ПЛОСКОЕ

 

С этим селом у меня связаны самые яркие и теплые воспоминания детства.

Село Плоское, Мринской волости, Нежинского уезда, Черниговской губернии. Из Москвы ездили туда до Нежина, где нас ожидала подвода из Плоского - наполненная сеном телега. Ехали ровными, как стол, черниговскими песчаными полями, через луга и перелески, по обсаженной толстенными вербами проселочной дороге.

Село очень старое, довольно большое - свыше 900 душ, как уведомляла табличка на столбе при въезде в село. Места довольно населенные, села через каждые 5-7 километров.

 

В Плоском были две церкви, одна лавка, одна «монополька» -винная лавка, школа, две помещичьи усадьбы: одна наша, другая принадлежала богатым людям, с которыми у нашей семьи никаких отношений не было. Вспоминаю их большой, обсаженный серебристыми тополями дом.

А усадьба рода Дубянских не очень-то была похожа на дворянское гнездо. Барский дом - обычная черниговская хата, только что вдвое длиннее прочих. Рубленная, помазанная глиной внутри и снаружи и побеленная, крытая соломой. В 1900-х годах этому дому было около 250 лет, выходит, что стоял он еще с казацких времен.

Половина дома, называвшаяся кухней, была оборудована полностью, как украинская селянская хата. Огромная печь, под стенами скамьи из толстенных досок, у печи нары. Глинобитный, всегда идеально чистый пол. В красном углу много икон, украшенных вышитыми полотенцами, постоянно горящая лампада. Около печи - горизонтальная жердь, на которой висит разная одежда.

Другая половина дома, «чистая», состояла из маленькой столовой с древним, источенным шашелем буфетом, и как же интересно мне было копаться в его недрах, чего там только не было!

Рядом закуток за занавеской, где спала прабабушка и стоял ее огромный сундук, в котором мелодично звенело, когда отпирали замок. В другом закутке спали сестры моей бабушки Ольги Ивановны - Анна Ивановна и Екатерина Ивановна. Летом и меня там клали, зимой мое место было на кухне, на теплой лежанке у печи.

И наконец - «зало» - гостиная, вероятно, метров 25 площадью, там было уже вроде немного и по-помещичьи. Стояло небольшое старинное фортепиано, похожее скорее на клавесин. Два ужасно неудобных дивана работы домашнего столяра, еще крепостного. В небольшом застекленном буфете разрозненная, некомплектная чайная посуда.

В углу, само собой, иконы, а на стене большая олеография -бегство Лжедмитрия из корчмы на литовской границе. Приложение к «Ниве». Помню, будто вчера видел.

Этажерка, на ней немного книг, несколько переплетенных годовых комплектов «Нивы», которые я читал с 4-х лет.

Один угол «зала» заметно сел. Маленькие стекла в окнах были покрыты радужной пленкой, совсем как стеклянные предметы из раскопок.

 

Это что касается дома. А около него - огромный огород, наверно, с полгекгара, до сих пор не понимаю, куда было столько. Просторный двор перед домом, отгороженный от проезжей дороги плетнем с большими деревянными воротами. Во дворе овчарня, сарай, погреб, ледник. Росло две гигантских шелковицы, одна с черными, другая с белыми, «сахарными», ягодами. Овчарня была огромная, остаток от сравнительной зажиточности во времена полковника Дубянского. Но при мне там содержались только две коровы, несколько свиней, гуси, там же и лошадка стояла.

Все строения, дом тоже, понемногу разрушались. Но все же хозяйство так-сяк шло.

Во дворе всегда было полно собак и кошек, все мои закадычные друзья.

Земли у двоюродных бабушек вроде и много было - 200 десятин, то есть гектар, но никчемной - песок и болота. Сами они, с батрачкой, обрабатывали лишь огород, а землю отдавали в аренду соседям, кажется, за половину урожая, так как я часто слышал слово половина, когда речь шла о хозяйственных делах.

Думаю, что их при этом бессовестно обсчитывали (помню и об этом разговоры), хотя и любили, и считали своими, но село есть село.

За домом было два сада, назывались они - «большой» и «малый».

«Малый» сад был фруктовый, неимоверно запущенный, деревья толстенные и старые. Прадед, видимо, любил садоводство, и были там редкие сорта, например, груши дюшес и бергамот; этого бергамота я больше нигде не встречал, много сортов яблок, два сорта крыжовника.

Все это было в моем полном распоряжении, но особенно я любил шелковицы (тутовник). Когда они вызревали и осыпались, то я, вместе с курами и поросятами, объедался ими и ходил с вымазанной красным физиономией, как и мои сверстники, сельские ребятишки.

«Большой» .сад - это, собственно, полтора-два гектара редкого леса: березы, липы, осины, клены и несколько толстенных дубов. Один из них лишь трое взрослых могли обхватить. Когда кончилась помещичья собственность на землю, то площенские селяне в первую очередь спилили эти дубы. И не то чтобы они срочно пона-

 

добились, а просто чтобы добро не пропадало и не спилил бы кто-то другой. Вот так, спокон веку, почти около каждого двора гнили добытые при случае толстые бревна: может, когда и пригодятся. Вечером молодежь выходила посидеть «на колодках», так и место встреч назначалось.

Еще была в «большом» саду сажалка, небольшой и неглубокий выкопанный вручную прудик, длиной метров 30, шириной 5-8 метров. Дивное купание - и полно карасей, которых ловили на удочку и жарили в сметане.

Имелось у теток два больших луга. Один вблизи дома, и стоял на нем очень древний неработающий ветряк, в который иногда ходили ночевать, если летом съезжалось много гостей. Второй луг был за «большим» садом, на болоте, которое тянулось до дальнего леса, и летом почти совсем высыхало. Продавали тетки сено, и это была важная статья их очень и очень ограниченного бюджета, при полуразрушенном хозяйстве без мужской руки.