ГЛАВА XIX
В тридцать четыре года трудно начинать жизнь сначала. Тем более, если мир в твоем сознании окончательно раскололся на потенциальных преступников и палачей с их сподручными. Конечно, совершающих преступления больше, поскольку любого человека с улицы можно бросить в тюрьму, предъявить ложные обвинения, заставить признаться в несодеянном и дело сделано. Для этого не надо иметь большого ума и трудиться не покладая рук. Это психическое состояние, мучительный синдром, выработавшийся еще во время следствия, по сей день не дает покоя.
Когда-то я попросил следователя Багаутдинова посадить ко мне в камеру одиночку хоть кого-то.
— Некого! Где я тебе возьму?
— Хватайте любого человека и сажайте. Меня же арестовали, обвинили? Что вам стоит и другого сделать преступником?
— Такого не бывает!— сказал Багаутдинов.— Безвинных не сажаем, а если задержим преступника, не отпускаем.
Вернувшись из Колымы на родину, почувствовал вокруг себя какую-то пустоту, люди не понимали меня.
Братья, проживающие в Абаевском районе Семипалатинской области, уговаривали остаться в ауле, на время, а лучше навсегда.
— Хватит тебе мотаться по свету. Поживи, отдохни дома,— говорил Шалгымбай.— В степи хорошо, не то, что в городе. Там пьют много. А здесь — хочешь овец паси, а то и коров или табун возьми. Все есть.
— Племянников помоги воспитать,— просил Балтакай.— От водки пропадают. А тебя, возможно, послу-
шают. Работу тебе по душе найдем. Завклубом можно. Самодеятельностью будешь руководить.
В Алма-Ате многие обходили стороной, всем видом своим показывая, как не хочется здороваться, стоять, ходить рядом с «изменником» Родины и «врагом народа». Ими владел рефлекс, воспитанный сталинско-бериевскими законами жизни. Они продолжали существовать в животном страхе перед своим прошлым, настоящим и будущим.
С большим вниманием ко мне отнеслись Е. Исмаилов, М. Ауэзов, А. Жубанов. Не сторонились только старые друзья по музыкальному училищу К. Мусин, талантливые скрипачи В. Глушенко, А. Плахин и другие.
Будучи в Магадане, попросил Есмагамбета Исмаилова раздобыть и выслать справку о том, что до ареста несколько месяцев учился в Алма-Атинской консерватории. Этот документ нужен был для определения зарплаты, Жена Есмагамбета, моя двоюродная сестра Шайзада, пошла в консерваторию к профессору А. Жубанову, и он нашел время заняться моим делом. По его поручению работники канцелярии перерыли архив и в старых бухгалтерских ведомостях обнаружили упоминание о существовании студента А. Толганбаева, получавшего стипендию.
Восстановился в консерваторию благодаря А. Жубанову и стал заниматься в классе доцента В. С. Хесса и заслуженного артиста Казахской ССР И. Когана.
Любил, ценил, уважал Иосифа Когана, отличного музыканта, опытного педагога, умного человека и честного гражданина. Когда из Казахстана и других республик СССР хлынул в Израиль поток еврейских беженцев, Иосиф сказал:
— Нет, никуда не уеду с этой земли. В Казахстане жил в трудные годы Великой Отечественной войны, здесь работал, заслужил почет и уважение. Это моя Родина, а Родину не предают.
Добрая дружба связала меня с его братом Семеном и с сестрой Евой Коган.
Занимаясь в консерватории, приходилось основательно крутиться, чтобы заработать себе на жизнь. Подрабатывал в эстрадно-симфоническом оркестре Казахского радио, в оркестре филармонии, которым руководил талантливый дирижер Фуат Мансуров, знаток классической западноевропейской и современной советской музы-
ки. Вместе с Л. М. Шаргородским оказали на меня большое влияние. Благосклонно относился ко мне, как к музыканту, Е. Брусиловский, с которым приходилось много общаться в оркестре оперного театра и в консерватории. Он посоветовал мне писать музыкальные пьесы для скрипки на основе казахских народных мелодий, обещал помочь.
Но все чаще и чаще стал замечать, что передо мной вырастает глухая непроницаемая стена. Например, отказали в поездке за пределы Казахстана с одной концертной бригадой, потом и с другой, в газетах и журналах не писали об участии в концерте, хотя заслуги всех отмечали. Я обратился в Управление искусств республики к Д. Еркимбекову:
— Что происходит? Почему не отпускают в гастрольные поездки?
— Пойми правильно,— неохотно ответил тот.— Не могу, не имею права всего объяснить тебе. Не от меня это зависит.
Готовились к очередной Декаде Казахского искусства и литературы в Москве. Репетировал, готовил репертуар с оркестром театра оперы и балета. Вдруг перед самым отъездом мою кандидатуру сняли, ничего не объяснив.
Может быть, я еще не получил признания у музыкальной общественности и публики? Или кто-то специально препятствует? Не хотелось тогда торопиться с выводами.
У каждого артиста, певца или музыканта есть свое коронное произведение, благодаря которому он становится популярным, почитаемым. Например, для Б. Бабочкина это была роль В. И. Чапаева, для Н. Чиркова — Максима, для Н. Черкасова — Александра Невского и Паганеля, для Е. Серкебаева — Фигаро. Р. Багланову страна узнала после исполнения песни «Самара—городок», К. Байсеитову — после арии «Гакку», Б. Тулегенову—«Казахского вальса», лучше ее этот вальс никто не исполнял. М. Батыргереева признали после блестящего исполнения арии Карткожах из оперы «Ертаргын», которую с удовольствием слушали и казахи, и немцы, и французы. Меня же, как музыканта, по-настоящему открыл для слушателей скрипичный концерт П. И. Чайковского, который сыграл в 1961 году вместе с симфоническим оркестром Алма-Атинской филармонии под руководством Ф. Мансурова.
