КАК МЕНЯ ВЕРБОВАЛИ В ШПИОНЫ

 

Я с детства хорошо говорила по-турецки. Знающие люди отмечали, что у меня правильное произношение на самом распространенном диалекте. Неожиданно меня вызвал Платон Аршба и объявил, что их отделу поручили найти человека, знающего турецкий язык, и привлечь к сотрудничеству с органами. Сказал, что выбор остановился на мне. Я сначала не приняла его слова всерьез, решила, что он, как всегда, издевается надо мной. Но через некоторое время Платон меня снова вызвал и повторил то же самое. К делу подключился и его двоюродный брат Нури, человек очень влиятельный, лично известный Сталину (когда тот приезжал в Абхазию, Нури сопровождал его на охоте). Нури Аршба тоже занимал какой-то значительный пост в МВД Абхазии и стал давить на меня, принуждая принять предложение о сотрудничестве.

Я уверяла, что знаю турецкий очень плохо, понимаю только некоторые фразы, а писать не умею ни по-турецки, ни по-абхазски. Говорила, что я болтлива и невнимательна — какой из меня агент? Мои отговорки не помогали. Вначале меня упрашивали, сулили золотые горы, затем перешли к угрозам. Маму тоже вызывали, требовали, чтобы она повлияла на меня.

Министр внутренних дел Шалва Бокучава⁵³ кричал на нее, хотя хорошо был знаком с нашей семьей. В конце 20-х годов многодетная и бедная семья Бокучава жила с нами по соседству. Мой отец жалел их и всегда старался помочь материально, мать Бокучава чуть ли не молилась на него. Моя мама однажды напомнила Шалве, как хорошо отец относился к их семье, но Бокучава только еще больше разъярился.

— Подумаешь, помогал нам! — вопил он так, что слышно было в коридоре. — Карманы у него, буржуя, были полные, вот и раздавал подачки!

 

Убеждать такого человека и просить о чем-то было бесполезно. Вызовы в МВД и издевательства продолжались. Время от времени даже забирали моего сына на несколько часов, пытаясь меня сломить.

Мой двоюродный брат Юрий Авидзба, сын дяди Мексуда, работал следователем по особо важным делам, поэтому хорошо знал моих мучителей.

— Оставьте сестру в покое, — требовал он, — иначе я на вас найду управу. Вы действуете не по закону.

Примерно в конце 1950 года мною занялись тбилисские инстанции. Я только что приехала из Моквы после длительной разлуки с детьми. Мама была больна. Я начала убирать дом, вдруг слышу — дочка во дворе плачет и зовет меня. Я подошла к окну и увидела, как сын подбежал к ней и зажал ей рот.

— Маму не зови, — сказал он громко. — Ты что, забыла? Маму нельзя звать, только нану^*, а то маму арестуют.

Мои бедные дети знали, что мама не имеет права жить дома, и если узнают, что она приехала, ее заберут. Они часто спрашивали бабушку:

— Почему маме нельзя жить вместе с нами, а другие дети живут вместе с мамой и папой?

Я быстро спустилась вниз по лестнице и только открыла дверь на улицу, как передо мной оказался молодой человек — брюнет, невысокий, худощавый, неброский на вид, с мелкими чертами лица, на котором выделялись хитрые черные глаза. Незнакомец пристально на меня смотрел. Я опешила, а он вдруг сказал:

— А вы — Адиле.

— Откуда вы меня знаете?

— Я видел вашу фотографию десятилетней давности и читал описание вашей внешности. — Не спеша, с улыбкой он начал перечислять: — Синие глаза, золотистые волосы, родинка на левой щеке...

Он говорил с сильным грузинским акцентом. Потом добавил:

 

— А вы здорово изменились, к сожалению, не в лучшую сторону, но приметы верные. Я сразу вас узнал.

Я решила, что он сумасшедший. В это время подбежали дети и прижались ко мне, испуганно глядя на незнакомца. Судя по всему, ему не хотелось привлекать к себе внимание, и он достаточно раздраженно заметил:

— Может быть, вы пригласите меня в дом, у порога не прилично разговаривать.

