подруга Тина Тинейшвили - жена известного в Сухуме адвоката. Молодые женщины вместе учились на агрономическом факультете Сельскохозяйственного института. Однажды Тина пришла, когда я была одна дома, и ни с того ни с сего стала мне рассказывать, что Эмды изменяет мне. Говорила она долго, и мне показалось, что я узнала некоторые фразы из того злополучного письма.

- Тина, - выпалила я, - вы писали Эмды?

Застигнутая врасплох, она растерялась, но попыталась изобразить недоумение.

- О чем ты говоришь?

- Вы знаете о чем. Так писали или нет?

- Откуда ты знаешь? - вырвалось у нее.

- Знаю, потому что вы повторили то, что было написано в письме.

Она разозлилась, даже переменилась в лице, но потом сменила тон и начала просить, чтобы я ничего не рассказывала мужу.

Но как раз в этот момент вошел Эмды, и Тина поспешила исчезнуть. Я передала мужу наш с ней разговор. Он схватил меня на руки и начал кружить по комнате.

- Ну, наконец-то ты поняла. Тина давно уже вешается мне на шею. Но как ты догадалась, что это она?

Я рассказала ему и об этом.

- Смотри-ка, ты у меня не по возрасту развита, - засмеялся Эмды, и конфликт был исчерпан.

Правда, мое письмо из Батума Сария и Назия припоминали мне еще долго и все допытывались:

- Нет, скажи, кто тебе помогал писать? Откуда ты взяла такие слова, ты ведь еще ребенок?

- Ниоткуда, - честно отвечала я. - Просто мне очень обидно стало.

Потом мне еще много приходилось встречать «доброжелательниц», одни из которых интересовались: «А ты не боишься, что он тебе изменит?» - а другие рассказывали, что уже изменил. Некоторые просто проходу мне не дава-

 

- 82 -

ли. Но я уже не обращала на них внимания. А может быть, мне было еще слишком мало лет, чтобы ревновать по-настоящему?..

Мой муж был очень добрый, отзывчивый человек. Он был талантливым инженером и как начальник строительства знал свое дело - это отмечали все. Сотрудники его уважали и ценили. Эмды постоянно совершенствовал свое образование, много читал, интересовался живописью, музыкой. Никогда не упускал случая, бывая в Москве, Ленинграде и других больших городах, сходить в театр, на концерт, на выставку. Потом много мне рассказывал о своих впечатлениях и рекомендовал что-то прочитать или увидеть. Я и сама с детства очень много читала, музыку тоже любила. Нам было интересно друг с другом, и, я думаю, мне нередко удавалось приятно удивлять его своей любознательностью, а взгляды на жизнь у нас совпадали, несмотря на разницу в возрасте.

Обычно, представляя меня друзьям, муж говорил:

- Знакомьтесь, вот моя княжна!

Иногда он и мне повторял в шутку:

- Ты ведь княжна, а я из простой семьи.

- Зато, - отвечала я, - ты теперь принц, а мы кто?

Кстати, наш брак был не единственным «мезальянсом» в семье моего мужа. Его брат Меджит был женат на княжне Лиле Шервашидзе, семья которой принадлежала к боковой ветви владетелей Абхазии, к роду самурзаканских удельных князей Чачба-Шервашидзе. Ее отец, Алексей Дмитриевич, родился в родовом Эшерском имении и воспитывался у родственников в их сухумском дворце. После окончания Воронежского военного училища он продолжил образование во Франции, в Сорбонне, а потом, став офицером русской армии, участвовал в составе Абхазской сотни Кавказской дивизии в Первой мировой войне. Еще во время учебы он женился на Терезе Лакербая, внучке одного из самых богатых и влиятельных абхазских феодалов генерала К. Маргания.

Лиля родилась в 1914 году в Константинополе, в дворцовой клинике, так как родственница Шервашидзе была женой турец-

 

- 83 -

кого султана и имела большое влияние при дворе. В 1918 году в I урции начались революционные события, и Шервашидзе вернулись на родину.

После падения меньшевиков Нестор, опекавший семью Лили, пытался помочь ее отцу, Алексею Дмитриевичу, устроиться и новых условиях. Однако этот блестяще образованный чело-пек, кадровый военный, не сумел приспособиться к большевистскому режиму и предпочел добровольно уйти из жизни.

После его смерти семье пришлось нелегко. Именно в это время Лиля и вышла замуж за Меджита. Как рассказывала моя мама, мать Лили не скрывала своего недовольства браком дочери. У Лили было два брата - Лео, он стал крупным ученым - искусствоведом, историком, археологом, и Дима, который в 1944 году погиб на войне.

Я видела Лилю несколько раз, когда она с мужем приезжала в Сухум, - тихая, неразговорчивая, всегда сидит в уголочке и думает о чем-то. Брак Меджита и Лили был недолгим: они развелись в 1936 году, незадолго до рождения их дочери. Через год оказалось, что крах семейной жизни обернулся для Лили счастливым обстоятельством: она не была репрессирована.

Нестор Аполлонович в шутку называл меня помещицей.