Рассказывал уже, какое огромное впечатление произвело на меня перед войной это произведение, сыгранное в Алма-Ате Г. Антопольским. До мельчайших нюансов запомнил его виртуозное исполнение. Потом уже после войны много раз слышал скрипичный концерт П. И. Чайковского по радио, хотя и отдельными отрывками, но каждый раз хотелось сыграть самому. Тогда что мог сделать я, подневольный музыкант, живущий под дулом винтовки и автомата?
Поступив в Алма-Атинскую консерваторию, понял, что можно наконец приступить к исполнению старой мечты и включил концерт для скрипки с оркестром П. И. Чайковского в свою дипломную программу. Предложение было принято и утверждено на Совете консерватории, несмотря на то, что к тому времени еще никто из казахов не играл этого сложного произведения. Я взялся первым, думая, «если падать, так уж лучше с верблюда».
Почему музыка П. И. Чайковского, как и родные казахские народные мелодии, была мне близка и понятна? Наверное, потому, что в ней звучал призыв к свободе и счастью. Особенно нравилось оптимистическое начало.
Я работал над концертом с большим увлечением, но через полгода мой руководитель В. С. Хесс объявил мне:
— Концерт Чайковского играть не будешь. Твою дипломную программу изменили. Репетируй произведения Моцарта.
Не знаю, почему было принято такое решение. Я не собирался что-то менять, но В. С. Хесс стоял на своем. Перестал ходить на его занятия, готовился самостоятельно.
Наконец пришло время сдавать государственный экзамен, и Хесс поинтересовался, как у меня идут дела. В сопровождении концертмейстера я показал всю программу, и Хесс сказал:
— Хорошо. Будешь играть Чайковского. В Государственную комиссию, которую возглавлял профессор Минской консерватории Эпштейн, входили А. Жубанов, Е. Брусиловский и другие. Говорят, ни у одного выпускника Алма-Атинской консерватори такой обширной программы еще не было. Я играл «Сарабаиду и дубель», сонаты партии И. С. Баха, «Романс» и «Арию» А. Жубанова, сюиту Е. Брусиловского «Боз—Айгыр», «Цыганские напевы» П. Сарасте, скерцо тарантелло
Венявского, собственные фантазии на темы казахской народной песни «Майра», обработки кюев Курмангазы. Концерт для скрипки с оркестром П. И. Чайковского комиссия предложила сыграть с симфоническим оркестром под управлением Ф. Мансурова в зале Казгосфилар-монии им. Джамбула.
Для меня это было экзаменом, праздником и началом признания.
«А. Толганбаев имел заслуженный успех,— писал в «Казахстанской правде» композитор М. Иванов-Сокольский.
«Я слушал А. Толганбаева в концерте для скрипки с оркестром П. И. Чайковского,— рассказывал Латиф Хамиди.— Все, кто так или иначе причастен к музыке, знают, что это за произведение. Труднейшее из труднейших в своем прочтении, сложное по бесконечной смене чувств. В то время, когда играл А. Толганбаев, оркестром дирижировал Фуат Мансуров — художник буквально взрывного темперамента, рыцарский поклонник скрипки— царицы музыки. Музыка П. И. Чайковского прозвучала тогда в концерте, особенно соло на скрипке, так, как будто никогда прежде мне не приходилось ее слышать».
Мне дороги эти слова известного композитора, потому что когда-то, прослушав на областном смотре художественной самодеятельности, он первым поверил в меня и настоял, чтобы я поехал учиться в Алма-Ату, предсказал большое будущее музыканта.
Газета «Советская культура» опубликовала статью И. Когана «Первая скрипка республики».
«Путь к мастерству всегда тернист. Трудным он был для А. Толганбаева. Но природное дарование, абсолютный музыкальный слух и огромное трудолюбие помогли Айткешу еще в довоенные годы добиться определенных успехов, закалили его волю. В руках Айткеша Толганбаева скрипка — чуткий отзывчивый инструмент. Она звучит то сдержанно и спокойно, то напряженно и насыщенно в зависимости от содержания сочинения, которое он играет. В исполнении казахской музыки особенно выявляется выработанный А. Толганбаевым исполнительский стиль, очень своеобразный, сочетающий классическую школу со спецификой национального музицирования»[1].
А Ф. Мансуров писал, что «А. Толганбаев стал как бы звеном между представителями русской скрипичной
[1] Советская культура. 1977, 13 мая.
культуры (он, наверняка, имел в виду И. Лесмана) я казахской творческой молодежью. Среди молодых исполнителей в республике появились яркие имена, лауреаты международных конкурсов, и в этом я вижу заслугу А. Толганбаева»[1].
После окончания консерватории работал я в музыкальной школе им. К. Байсеитовой, обучал игре на скрипке одаренных детей, и, конечно же, продолжал выступать в концертах. Тогда задумал создать «Самоучитель». Используя казахские мелодии и кюи, систематизировав их, подготовил пособие для городских и сельских музыкальных школ и многочисленных коллективов художественной самодеятельности. Для молодых начинающих скрипачей составил «Сборник транскрипций для скрипки и фортепьяно». Сюда были включены казахские пьесы, отличающиеся красочностью материала и гармонией. До сих пор не издана литература для исполнителей на казахском языке с использованием национального материала, мало учебников и пособий. А те, что написаны мною два десятилетия назад, наверное, станут редкостью.
[1] Советская культура. 1977, 13 мая.