- 550 -

§ 11. Собирая мозаику воедино

 

О чем я не написал; о кажущемся разночинстве; разговор 1953, связывающий воедино 1943 и 1957; характер; о научном чтении

 

О многом я не написал. О том, как мы с Этиным открыли для себя хранилище библиотеки бывших Бестужевских курсов в астрономическом крыле матмеха. Да и о многих эпизодах из жизни библиотеки АН. О роли Володи Фролова в моей жизни в мрачные годы. О Гале Филановской, научившей меня гадать на картах, пока я часами в тоске ждал, не придет ли к ней в гости Леночка. О моих отношениях с военной кафедрой и о том, как Жора Антонюк попал под трамвай. О многолюдном сборище на квартире Вербловской в феврале 1956 года ради празднования юбилея Гамсуна. Об Анри Перельмане и Викторе Бурове. Об изучении "Нового учения о языке" Марра. О Тольке Лейне, с которым играл в шахматы на равных на первом курсе, и который стал позже чемпионом не только Карельской АССР, но чемпионом США или Канады. О строительстве Махалевской ГЭС в 1950 году и о Тасе Тушкиной. О слепых студентах на матмехе и о Шестакове и Зубове. О поездке по Волге в 1951 году. О Наташке Небольсиной. О моих отношениях с Нагорным. О сложной переплетенности моих отношений с матерью, которую я любил, но с которой совершенно не считался в "принципиальных вопросах". О студентке, которая с восьмого класса школы была завербована стукачкой, которой МГБ в 1950 году поручило следить за мной, и которая покаялась в 1968 году перед сокурсниками. Да и подробнее рассказать о сумасшедшем доме можно было бы, вспомнив и Володю Вислоцкого. Об увлечении филармонией и театром. О А.К.Суслове. О характере книг в моей библиотеке, число которых в 1951 году достигло 279, в 1954 стало 542, к середине 1956 доползло до 856, а к 1957 году перевалило за 1000, главным образом за счет наших с Ирой похождений по сундукам знакомых старушек. О том, какие произведения сочинил я, число коих достигло шести десятков, не считая названных в тексте гл. 1-4 своими заголовками, а также не считая стихов и переводов и безвозвратно сгинувших в КГБ бумаг. О том, как мы штудировали Гегеля. О вхождении в мою жизнь кибернетики. О том, как Эрнст Орловский писал свою диссертацию. Об увлечении историей математики и Омаром Хайямом. О роли сборников "Новые идеи в математике" времен ее "серебряного века". О спецкурсе Борисова и о спецкурсе Боревича. О бурной переписке 1956 года. Если бы я повествовал о годах 1948-1956 с той же степенью подробности, с какой я описывал свое домагаданское детство в §2-3 гл.З, мои воспоминания разрослись бы вдесятеро толще, а начни я писать с конкретностью Марселя Пруста или Натали Саррот, я бы - но Господь не соблаговолил дать мне их мастерство в словах и наблюдениях, так что от сей опасности читатель избавлен.

Но сколько бы я не опустил и не упустил в этих воспоминаниях, я думаю, что я достаточно обрисовал то лицо, которое входило главным персонажем в "один политический процесс". И видно, что в §5 гл.1 я неправильно привлекаю цитату из О.Мандельштама. Там в связи с изложением эволюции моих взглядов я цитирую его слова:

"Разночинцу (...) достаточно рассказать о книгах, которые он прочел, и биография готова."

 

- 551 -

Конечно, в 1956 году я еще не знал этих слов Мандельштама, а применил их к оценке своего рассказа в 1968, когда уже прочел и прозу его и, кажется, первую книгу Н.Я.Мандельштам. Во-вторых, из всего написанного в гл.2-4 нетрудно увидеть, что у меня нет никаких оснований именовать себя "разночинцем". У меня были предки, активно относившиеся к жизни и обществу, их поведение сказывалось в их потомстве. Более того, у меня БЫЛА биография, не сводимая к прочитанным книжкам! Была очень интенсивная жизнь, были собственные поступки. Никаким образом не подпадал я под эту формулу. Но формула применима не КО МНЕ, а к МОЕМУ РАССКАЗУ О СЕБЕ тогда, в ноябре 1956 года в Манежном переулке. Ведь не мог же я вывертывать перед той группой марксистов свои семейные переживания, вытаскивать "анархистское прошлое" моего отца, болтать о подписантски-организационном опыте. Рассказывать им о себе я мог только на "общепринятом и общепонятном" языке - каковым был язык прочитанных книг. При общении мы как бы ПРЕВРАЩАЛИСЬ В РАЗНОЧИНЦЕВ, не будучи ими на самом деле. И тут я прикоснулся к очень удручающему обстоятельству - таков стиль общения среди большей части свободомыслящих. Они говорят о книжках и программах, чужих или своих, прочитанных или дезидератах, но они редко включают себя в единый поток времени и в ряд своих предков, и еще реже обсуждают свои собственные прошлые поступки, героические или ошибочные. Я и сам знаю множество причин и оснований к тому, но последствия этого тормозят выработку социальной культуры, культуры социального диалога. Смутным намеком на весь запутанный узел этих проблем и было мое упоминание о разночинцах, хотя, может быть, точнее было бы говорить об инфантилизме. Но, конечно, неоправданной самонадеянностью с моей стороны было бы предполагать, будто бы найдется читатель, вникающий столь пристально.