- Ну и компания, - шутил он, глядя на нас с Лилей. - Я большевик, а с кем за одним столом приходится сидеть!

Действительно, в этом смысле с некоторыми членами семьи руководителю советской республики не повезло.

Отец по-прежнему не хотел ничего слышать обо мне и моем муже. Он повторял:

- Никогда больше ее в дом не пущу и его признавать не буду.

Тете Кате было неудобно за него, поэтому в июле 1936 года она устроила у себя Гаграх большую свадьбу человек на триста. Столы были накрыты на длинной галерее и еще дополнительно поставлены во дворе. Были приглашены все родственники и друзья из Сухума, Гагр и из многих сел. Из Моквы приехали дедушка с бабушкой.

Свадьба продолжалась двое суток. Было устроено шуточное соревнование, кто больше выпьет - со стороны жениха

 

- 84 -

или со стороны невесты. Специально отобрали людей, умеющих пить. Состязание заняло немало времени, но в конце концов победила моя сторона. Эмды тогда пошутил:

- И тут ты меня обошла.

После празднования в Гаграх мой отец по абхазским обычаям непременно должен был устроить свадьбу в своем доме. Но он по-прежнему и слышать о примирении не хотел. Его сумел уговорить только Василий Лакоба26, который был близок с ним и пользовался его уважением. Василий жил по соседству и часто заходил к отцу - они беседовали, курили, пили кофе. Через некоторое время после свадьбы в Гаграх Василий пришел к отцу и сказал:

- Послушай, Шахбас, ты же наполовину абхаз. Ты знаешь, что по нашим обычаям считается неприличным поднимать шум, а тем более затягивать ссору. А уж в Иране, откуда родом твои предки, мужчины по шесть жен имеют, а девочки выходят замуж в двенадцатилетнем возрасте.

Он что-то еще говорил отцу, приводил какие-то аргументы и наконец предложил:

- Устрой свадьбу дочери, а я буду у вас тамадой.

Василий Лакоба занимал высокое положение, был авторитетным и известным человеком, любимцем города. Отец прислушался к его мнению и согласился на примирение.

Свадьба в доме отца состоялась в августе 1936 года. Она была скромнее, чем в Гаграх. Собственно говоря, от дома у нас осталась всего одна комната, в остальные были вселены жильцы по разнарядке горсовета. Гостей принимать было негде, но наши соседи-абхазы вынесли все вещи и предоставили нам свои помещения. Мой дядя Риза заложил уцелевшую после обысков массивную золотую цепь и купил в Торгсине дорогое вино, чтобы не ударить лицом в грязь перед новой родней и гостями.

Отец не знал, по каким правилам следует проводить свадьбу. Сам он уважал абхазские обычаи, хотя и считал себя иранцем.

- Куда мы должны поместить свою дочку? - спрашивал он. - Нужно ли ей стоять в углу, как положено?

- Пусть сидит за столом рядом с мужем, - решила Сария.

 


26 Лакоба Василий Дмитриевич (1897—1937) — один из организаторов революционной дружины «Киараз». В 1919—1920 гг. вел подпольную работу в Абхазии. С 1921 г. занимал ряд ответственных должностей: был военкомом Абхазского конного полка, начальником милиции в Гаграх и Гудаутах, председателем исполкома Гудаутского уезда, начальником республиканской милиции.

- 85 -

- Все-таки твои родители прогрессивные люди, - сказал мне потом Эмды. - Чтобы и мать, и отец, и все родственники согласились нас посадить за стол вместе - это большое достижение!

Свадьба у нас получилась очень веселая. Василий Лакоба оказался умелым тамадой, следил за тем, чтобы все гости прилежно ели и пили, сам много пил, но твердо держался на ногах и не терял красноречия. Василий Дмитриевич разошелся до того, что устроил ко всеобщему восторгу салют в нашу честь, несколько раз выпалив в потолок из пистолета.

Отец подарил нам на свадьбу серебряный фамильный чайный сервиз с вензелями дедушки и четыре фигурки девушек из мейсенского фарфора, символизировавшие времена года.

Сария была на свадьбе со всеми своими братьями, кроме Лютфи, который жил под Москвой и возглавлял крупное промышленное предприятие. Аки, приехавший из Батума, подарил мне кольцо с бриллиантом. Из Гагр прибыл Меджит, который тогда руководил строительством шоссейной дороги от Сухума до озера Рица. Приехал и Мусто, учившийся в институте в Новочеркасске.

Нестор Аполлонович тоже пришел, но ненадолго: поздравил нас и заторопился по каким-то важным делам. Его появление в доме моего отца установило окончательный мир между нашими семьями. Через некоторое время мои родители и родственники были приглашены в дом мужа и с тех пор стали там частыми гостями. Отец наконец успокоился.

