КОЛЯ СЕДЫХ

Во Владимирском изоляторе, в камере № 100, помещалось пятеро заключенных. Может, кто и жив еще: Иван Калинкин, Миша Рубцов, Толик (забыл фамилию, я с ним подрался в камере) и этот самый Коля. До чего же все обаятельные, честные, принципиальные. Ссорились часто по пустякам. С Рубцовым и Калинкиным в шахматы играли. Играли под интерес. Мишку Рубцова я всегда обыгрывал. Он за меня выносил парашу, получал обед в кормушку. Обед-то получать приятно всем. Раздают две женщины. Вольные. Мишка все надеялся отыграться, но я говорил, что больше года в крытке сидеть не собираюсь. Мне дали год. Уеду в лагерь. Однако пожалел. Шепнул Калинкину, что сейчас дам отыграться. Нарочно проиграю. Ох и разошелся наш Миша, возомнил, но я не стал больше играть. А с Колей Седых я был всегда в хороших отноше-

ниях. Людям всегда казалось, что Коля несерьезный человек. У него сроку оставалось четыре месяца. Он пойдет на волю прямо из тюрьмы. Колю часто подкусывали, посмеивались. Однажды Коля высказался. Заложив руки за спину, стал ходить по камере и грозить таким образом:

— Освобожусь... Месяц отдохну. Поправлюсь. Люди и оружие у меня есть. Переоденемся в форму эмвэдэшников (человек пять хватит) и прихватим в этой тюрьме привратку. Ментов повяжем. Это совсем не трудно, кто умеет. И вот лично сам открою камеру номер сто и скажу:

— Гена, выходи на волю...

— А нас? — съехидничал Мишка Рубцов.

— А вы сидеть должны, исправляться, и захлопну двери.

В крытке Коля сидел вот за что. В лагере на ужин дали суп с недоваренной картошкой. Коля пошел в санчасть. Врач сказала, что она пробу снимала. Коля велел сходить и попробовать еще. Велел повару положить погуще. Врачиха, попробовав, смутилась. Коля наставил ей в бок нож и велел съесть все. «На память»,— сказал Коля врачихе. За это получил год тюрьмы.