Свадьба

 

С поля отец приехал в субботу утром, как только солнце поднялось над селом. В бричке выше драбин - свежая, только что скошенная трава, а поверх травы лежали две недавно распустившиеся березки. Их тут же сняли с брички и поставили в лунки, заполненные водой. Лошадей распрягли, поставили к траве и начали подметать во дворе, около двора. Кто-то из Олиных подруг топил баню, мама, тетя Маруся и ее старшая дочь Галя хлопотали по дому: варили, жарили, пекли, убирали в горнице, накрывали столы. К вечеру в комнатах развесили рушники, стены украсили квичаньем, а пол затрусили травой; на окнах лежал щебрец, издавая приятный запах. После бани дома остались только свои. Сели ужинать. На этот раз вместе со всеми за столом сидел дедушка. Обычно он ел на своей лежанке. Дедушка был глухой и слепой больше десяти лет.

— А что, Силантий, сегодня праздник какой? - спросил дедушка.

— Завтра, тату, троица.

— Троица? Слава богу, дождались великого праздника, - и дедушка трижды осенил себя крестом.

— И завтра, тату, Олю отдаем замуж, свадьба будет у нас, - громко, у самого уха дедушки проговорила мама.

— Свадьба?

И дедушка, положив ложку на стол, тихо проговорил: — Внученька моя, подойди ко мне.

Оля подошла к дедушке, обняла и стала его целовать. По ее щекам катились слезы. То были слезы радости и слезы печали. Как бы хотелось ей, чтобы дедушка увидел ее счастливое лицо, увидел рядом с нею Андрея.

— Внученька, - сквозь слезы говорил дедушка, — какая ты большая стала, дай тебе Бог счастья, прими мое, внученька, благословение. А за кого же ты выходишь замуж?

— За Коркишкиного сына, тату, — ответил отец.

— Коркишкиных два, за чьего ж из них?

— За Николаевого, за Андрея.

— Андрея не помню, малым он тогда был, а вот родителей знаю, как же не знать, Николай - душевный мужик, добрый,

 

никого на селе не обидел, как и твой, Улита, отец. Да и жена у него славная. В такой семье, внучка, можно жить.

Оля, слушая дедушку, опустила голову, а потом, закрыв лицо фартуком, выбежала из кухни.

Чай пили молча. Мама начала убирать со стола. Дедушка, допив последнюю чашку, встал из-за стола, перекрестился и направился к себе на лежанку, а в это время в комнату вошла Оля. Она быстро направилась к дедушке, остановила его, а потом прильнув к самому уху его, стала быстро говорить:

— Дедушка, спасибо вам за добрые слова. Мы с Андреем уважаем друг друга. А вашей доброты, дидусю, я никогда не забуду, никогда.

И, обняв дедушку, она целовала его и гладила давно облысевшую голову. А дедушка такой маленький стал, казалось, еще меньше; нежность, теплые слова, ласка внучки до слез растрогали его и он не в силах был сдержать себя от рыданий. Плача, дедушка пошел на свою лежанку.

Убрали со стола, но никто не уходил из комнаты.

— Оля, - обратилась к дочери мама, - у кого ж вы будете ночь с подругами проводить?

— У дяди Антоновой Насти. У них дома никого не будет, дядя с ребятами уехал на рыбалку, приедет только завтра.

— А кто ж пойдет за Олей? - снова спросила мама.

— По старому обычаю, - глядя на Максима, заговорил отец, — должен идти старший из братьев.

Максим понял, что говорят ему и тут же резко ответил:

— Не пойду, не пойду и все.

— Сынок, тебе надо идти, ты старший, - упрашивала мама.

— Нет, я сказал же, не пойду.

— Тогда пойдет Иван, - сказал отец. Я был рад такому случаю.

На второй день примерно перед обедом меня проинструктировали, как я должен исполнить свою обязанность и отправили за Олей.

Когда я подошел к дому дяди Антона, то увидел толпу девушек и среди них с венком на голове стояла Оля. Она была такая красивая в своем свадебном наряде, что я сначала ее не узнал. Оля дала мне в руку один конец носового платка, а сама

 

взяла другой. Я с Олей шел рядом, а за нами, метрах в 2-3 шли девушки. Все они были разнаряжены и пели какие-то незнакомые мне песни. И вдруг я почувствовал, как Оля дернула за платок. Мне в этот момент следовало остановиться, но я, разинув рот, шел дальше, потом оглянулся: девушки все пели, а Оля кланялась толпе людей, что стояли у чьей-то калитки. Я понял свою оплошность и тоже остановился, хотя с большим опозданием.

— Ваня, я ж тебе говорила, чтоб ты, когда я дерну за платок, остановился, — прошептала Оля.

— Ладно, - чуть не рыдая, промолвил я.