Жизнь продолжала идти своим чередом. Я была теперь совершенно счастлива. Правда, как в любой семье, не обходилось без маленьких недоразумений. Например, в первое время свекровь постоянно проявляла свои батумские привычки. Я должна была ложиться спать только после нее, вставать до того, как она встанет. А она, бывало, соберет у себя в комнате приятельниц и беседует с ними до двух-трех часов ночи. Мне же наутро приходилось идти в школу невыспавшейся. Муж часто задерживался на СухумГЭС до глубокой ночи и, приезжая домой, видел, что я не сплю. Однажды, когда это в

 

- 86 -

очередной раз повторилось, он мне ничего не сказал, но наутро пошел поговорить с Сарией:

- Что происходит? Сколько раз я приезжал ночью, Адиле, бедная, сидит за столом, засыпает. Ждет, пока мама проводит подружек.

- Может, она уроки делает?

- В два часа ночи?!

На следующий день Сария позвала меня к себе.

- Адиле, ты что, пожаловалась Эмды?

- Нет, ничего такого не было.

- А почему он сказал, что мама тебя беспокоит?

- Не знаю.

- Ладно, я с ней поговорю.

С тех пор я стала ложиться спать вовремя.

23 апреля 1936 года мне исполнилось шестнадцать лет, и я должна была получить паспорт. Эмды, не предупредив меня, отправился в милицию и сам все оформил через своего приятеля. Вечером принес мой паспорт, в котором уже стоял штамп регистрации брака, а я значилась под фамилией мужа.

- Ну вот, - сказал он, - ты теперь Джих-оглы.

- Почему ты мне ничего не сказал? - возмутилась я.

- А какая разница? Ты «оглы», и я «оглы», кем была, тем и осталась, - пошутил Эмды.

На самом деле разница была. Позже мне объяснили, что он поступил не по правилам, не придал значения тому, что я дочь иностранного подданного. При оформлении паспорта мне следовало получить советское гражданство и сняться с учета в Иностранном отделе. Впоследствии мне пришлось из-за этого перенести немало неприятностей.

Я продолжала учиться в восьмом классе. В связи с замужеством мне пришлось на несколько месяцев прервать учебу, но я быстро наверстала упущенное. Учиться мне всегда нравилось, особенно легко давались точные и естественные науки - я увлекалась химией. После летних каникул мне предложили перейти на 3-й курс рабфака, что соответствовало 9-му классу средней школы.

 

- 87 -

- Нет, не хочу, - сказала я. - Сразу пойду на четвертый курс.

Этот курс по программе был равносилен выпускному школьному классу и одновременно являлся подготовительным для поступления в институт. Я экстерном сдала экзамены за 9-й класс и с сентября 1936 года стала учиться на рабфаке Всесоюзного института субтропических культур.

Все мои новые товарищи были старше меня, поскольку поступили на рабфак после 10-го класса. Моей лучшей подругой стала Аня Джаяни, которая была старше меня на два года. До поступления на рабфак она работала секретарем Эмды на строительстве Сухумской ГЭС. Аню отличали подлинная интеллигентность и благородство. Ее отец, князь Константин Джаяни, имел табачные плантации, торговал табаком, за которым приезжали покупатели из Турции. Мать, Анна Федоровна Долгорукова, работала провизором в сухумской аптеке. В 1930 году, в возрасте двенадцати лет, Аня осиротела: вначале умер отец, а через полгода - мать. Девочку и двух ее младших братьев буквально выгнал из родительского дома начальник сухумской тюрьмы Топуридзе. Аню и среднего брата взяла на воспитание сестра матери, а младшего брата, которому было всего два с половиной года, воспитала кормилица. Мы с Аней сохранили нашу дружбу до сих пор. Она и ее муж профессор Ираклий Антелава очень помогли мне в трудный период моей жизни, о чем я подробно расскажу позже.

Нестор и Сария решили определить меня в Медицинский институт в Тбилиси. Я мечтала о профессии врача, хотела стать хирургом. Муж не возражал, но этому не суждено было осуществиться.

Неподалеку от дома моих родителей, на стыке двух живописных улиц был построен красивый трехэтажный дом для сотрудников Сухумской ГЭС, в котором мужу была отведена четырехкомнатная квартира на втором этаже (он решил отделиться от родных, оставив свою квартиру матери и младшему брату Мустафе). Эмды активно участвовал в создании проекта этого уникального по тем временам дома: просторные, залитые солнцем комнаты, изысканная отделка фасада и интерьеров, перед

 

- 88 -

домом роскошный сквер с большой клумбой, нарезная чугунная ограда. Вообще, радостный облик дома, его изящество и элегантность очень точно характеризуют его создателей как людей, сохранивших веру в светлое завтра. Дом стал постепенно заселяться. В нашу квартиру была уже привезена изготовленная по заказу мужа мебель из красного дерева для спальни, столовой, гостиной и детской. Будущие жильцы - сотрудники ГЭС решили, когда все въедут, отпраздновать новоселье вместе. Но внезапная гибель Нестора Лакоба оказалась роковой для всех.

Все последующие годы мне казалось, что какая-то неведомая сила преследует нас. В народе говорят, что человек должен быть терпеливым, что «после грома светит солнце». Но солнце больше не светило. Мы мечтали о счастливой жизни в новом доме, о детях и других человеческих радостях. Мы хотели приносить пользу стране. Но эти мечты развеялись в прах. Наверное, всевидящее око диктатора заметило относительное благополучие нашей маленькой Абхазии на фоне общей мрачной картины советской жизни...