- 5 -

РОЖДЕНИЕ

 

Я появился на свет 24 декабря 1907 года в Женеве, в Maternite (родильном доме) при женском католическом монастыре. Это был канун католического рождества, и мать рассказывала, как слушала в своей палате после операции кесарева сечения колокола монастырской церкви, а вокруг читали молитвы санитарки и сестры-монашки в белых накрахмаленных чепцах.

Произошло это событие именно в Женеве по той причине, что отец с матерью эмигрировали в 1907 году в Швейцарию после разгрома революции 1905 года. Отец вел активную революционную работу, его неоднократно сажали. Мать тоже была причастна к событиям 1905 года, вот они и уехали от греха подальше, чтобы избежать длившихся еще арестов и суровых приговоров.

Окрестили меня, назвавши Георгием, в православной Крестовоздвиженской церкви при русском посольстве в Женеве. С обычным для революционной молодежи того времени пренебрежением к официальным формам родители мои вообще не собирались меня крестить. Но, к сожалению, оказалось, что меня, некрещеного, нельзя вписать в паспорт матери для возвращения в Россию. Пришлось пройти эту процедуру в августе 1908 года. Мать говорила, что я, девяти месяцев от роду, еле поместился в рассчитанной на новорожденных купели.

Восприемниками моими при крещении были: моя бабушка (по отцу) Александра Африкановна Юркевич (Балавенская) и, как записано в метрике, - «грекь Василiй Анагностэ». Этим «греком» был Александр Коваленко, мичман с броненосца «Потемкин», также находившийся в эмиграции и сблизив-

 

- 6 -

шийся с нашей семьей. История его такая: когда на «Потемкине» стали бросать офицеров за борт, то он сам прыгнул в море. Но матросы стали ему кричать, чтобы вернулся, что его не тронут. И он снова поднялся на борт. Команда любила его и уважала, к тому же он участвовал в подпольной работе на корабле. После прибытия в Констанцу, где броненосец был интернирован румынами, а команда распущена, он отправился в Швейцарию.

О его дальнейшей судьбе не знаю, но припоминаю веселые рассказы теток, отцовых сестер, которые в то время тоже жили в Женеве, про его мать, неграмотную крестьянку, добравшуюся туда к сыну. Ходила она по Женеве в своем сельском украинском наряде, прекрасно ориентировалась в магазинах и на рынке, пользуясь исключительно украинским языком. В дождь набрасывала себе на голову, сзади, широкую крестьянскую юбку - на селе у нас была такая манера: зонтиков не признавала. Французы относились к ней добродушно, с юмором, и никто никогда не высмеивал.

Моим третьим восприемником был «личный дворянин Антонъ Михайловичъ Ляхощай». Про него ничего не припоминаю, а спросить больше не у кого. Кажется, был он эмигрантом.

Родители мои в 1908 году много разъезжали, брали и меня с собой. Мама рассказывала, что я с ними побывал в Лозанне и Париже, и даже на Эйфелеву башню меня поднимали... Вернулась мама со мной в Россию в конце 1908 или начале 1909 года.

О жизни нашей семьи в Женеве еще буду рассказывать, что помню от родни, а теперь - про мать и отца.