ВНИЗ ПО УСЕ

По словам смотрителя до следующего станка было примерно километров двадцать пять. А кто знает точно? Как говорят, «бабка мерила клюкой, да махнула рукой». По хорошей погоде, когда мороз двадцать-двадцать пять градусов, тихо и безветренно, я прошел их довольно быстро. И опять ночевка на станке, чай, разговоры далеко за полночь.

Как правило, станочники — люди общительные, любители послушать всякие истории про дальние края, города, жизнь людей, скоротать за беседой время.

 

На столе тихо шумел самовар, тикали часы-ходики. На потолке над лампой высвечивался яркий круг, а вокруг стоял полумрак. Натопленная печь исходила жаром, да и сами темные бревенчатые стены, проконопаченные мхом, как бы источали тепло.

Не верилось, что это наяву. И заброшенная в снега, на край земли, избушка; и заросший бородой, похожий на лешего, смотритель; и ароматный брусничный чай. Казалось, что все это из сказки. Что сейчас появится кот ученый, домовой, сядет рядом на лавке и начнет тереться мордой о рукав, из угла вылетит филин, а у порога появится ворон. Странно было, но хорошо. Теплота разливалась на душе. Хотелось в тихой неспешной беседе излить душу человеку, которого видел в первый раз и которого больше не встретишь никогда.

Я рассказывал о себе, о том, как мы жили в Калуге втроем: мама, сестра и я, как учился в школе, как неожиданно свалилась на нас беда. Как исковеркала она жизнь, испоганила душу, поколебала веру в человека.

— Все от Бога, сынок, и беда твоя от Бога, и освобождение, и что идешь ты один — все от Него. Видно, такое испытание уготовано тебе. Верь, ангел-хранитель доведет тебя до дома. А людям надо верить. Без веры тяжело. Как волк будешь жить. Сейчас ты озлоблен, но пройдет время, отмякнешь, потянешься к людям. Ну, давай спать, время позднее.

На четвертый или пятый день пути на одном из станков встретился с патрулем. Два стрелка в полушубках с карабинами. И сразу такое знакомое: «Куда идешь? Документы!»

Показал свою справку. Долго сличали они мою физиономию с фотографией. Наконец убедившись, что я есть я, документ вернули. Ребята оказались простые, слушали меня, разинув рот, но спали по очереди, опасаясь: все же бывший зэк.

На девятый день сильно похолодало, а до следующего станка, как назло, оказалось более тридцати километров.

— Живи, паря, пока здесь, на дворе морозно, поди за сорок. Сгинешь, не дойдешь, — говорил смотритель.

Вспомнив первый день пути, я согласился. Но под утро, когда звезды поблекли, решил идти. Впереди была деревня Адзьвавом.

Шлось хорошо, ходко, втянулся я за это время в ходьбу. Да и мороз не давал мешкать. Чуть сбавишь ход, сразу лезет под бушлат.

 

К вечеру, чувствую, мороз здорово покрепчал, стали стынуть колени, спина. Дыхание замерзало на лету, превращаясь в снег. Лицо пришлось замотать шарфом, оставив щель для глаз. От дыхания шарф превратился сразу в ледяную броню.

Вдруг невдалеке что-то грохнуло, словно пушечный выстрел. Это от мороза лопался лед. «Да, худо дело», — подумал я.

Неожиданно стало светлее. Сверху из бездонного неба начали спускаться бледно-зеленые полосы. Они множились, ширились, становились ярче, то разгораясь, то затухая. Вскоре все небо полыхало бледным пламенем северного сияния. Искрясь и переливаясь, оно жило своей волшебной жизнью, в постоянном движении, завораживало своим величием, колдовской непонятностью и неповторимостью. Я смотрел на него, как зачарованный, а ноги шли и шли. От сияния снег искрился мириадами блестящих, то возникающих, то пропадающих искорок, сливаясь с небом. Казалось, что я очутился в пространстве, где нет ни земли, ни неба, ни реки, ни берегов, что несусь я в этой сверкающей круговерти — холодной, беспредельной, фантастической.

Сколько так продолжалось, не знаю, но постепенно сияние стало меркнуть и, наконец небо снова потемнело, феерия кончилась.

Справа от дороги появилась большая желтая звезда, она светила ровным не мигающим светом, оставаясь на месте. Странная была эта звезда. Подойдя ближе и затем, свернув с дороги по снегу и вскарабкавшись на берег, я очутился перед домом, на окне которого горела лампа. Дом стоял на высоком юру, и с реки лампу вполне можно было принять за звезду.

Невдалеке угадывались еще дома. Это была Адзьвавом.