А люди все выходили и выходили смотреть невесту, и Оля с подругами то и дело останавливалась, раскланиваясь направо и налево. Когда подошли к своему дому, я облегченно вздохнул. Но моя миссия еще не кончилась, меня посадили за столом рядом с невестой и свое место я должен был продать жениху. Девушки шли, а мне не терпелось как бы поскорее продать это самое место и убежать к своим товарищам, которые целой гурьбой бегали возле дома. А пока я ходил за невестой, к дому подходили гости. Молодежь собиралась в палисаднике, а гости постарше - во дворе. Первыми со своими женами пришли мамины братья: дядя Василий и тетя Мокрына, дядя Андрей и тетя Ольга; потом стали приходить с женами и старшими своими сыновьями и дочками братья отца: Василий и Хима, Максим и Федоска, Иван и Лукия, Степан и Маруся, Антон и Гарпина, да около двух десятков молодых из этих же семей.

Большая компания собралась около дяди Максима. На селе он считался не только самым лучшим портным, но и знатоком новой жизни. Когда-то он прочитал какую-то книжку, в которой подробно описывалось, как он говорил, про "комму низьму".

И вот здесь ему представилась полная возможность рассказать своей родне о "куммунизьме", просветить темного мужика.

— Коммунизьма будет скоро, - убеждал мужиков дядя Максим. — Там, в той книжке так и написано. Царя свергнули, помещиков повыдворили за границы, а кто сам туда драпа-нул, буржуев всяких поразогнали, а это и были наши лютые враги, сколько они из мужика кровушки повысосали.

 

— Да какой же, у дьявола, был ворог наш царь? - горячо заговорил Василий, мамин брат, — он был помазанник божий, а не ворог наш. Буржуи там всякие, то другой разговор, а царь — от Бога.

— Ну темный же ты, кум Василий, да царь же и был самым большим буржуем и в книге про то написано. Что он, царь твой, по нужде не ходил, не жрал, детей не робил — все он это делал, только мы на него работали, а он от жиру бесился.

— Не говори, сват Максим, — вступился за Василия Ляпота, — на царя мы не работали, а вот на помещика - да, у помещика мои родители были крепостными, а у царя не было крепостных.

— И я, братуха, скажу тебе, что брешут в твоей книжке про царя, — сказал дядя Иван, - вот, к примеру, такой факт: кто из нас не верует в Бога, кто не молится? Все молимся. Только раньше мы молились и Богу, и царю, а теперь только Богу. Вот и выходит, что царь был от Бога.

— Ты вот лучше, Максим, - спрашивал дядя Антон, - скажи, что она за коммунизьма эта будет?

— При коммунизьме все будет общим. Вот, к примеру, у тебя одна корова, у Сылантия две, у кума Василия - три, а при коммунизьме у нас коров не будет, они будут общими.

— Да как оно так, - заговорил дядя Андрей, мамин брат. - Я, значит, своих коров отдам, отдаст мой братуха и вон, Антон, отдаст свою с тремя титьками. Наши коровы по ведру дают, а Антонова - глечик, або два. И получается, что молока я буду меньше есть, а Антон больше, чем сейчас. Где же тут справедливость?

— Что ты заладил про своих коров, хай они показятся, твои коровы. Мы сейчас только и знаем, что все лето на них мантулим. При коммунизьме ни тебе сена, ни тебе половы, ни тебе соломы не потребуется. Летом, к примеру, ты наденешь сатиновую сорочку, шляпу, возьмешь тросточку в руки и пойдешь по поселку разгуливать, можешь семечки лузгать, и можешь книжку читать.

— А кто ж по-твоему, дорогой мой куманек, - с ехидцей говорил дядя Василий (брат мамы), — будет косить сено, хлеб убирать, за скотиной ухаживать?

 

— Так я ж говорю, что все будет общим. Есть будем в столовой. Придешь в столовую и что хочешь, то и закажешь, и тебе подадут.

— Да откуда ж воно возьмеця? - спросил дядя Антон.

В это время на улице зашумели, послышался звон колокольчиков. К воротам на тройке лошадей подъехал жених. Лошади остановились, перед ними горел костер. Нужно было за въезд в ворота ставить четверть водки или самогон. Между парубками, что разжигали костер, и дружками жениха шел оживленный торг. Вокруг торгашей собралась молодежь и сюда подошли взрослые.

Минут через десять тройка жениха лихо вкатила во двор.

Жених прошел в комнату, где сидела невеста, дал мне несколько медяков, и я, обезумев от радости, охотно уступил ему свое место. Свадьба началась. Обычно в деревне свадьба длилась целую неделю, а наша закруглилась за два дня.

Вскоре мы все узнали ближе нашего зятя, и всем он понравился, а особенно Максиму.