«Беззаветно предан делу Ленина – Сталина»

 

Именно так было сказано в характеристике, данной в мае 1942 года Разведотделом штаба 21-й армии по поводу присвоения Г.Фельдгуну звания лейтенанта.

Истинная правда, так и было!

Еще в дни моего детства старые революционеры, советские дипломаты в Эстонии внушали мне идеи, воспитывающие чувства ненависти бедных к богатым, и я с увлечением повторял за ними знаменитое двустишие: "Ешь ананасы, рябчиков жуй; день твой последний приходит, буржуй!"

В 1933 году сбылась моя мечта. Я приехал в СССР, на родину трудящихся всего мира. Красный пионерский галстук украсил мою грудь как символ веры и преданности идеям коммунизма. Я отбивал себе руки, шагая с пионерским барабаном впереди праздничных колонн на демонстрациях. А вокруг меня — бескрайнее море красных знамен, песни, звуки духовых оркестров и бесчисленные портреты вождей.

В Эстонии мне довелось прочесть замечательную советскую книгу "Республика ШКИД". Теперь же меня вдохновляли героические образы Павки Корчагина, Чапаева, Левинсона из фадеевского "Разгрома".

Я упивался революционной романтикой книг Бабеля, Лавренева, Новикова-Прибоя, Вирты, стихами Маяковского, Багрицкого, Демьяна Бедного, с захватывающим интересом читал исторические романы - "Петр Первый" А.Толстого, "Гулящие люди" Чапыгина.

Меня поражал суровый пафос советских кинофильмов. Первыми из них, увиденными еще за рубежом, были "Броненосец Потемкин" и "Путевка в жизнь". Громадное впечатление произвели "Чапаев", "Цирк", а позже - "Ленин в Октябре", "Депутат Балтики", "Мы из Кронштадта", "Александр Невский".

В реальной жизни тоже было множество героев — не книжных, не киношных, а "всамделишных". Советские люди только и делали, что совершали легендарные подвиги, и пресса бурно ликовала по этому поводу: то встречали че-

 

люскинцев; то провожали Чкалова, Байдукова, Белякова в полет через Северный полюс; то Мичурин выращивал какие-то необыкновенные фрукты; то Алексей Стаханов в пятнадцать раз перекрывал нормы добычи угля...

Победу за победой одерживало советское искусство. Краснознаменный александровский ансамбль песни и пляски Красной Армии триумфально выступил на Всемирной выставке в Париже. Плеяда молодых музыкантов, среди которых выделялись Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Яков Флиер, завоевала первые премии на самых престижных международных конкурсах.

Я жил в мире лозунгов, дававших совершенно однозначное направление мысли и четко регламентировавших жизнь. Первыми словами, которые воспринимали дети, начиная с ясельного возраста, были: "Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!" Далее шло пионерское: "К борьбе за дело Ленина — Сталина будь готов!" Бесчисленно тиражировались призывы: "Пятилетку - в четыре года!", "Вперед - к новым победам!", а также высказывания типа: "Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее!", "Кадры решают все!", "Нет таких крепостей, которых бы мы, большевики, не взяли!", затем - "Граница на замке!", "Чека - щит и меч революции!" и, наконец, "Если враг не сдается, его уничтожают!"

Целая армия советских поэтов и композиторов-песенников, например, Лебедев-Кумач, Исаковский, Дунаевский, Покрасс, Блантер, Соловьев-Седой и многие другие, создавали атмосферу энтузиазма, жизнерадостного советского патриотизма, пронизывавших и труд и быт "простого советского человека": "Легко на сердце от песни веселой", "Можно галстук носить очень яркий и быть все же Героем Труда", "Широка страна моя родная", "Москва моя, страна моя, ты самая любимая!", "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью", "На земле, в небесах и на море наш набег и могуч и суров!" и т. д. и т. п.

Наша страна представлялась озаренным лучами строящегося социализма бастионом, окруженным со всех сторон черными силами фашизма, расизма, человеконенавистничества, порождаемыми загнивающим империализмом, не желающим уходить с исторической арены... И на самой верши-

 

не этого бастиона стоял великий вождь всего прогрессивного человечества, создатель и вдохновитель всех наших побед, родной и любимый Сталин!

Это он твердой рукой вел страну по пути построения бесклассового общества. Это он преобразил ранее отсталую Россию, создав могучую промышленность и цветущее колхозное сельское хозяйство. Это он гениально руководил наукой и искусством. Это он выкуривал своей знаменитой трубкой всяческих затаившихся врагов народа, подлых троцкистско-бухаринских двурушников и перерожденцев, ставших фашистскими наймитами, презренными шпионами и диверсантами. И ведь как много их было!

- Подумать только, - возмущались мы, - сколько врагов народа вокруг развелось! Ясное дело, ведь по мере нашего продвижения к социализму классовая борьба все более обостряется.

Об отношении значительной части молодежи к арестам даже близких людей свидетельствует частушка начала 30-х годов:

 

Нет и нежности к родным,

Дядю выслали в Нарым;

Так они везде твердят:

"Так и надо, дядя - гад!"

 

Мы, юные, с вдохновением пели радостные песни "о великом друге и вожде" и о том, как "с песнями, борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет..."