Пришлось пригласить, хотя мне было как-то не по себе, я была озадачена приходом этого человека. Он сразу уселся за стол и начал задавать мне разные вопросы о моей жизни, на первый взгляд вполне безобидные.

— Почему вы так мною интересуетесь? — спросила я.

— Обязан по долгу службы, — ответил он, загадочно улыбнувшись, и перевел разговор на литературу. Начал спрашивать, что я читала, что мне понравилось, а что нет. Я невольно оживилось.

— А вы читали «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова? — спросил гость.

— Нет, эти книги я не читала.

— Правда? Это замечательные вещи, очень интересные! Обязательно надо прочесть, я вам завтра принесу.

Я попыталась было отказаться, но он сказал, что обязательно придет еще, затем галантно раскланялся и ушел. Тем временем в соседней комнате мама разговаривала с Юрой Авидзба, который зашел нас проведать. Он успел мельком взглянуть на моего гостя, когда тот собирался уходить.

— Знаешь, — сказал мне брат, — а ведь этот парень из органов.

— С чего ты решил?

— А я его видел в нашем учреждении, его там принимали как своего. Будь осторожна, — добавил Юра.

На следующий день незнакомец, как и обещал, принес «Двенадцать стульев» и сказал, что вернется за книгой через несколько дней. На пятый день он пришел и поздоровался со мной так, как будто мы были старыми друзьями.

— Ну как, прочли?

 

— Да, прочла.

— Так быстро?

— А что, разве это невозможно?

Я не стала объяснять, по какой причине свободного времени у меня вполне достаточно.

Он начал спрашивать, как мне понравился тот или иной момент, что я думаю о героях и так далее. Мне бы прикинуться дурой, а я, напротив, увлеклась и стала давать развернутые оценки. Он слушал меня и кивал, одобрительно улыбаясь. Потом поблагодарил за беседу, взял книгу, а на стол передо мной положил журнал «Огонек», посоветовал прочесть какую-то статью, не помню какую, и ушел. Дней через десять вновь явился и завел разговор на литературную тему, но на этот раз, собираясь уходить, вытащил из кармана красную книжечку. Сказал, что живет в Тбилиси и работает в органах.

— Вы нам нужны, — повторил он.

Я оторопела, хотя, казалось бы, должна была быть готова к такому повороту событий. Потом сказала:

— Для чего я могу вам понадобиться? Я не доучилась, меня исключили из института...

— А вы владеете турецким языком?

— В детстве что-то знала, а потом забыла.

— Неправда. Вот сейчас вы врете — ваше лицо вас выдает.

— Ну, в Сухуме все говорят по-турецки, это еще ничего не значит.

— Нет, далеко не все знают этот язык, а тем более не все обладают умом.

Я продолжала отговариваться, он — настаивать, причем все более и более резко, а в конце сказал:

— Вы хоть понимаете, что я сию минуту могу вас арестовать?!

С этого момента он стал приходить регулярно. Вел себя по-разному: то угрожал, то опять казался вежливым и мягким. Принес еще какую-то книгу, но я ее не стала читать. Тогда он заявил:

— У вас нет другого выхода, вы не можете отказаться. Вы — беглая, у вас политическая статья...

 

Наверное, он решил по моему виду, что я уже достаточно запугана, потому что перешел наконец к сути дела.

— Мы хотим, — сказал он, — послать вас на двухгодичные курсы специальной подготовки на отделении турецкого языка при Институте востоковедения. Потом вы отправитесь в какую-нибудь из стран Востока, но скорее всего в Турцию.

— А что я должна буду делать?

— Будете работать на нас, — ответил он без лишних пояснений.

— Вы знаете, — попыталась я вновь начать отговариваться, — я такая болтливая, такая откровенная... Вы же сами в этом убедились в наши первые встречи.

— Ничего, когда понадобится, язык прикусите, — ответил он грубо.

— Нет, я никогда на это не пойду!

