САНПРОПУСКНИК

 

А другим словом это можно назвать «ограблением». Да, открытый грабеж всех, кого привез пароход «Ногин» 4 сентября 1950 года на Колыму. Женщин не знаю сколько, а нас три тысячи. День был солнечный, но небо показалось мне очень низким и солнце маленьким, на семь дней пути морского стало оно дальше и меньше обычного.

От моря в сторону Магадана дорога поднималась вверх. Возле небольшой сопки дорога делала поворот. Вели, видимо, все три тысячи сразу. Конвоя было не очень много. Охраняло незнакомое пространство. После девятибалльного шторма в голове было пусто и в ногах не чувствовалось бодрости. Колонна повернула вправо. Передний конвоир с левой стороны не оборачивался, а задний еще не поднялся, чтобы просматривать левую сторону колонны, после поворота. Я не сразу сообразил, что задумали Иван Львов с Цыганом. Они шли впереди меня. Оба были в хромовых сапогах и в костюмах. Смотрю, Цыган на ходу поднимает порточину брюк и заворачивает выше коленок. Нога в женском чулке. Когда это же проделал с другой ногой, с пояса, из-под пиджака спустилось платье. Цыган руками разгладил его, из кармана пиджака достал платок и повязал на голову. Снял пиджак и повесил на руку. И один психологический момент: только завернули и конвоир задний скрылся, Иван Львов быстро вышел из колонны с дамой своей, взял ее под ручку и буквально в трех метрах от нас спокойно пошел в обратном

 

направлении. Душа моя натянулась струной. Я почувствовал, как побелел от напряжения. Все решали секунды. Послышался спокойный голос заднего конвоя:

— А ну отойдите подальше от колонны!..

И никто не проронил словечка. В этот день исполнялся ровно год, как я бежал с Уствимлага. «Как хитро и просто»,— думал я. Меня смущало только одно: куда же они теперь? Чужая страна. Здесь все чужое!.. От Родины отделяет целое море!.. Двадцать три года было мне. Да кто знал, что через полтора месяца я попаду в такую дикую канитель, о которой узнает не только вся Колыма... и не только Союз...

Наконец, конвой отсчитал сто пятерок, и мы пошли в санпропускник. Это такая одноэтажная машина: с одной стороны запускают пятьсот человек, а с другой выпускают — чистеньких, обработанных по всем правилам ГУЛАГА.

Вошли в предбанник. Стали раздеваться. Вошел к нам офицер и, видимо, заведующий баней в белом халате. Заведующий попросил минуту тишины и объявил:

— Все ваши вещи остаются здесь. С собой можно взять только курево и продукты. С той стороны получите все новое. Оденем с ног до головы. Это постановление Министерства здравоохранения... чтоб не завезли с материка эпидемию.

Мы, пятеро, торопиться не стали. Поговорили, что к чему. Все свои вещи — костюм, хромовые сапоги, кепку и рубашку я положил в свое зимнее пальто и связал веревочкой. Мои приятели проделали то же самое. У каждого из нас был нож. Мы взяли свои вещи и пошли через моечный зал. Было видно, что у нас, в левых руках, под вещами, были ножи. Обслуга бани смотрела, но молчала. Один только, уже там, где должны были одеваться мы, подошел и сказал:

— Нельзя. Назад...

— Уйди с дороги! — сказал кто-то из наших напряженным голосом.

Видимо, передалось... Поверх костюмов велели надеть колымское. А пальто я свернул подкладкой наружу. Из трех тысяч только нас пятерых не выпотрошили.