Но не только мы. Песни о Сталине пели и солдаты Мао Цзедуна в далеком Китае, и бойцы интербригад в окопах под Мадридом, и немецкие антифашисты. О феномене Сталина писали крупные прогрессивные писатели — А.Барбюс, Р.Роллан, Л.Фейхтвангер. О нем с величайшей похвалой отзывался видный христианский гуманист, глава англиканской церкви, архиепископ кентерберийский Хьюлетт Джонсон. Так это было. Вероятно, в мировом общественном сознании Сталин и созданная им держава представлялись единственной в мире бескомпромиссной силой, способной противостоять Гитлеру и, как сказал Эрнст Тельман, "сломать ему шею".

 

Даже в различных кругах русской эмиграции сталинская Россия, где постепенно утверждался приоритет идей русского национального величия и все чаще начали вспоминать о ее славном историческом прошлом, вызывала противоречивые чувства.

Что касается меня лично, то я боготворил Сталина. Его немногословные высказывания дышали, казалось, железной логикой. Все, что он говорил и писал, воспринималось мною как абсолютная истина в конечной инстанции. Гипноз его личности был так силен, что он, Сталин, представлялся мне и многим моим сверстникам воплощением высшей человечности, справедливости, честности. Я свято верил в то, что он никогда не ошибается, и вместе со всеми высоко поднимал на демонстрациях знаменитые "ежовы рукавицы", в которых извивались отвратительные гады — шпионы, диверсанты и вообще всяческие "враги народа".

Особым счастьем для меня стала возможность учиться музыке в знаменитой Одесской школе-десятилетке для одаренных детей имени профессора П.С.Столярского, в этом поистине элитарном учебном заведении. Мне, приехавшему из Эстонии "заграничному мальчику", было очень далеко до уровня юных скрипачей-одесситов, игравших один лучше другого. Поражала щедрая поддержка, оказываемая школе, -обильные пайки, которые в голодном 1933 году никому не снились, стипендии, триумфальные поездки детей в Киев (1936), Москву (1937). И конечно, огромным авторитетом пользовался сам Петр Соломонович Столярский. Он был несомненно педагогом Божьей милостью, умевшим заразить учеников огромным трудолюбием, любовью к своему инструменту, воспитавший плеяду выдающихся музыкантов (достаточно вспомнить Н.Милыптейна, Д.Ойстраха)^*.

Постепенно я как скрипач все больше стал соответствовать уровню школы Столярского. Мне казалось, что со временем смогу, подобно своим старшим сверстникам, защитить честь Советского Союза на международных конкурсах и прославить свое, как тогда говорили, социалистическое отече-

 

ство. Я верил, что передо мной, недавно ставшим гражданином СССР, открыта широкая дорога.

Поэтому меня потрясло, когда в ночь на 17 февраля 1938 года была арестована моя мать - Наталия Ивановна Фельдгун. У меня не было сомнений в том, что она, много лет работавшая за рубежом на чрезвычайно ответственной и опасной работе, была истинной патриоткой России. Нет, ее арест — чудовищная ошибка, и в ближайшее время все должно, конечно, разъясниться. Но проходили дни, недели, месяцы, а "компетентные инстанции" хранили о ее судьбе полное молчание, не отвечая на многочисленные запросы^*.

К сожалению, в ее невиновности были твердо уверены только я и ее родная сестра, моя дорогая тетя Зина, принявшая меня в свою семью. Но обращаться по этому вопросу было не к кому. Многие часы провели мы у мрачных ворот старой одесской тюрьмы, где за глухими и слепыми стенами томилась моя мать. Стояли мы там в надежде узнать что-нибудь о ней и тогда, когда ее уже не было на свете. Никто с нами и не подумал разговаривать. Лишь один раз мне удалось пробиться на Маразлиевской улице, где помещался НКВД, к какому-то начальнику. На просьбу выпустить поскорее мою мать, ибо она ни в чем не виновна, он встал из-за стола, подошел ко мне и сказал:

— Молодой человек, запомните навсегда: НКВД никогда, слышите, никогда не ошибается! Скажите спасибо, что вас не объявили членом семьи изменника Родины. Идите и, согласно русской пословице, берегите платье снову, а честь смолоду.

Действительно, внешне отношение ко мне педагогов и товарищей в школе Столярского как будто не изменилось. В 1940 году меня даже приняли в комсомол. Но со времени ареста матери я почувствовал себя .как бы отторгнутым от пламенной борьбы за идеалы коммунизма". Еще в 1936 году я рвался поехать в Испанию, чтобы сражаться за республику. Но четырнадцатилетних туда, к моему большому сожалению,

 

не пускали. А теперь, начнись еще какое-либо революционное событие, кто же позовет на "последний решительный бой" меня, сына врага народа? Это ощущение ущербности страшно угнетало.

И когда действительно началась Великая Отечественная война, я сделал все, чтобы скрыть в военкомате факт ареста моей матери и уже в июле 1941 года уйти добровольцем на фронт. Наконец-то я почувствовал себя в своей стихии! Что могло быть прекрасней для юного комсомольца, чем участвовать в войне с фашизмом, бороться с его человеконенавистнической расистской идеологией! Солдаты немецкой армии обязательно вскоре проникнутся идеями классовой борьбы и повернут штыки против своих помещиков и капиталистов. Война потребует малой крови, и непременно будет вестись на чужой территории.

Правда, вскоре выяснилось, что до этой территории все-таки далековато. Поначалу мне пришлось проделать путь в обратном направлении,— от Днепропетровска до Харькова, от Белгорода - за Дон и в конце концов очутиться под Сталинградом. Но как бы то ни было, я воевал, старался отличиться, надеясь, что когда-нибудь можно будет раскрыть обман, и доверия меня не лишат. Будет известно: он храбро воевал и, как следует солдату, честно исполнил свой долг.