НЕЛЕПАЯ ВРАЖДА

Привезли нас из крытой тюрьмы десять человек, в Озерлаг, лагпункт вроде бы четырнадцатый. Лагерь политических. Надзиратели стали нас шмонать. И вот поднялась в небо песня. Все ясно: пела Западная Украина. Красиво и стройно пели голосов с десяток. Это значило, что кто-то из надзирателей шепнул в зону: «Из Владимира приехали русские…» А сама песня говорила: «В зоне мы. Не вздумайте заходить».

О вражде наций я узнал три года назад. Мы решили в зону не заходить, пока не выяснится положение. Ребята со мной были все толковые, но резаться по-глупому не было желания. Юра Верещагин стрелял в министра Татарии. Сам летчик. Толик Семенов — мой земляк, из Ярославля. Убил из ружья бригадира. Ваня Калинкин и Петр Виноградов из ружей расстреляли президиум собрания. У всех по двадцать пять лет сроку. Было время — и кино и книги нам говорили, что плохих людей надо убивать. А мы все молодые, хотелось быть героями.

Переночевали мы в изоляторе. Утром дневальный изолятора принес нам записку от русских. «Выходите в зону. Все в норме... Песня — базар...» Имена в записке своих ребят. Вышли в зону. Русских одна секция, человек сорок. На работу никого не водили. С Прибалтикой русские были в хороших отношениях — союзниками считались. Грузины и армяне не кучковались. Жили, где хотели они. Украинцы нас звали москалями и кацапами. Считали, что мы их угнетаем. Меня заедало непонимание украинцев, и я был вынужден отстаивать себя и своих. Коммунисты и русские совсем Не одно и то же. Говорю наедине с украинцем — вроде понимает, соглашается, а чуть что — хватаемся за ножи, лопаты, ломики.

Бывало, и надзиратели вмешивались в драку, в поножовщину. Крупному начальству такое состояние зоны выгодно. Стукачи есть от всех наций. Кум только ручки потирает: легко работается. Все знает про всех. Ну и себя считает самым умным человеком. С малыми сроками не очень много было. В основном студенты, молодые поэты и художники. А нам терять можно было только жизнь. Довесок не пугал. Все знали, что умрем в лагере или в тюрьме. Амнистия на нас не смотрела, всегда мимо проходила. Чего ждать?!

Сделали несколько лагерных сходок по три представителя от нации и решили брать подкоп. Самое удобное место из барака прибалтов: запретка близко и вышки на солидном расстоянии. Копали недели две. Все шло хорошо. Лично я в успех такого крупного побега не верил. И вообще я не видел, чтобы кто-нибудь нормально ушел через подкоп.

Настала тревожная ночь. У ребят все было рассчитано. Пробку, как правило, выбивают в самый последний момент, перед выходом. От наших собирались Калинкин с Виноградовым, Рыжий Семен, Можаев, Верещагин. Мы с Толиком Семеновым взяли на себя следующее: лагерная санчасть метрах в десяти от вышки, которая ближе других к подкопу. Мы с Толиком задолго до отбоя велели нашему фельдшеру Коле собирать небольшие камни и кирпичи и побить их для швыряния в вышку: на тот случай, если побег обнаружится и вышкарь начнет ребят карабинить. А если кто спросит, для чего камни, то надо сослаться на клумбу с цветами: хочу выложить камушками. Короче, мы хотели взять огонь на себя. Побоится часовой получить камнем по тыкве и начнет бить по нам. А пока на выстрелы прибежит дивизион, ребята забегут в тайгу, она рядом. Двоих мы поставили возле самого близкого барака к вахте. Телефона-то нет в зоне. И если стукач побежит стучать, он наткнется на два ножа. Ну, а если надзирателя с вахты в зону можно и пропустить, а если что обнаружит и побежит на вахту — пусть не обижается. Надо сидеть на месте в такой час. Дело не шуточное. Нации законтачили. Учитывали все. Даже возле Кулешова оставили человека с ножом. Кулешов — это бывший следователь по делу краснодонцев — Кошевого, Сергея Тюленина и других... Вообще-то, по сравнению с его подельниками Стаценко и Орловым, Кулешов мне нравился. Веселый, красивый... И всех краснодонцев называл уголовниками (может, в свое оправдание?) Но мы ему не доверяли. Мало ли, рванет на вахту.

В бараке никто не спал. Все чувствовали, что в зоне что-то серьезное происходит. Калинкин и Виноградов забинтовали икры ног,

чтобы легче бежалось. Это все мы знали. Украинцы и прибалты в своих бараках учитывали все, как и мы. Нашего фельдшера Колю стало лихорадить, когда мы сказали, что будем делать трое из-за угла санчасти. Но отказаться от рискованного дела фельдшер побоялся. Позора боялся, трусости. Мы сели за углом санчасти на завалинку и стали ждать результата.

Минут сорок прошло в напряженной тишине. На вышке солдат мурлыкал тихонько песню. Послышались торопливые шаги по трапу. Это шли наши беглецы к бараку. Махнули нам рукой, чтоб снимали посты свои. Оказалось, они выбили пробку на той стороне запретки как раз под ежом колючей проволоки, а копать дальше не остается времени — застанет рассвет.

Для меня удивительней всего то, что в зону прибежали солдаты и офицеры через час после подъема. Никого не посадили в изолятор и не судили. Вот как бывало...

На какое-то время мы стали внимательней относиться друг к другу, даже с уважением.

Я очень люблю взаимопонимание людей.

Люблю мирную жизнь.