ГЛАВА V

 

Честно говоря, в то время, когда я попал в плен, имел смутное представление о Туркестанском Национальном Комитете. Что это? Город тюрков, страна какая-то? Еще в детстве слышал о городе Туркестан, но никогда не читал о существовании туркестанского государства. Впрочем, вскоре пробел в моем историческом образовании постарались заполнить. Но об этом еще расскажу. Хочу прежде всего сказать, что утверждения о добровольных началах формирования Туркестанского легиона были кем-то сознательно инспирированы. Во всяком случае мало встречал там добровольцев. Каждый здоровый человек в случае отказа от службы предавался суду вермахта. Люди боялись приговора трибунала, желали тайно использовать любую возможность, чтобы вырваться из лагеря. Таких легионеров—казахов, киргизов, узбеков, туркмен, таджиков — встречал почти каждый день. Были, конечно, и другие, которые ненавидели Советскую власть, большевиков, готовы были взять в руки оружие, чтобы изгнать их с территории Великого Туркестана. Были такие, но мерить всех одной меркой — это отвергаю.

Итак, поездом под конвоем направили из Фрайбурга в Берлин, где находился ТНК. Была короткая остановка. Ночь провел в небольшой комнате Туркестанского Национального Комитета.

Помню, неожиданно распахнулась дверь и вошел Галым Абсалямов. Тот самый юноша, с которым я учился в Алма-Атинском музыкальном техникуме. Модно одетый, с прической, уложенной по-европейски.

— Галым, ты откуда?

— И тебя не узнать,— сказал он.— Такой высокий стал. Как будто каждый день по пять сантиметров растешь. Случайно услышал, что везут какого-то казаха-музыканта, и зашел поздороваться. Никак не ожидал увидеть тебя.

Абсалямов рассказал, как в первый же день войны попал в плен, как оказался в лагере ТНК, где его нашли представители Туркестанского легиона, помогли освободиться, рекомендовали немцам как талантливого скрипача в Берлинскую музыкальную Академию.

Не мог тогда Галым знать, что через год после сильных бомбежек Берлина музыкальную Академию пере-

 

дислоцируют в Вену, что еще через год закончится война, и придется ему бежать во Францию, а потом в Турцию.

На утро, там же, в Берлине, я встретил и другого земляка — Мажита Айтбаева, до войны преподававшего в нашем техникуме казахский язык и литературу. Был прекрасным человеком и уважаемым учителем. Сначала он меня не узнал, а может быть, сделал вид, что не узнал. Но когда я напомнил об Алма-Ате и техникуме, М. Айтбаев рассеянно произнес:

— Ах, да! Кажется, вспомнил тебя.

Но разговора не получилось.

Берлина я вообще так и не увидел, как и Варшавы, куда прибыли с конвойным на другой день. Нигде не останавливаясь, меня доставили в штаб Туркестанского легиона, расположенный в восемнадцати километрах от Варшавы.

В поселке немцы расквартировали и иностранные легионы — болгарский, грузинский, туркестанский и другие.

Территория Туркестанского была огорожена. Проходили туда только по специальному пропуску. Легионеры одеты в пилотки и поношенные мундиры с нашивками на рукаве: «Туркестан». Конвоир сдал меня в штаб легиона немецкому унтер-офицеру, вокруг которого рылись в бумагах писари — несколько узбеков, казахов, киргизов. Фамилий их не знаю.

Еще не ведая толком, зачем меня сюда привезли, не дожидаясь решения своей судьбы, заявил унтер-офицеру, что не собираюсь брать в руки оружия и служить в легионе не буду. Унтер, естественно, прикрикнул на меня, началась словесная перепалка. Сгоряча обозвал его «фашистом». Немец чуть было не ударил меня и пригрозил тюрьмой и лагерем, из которого не возвращаются. Наверное, речь шла о Дахау или Освенциме, о которых в то время я еще ничего не слышал.

Через десять минут отправили в темный подвал под зданием штаба и надолго забыли о моем существовании.

В сумерках кто-то окликнул меня по-казахски через узкое окошко под самым потолком камеры.

— Эй, джигит! Возьми!

Кое-как дотянулся до котелка, спущенного по веревке. В нем оказались вкусные котлеты с макаронами и

 

 

соусом. Ну, это была еда! Только успел поесть, как котелок уплыл в темноту.

Заточение продолжалось дней десять, и каждую ночь кто-то приносил пищу и воду.

В конце концов, за мной пришли, вывели из подвала и привели в просторный барак, где размещалась хозрота легиона, жили и работали сапожники, портные, слесари, повара. Там же был и взвод пропаганды, где обустроились артисты, музыканты, танцоры — представители народов Средней Азии и Казахстана.

После коротких расспросов о том, кто я и откуда родом, приказали умыться и привести себя в порядок. Через некоторое время в барак стремительно вошел среднего роста, коренастый казах с живым добродушным лицом. Прямо с порога спросил:

— Привели? Где он? — и, увидев меня, представился, не мешкая.— Мухаметгали Батыргерей-улы! Это ты шумел в штабе? Ну, и дурак! Вот что. Все здесь свидетели: я выпросил тебя у командира легиона капитана Эрниха. Ты музыкант? Скрипка? Очень хорошо. Будешь во взводе пропаганды. Все вопросы потом. Договорились?