— А вот это мы еще посмотрим, — сказал он и ушел. Вскоре после этого к нам зашел Юра Авидзба. Я все ему рассказала.

— Как же так, — недоумевала я, — как мне могут предлагать такую подлую работу? Ведь я сама столько страдала из-за чьих-то доносов...

— Диля, ни за что не соглашайся, — сказала мама, которая присутствовала при нашем разговоре. — Эти люди тебя используют, а потом убьют.

— Мама, о чем ты говоришь? Да я лучше умру!

Юра пообещал, что постарается мне помочь, и действительно попросил своих друзей устроить ему встречу с тбилисцем.

— Вам лучше оставить мою сестру в покое, — сказал ему Юра. — Она столько пережила, зачем же еще ее мучить?

— Мне и самому ее жалко, — ответил агент, — очень жалко. Но что я могу поделать? На меня давят, у меня задание — непременно ее завербовать. Даже сказали: не завербуешь — в Тбилиси не возвращайся.

— Знаете, — сказал тогда Юра, — с вами и в Сухуме может случиться какое-нибудь несчастье.

 

Вскоре Юра и мой зять, муж двоюродной сестры Шамиль Вардания, подкараулили моего мучителя на улице.

— Слушай, — сказал тбилисцу Шамиль, а он был горячий, настоящий сорви-голова, — если еще раз заявишься к нашей Адиле, я тебя прирежу.

— Посудите сами, — испугался агент, — что я могу? У меня же приказ, от меня требуют выполнить работу.

— Что хочешь делай, но от нее отвяжись!

— Пусть исчезнет из города, — предложил тогда тбилисец, — пусть куда-нибудь уедет, а я доложу начальству, что не смог ее найти.

Когда мне это передали, я побежала к моим друзьям Антелава и все им рассказала. Ираклий предложил:

— Оставайся у нас, пока вся эта шумиха не уляжется.

И они целый месяц меня прятали. Связь с домом я поддерживала через сына, приходившего ко мне тайком. Ираклий очень любил моего Эдика, который учился тогда во втором классе, и поражался его способностям: они решали задачки по математике с одинаковой скоростью. А после начинали прыгать по комнате — кто дальше. Аня смеялась:

— Ну просто малый дурак и старый дурак!

Пока я скрывалась, агент уехал в Тбилиси, и я смогла вздохнуть спокойно. Но вскоре меня опять начали донимать — с другой стороны.

Нури Аршба вызвал меня к себе в отдел и завел со мной откровенный разговор:

— Что ты ломаешься? Тебе предлагают хорошее дело. Твои дети будут обеспечены, твоя мать будет обеспечена, и сама ты будешь жить, как графиня, за границу станешь ездить...

— Нури, отстаньте от меня, я знаю себя, не могу я этим заниматься...

— Боишься?

— Просто я не умею так жить. Я не смогу доносить на людей. Не подхожу я для такого дела.

— Тогда тебя ожидает плохой конец.

Мы говорили с ним, переходя с абхазского на русский. Вдруг он начал ругаться по-турецки, бросая мне в лицо самые

 

чудовищные оскорбления. Я еле сдерживалась, но нашла в себе силы стоять спокойно и делать вид, что ничего не понимаю. Это продолжалось несколько минут, а потом Нури сказал с удовлетворенным видом:

— Ну вот, а ты говорила, что не подходишь для этой работы. Видишь, какое у тебя самообладание? Ты же все понимала, но даже бровью не повела.

Затем он выставил меня из кабинета, успев вслед сказать:

— Адиле, повторяю, ты плохо кончишь — лучше согласись, у тебя нет другого выхода!

Через какое-то время вдруг опять появился тот самый агент из Тбилиси, только теперь настроенный еще более решительно, видимо, получил выговор за невыполнение задания. Он напомнил мне, что я — беглая ссыльная, а мой муж и теперь находится в ссылке. Говорил, если не соглашусь, то меня все равно заставят, отлучат от детей, арестуют маму... Братья Аршба грозили высылкой на край света, пугали несчастным случаем, который со мной может произойти. Положение стало невыносимым.