АРТИСТ ПЕЧКОВСКИЙ НА ИНТЕ

 

Три песни спел он нам в начале 1947 года. Это было на Инте, на четвертом лагпункте.

Лагерный клуб — столовая вмещал человек восемьсот, если кроме скамеек еще будут стоять, как в спичечном коробке. Говорили, что

 

у него 10 лет по ст. 58—10. Вся их агитбригада жила где-то в поселке или в женском лагере. В нашей зоне был один женский барак. Около трехсот женщин. Я ходил иногда посмотреть, как живут наши бабоньки, но такое впечатление осталось, что до сих пор неловко.

Мужчин было около семи тысяч. Большинство прибалты. Народ восприимчивый и для таких условий слишком слабый. Морозы большие, месяцев шесть общих работ — и дистрофик. Как-то случилось, молодой литовец прошел через открытые ворота вахты. Надзиратели занимались не тем, чем надо, и не заметили. Пришел парень на станцию и спросил у оперативника, когда будет поезд на Вильнюс. Потом смеялись над ним, спрашивали, как он прошел вахту. «Тамой закотел...» Дите. Его даже не судили.

Но были и другие. На Печковского пришли и вольные — начальник лагеря полковник Нацубидзе с женой. Они, как правило, занимали середину первого ряда. Слева и справа другие. И вот, когда занавес открылся и погас в клубе свет, рядом с вольной женщиной оказался Костя Мясников. Вор. Концерт проходил нормально. Пели, плясали. Печковский должен был петь в конце концерта. И Костя Мясник зашептал своей соседке: « — Малейший ваш писк и мой нож проткнет вам бок. Главное — спокойствие. А содержимое сумочки вашей, перстень с пальчика, медальон, что на шейке вашей без дела болтается, тихонько отдайте мне. И подарите мне ваше молчание до конца концерта. Я тоже хочу послушать Печковского». Вскоре об этом заговорили по всей Инте. Мясника отправили на штрафняк.

Печковский вышел не очень весело. Исполнил три русские народные песни и откланялся. Вызывали, просили, но на этом концерт закончился.

Второй раз я видел Печковского весной. Наша бригада вела земляные работы. Строили громадный бассейн. Не знаю, была ли у меня в те годы язва желудка, или другое что, но меня крепко прихватило. Я смел рукавицами с досок весенний снежок и скорчился. Подошли ко мне начальник конвоя, мой бригадир и худощавый мужчина в штатском. Конвой сказал:

— С тобой хочет поговорить артист Печковский.

— Что с вами? — обратился ко мне Печковский.

Говорить с ним не было сил. Я что-то объяснил о боли в желудке. Через час или два бригадир принес мне таблетки.

— Артист прислал.

В то время Печковский был уже на расконвойке. До определенного часа ходил свободно.

 

Таблетки я заел снегом, и боль немного утихла. Лично мне не так запомнились песни его, а внимание, что не прошел мимо. В те годы такое редко встречалось. Каждый думал только о себе.

Сорок два года прошло, а таблетки Печковского и сегодня снимают боль тех незабываемых лет.