Итак, не задаваясь целью восполнить в этом параграфе все, пропущенное в предыдущих, я расскажу один лишь эпизод, связавший мое магаданское прошлое с судом, т.е. §18 гл.1 и §4 гл.З. Шли мы светлой ленинградской ночью 30 апреля 1953 года с Этиным с Васильевского острова к себе на Загородный. Мы возвращались с групповой вечеринки по поводу Первого мая. Меня тогда уже исключили из университета, но это послужило лишь большим основанием для моих сокурсников настаивать, чтобы я пришел на нее, ибо они считали меня своим. И даже в альбом окончивших они включили меня - как бы в знак того, что считают мое исключение начальством незаконным и силы над ними не имеющим. Вечеринка происходила то ли у Соломяка, то ли в общежитии на 15 линии, не помню. Жили же мы с Этиным почти рядом: он у Пяти углов, я у Технологического. И дорогой он почему-то разошелся на тему об уничтожении евреев Гитлером. В определенном смысле она тогда становилась модной и была недавно разрешенной. Он ее разрабатывал приблизительно в таком ракурсе:

— Вот какие злодеяния вершились национал-социалистами, и от этой нечисти и людоедства спас мир именно Советский Союз, а ты в своих выходках и огульном отрицании этого недооцениваешь.

Говорил он хорошо, красиво - он ведь делил со мной звание "мастер художественной демагогии"285 - и, так как он искренне был потрясен свежепрочитанными книгами, получалось у него образно и красочно. Я прямо-таки УВИДЕЛ, слушая его слова, как в набитых эшелонах иссохшие

 


285 В частности, он понимал, что говоря со МНОЙ, надо именовать их "национал-социалистами", а не "фашистами". Иначе все красноречие пропадет из-за ФАКТИЧЕСКОЙ неправильности.

- 552 -

от голода и болезней люди свозятся к Освенциму, как оттуда обессилевшие ползут к своим печам.

— И вот даже в этих условиях находились смельчаки, которые сумели убежать из этого ада, которые подымали восстания и сражались, - продолжал он.

И по свойственной мне ассоциативности восприятия, я вспомнил ту картину в бухте Нагаево: людей, которых при меня связками поднимал подъемный кран и сносил с пристани на пароход. И я прервал Юрия:

— Того, о чем ты мне рассказываешь, я не видел. А вот это – видел своими глазами. - И я рассказал сцену в подробностях, а потом добавил: — И я не с теми, кто так грузит людей, а с теми, кого так грузят. Это я знаю.

Он растерянно пробормотал:

— Да, конечно, ты не видел... - И наш разговор переместился на другие темы.

В собственноручных показаниях июля 1957 года (см.§16 гл.1) я припомнил эту сцену в Магадане и эту "аннибалову клятву", разумеется, не вспоминая про Этина, и объединив таким образом размышления и позицию 1953 года с фактом 1943 года. В таком виде адвокат Райхман прочел показания и настойчиво использовал этот "соединенный эпизод" в своей речи в мою защиту. Да, по существу он был прав. Но я не хочу выглядеть умнее своих лет и способностей. В Магадане я не осознавал. А когда стал осознавать, то - по ассоциативной способности своего мышления - использовал ВЕСЬ свой опыт.

И вот в свои 25 лет я входил в 1956 - самый светлый за последние полвека или больше - год. Твердо знающий, в каком идти, в каком сражаться стане, но глубинно убежденный в обреченности моего дела. Прекрасно осведомленный во многих вопросах, о которых другие и подумать не успели, знающий неизмеримо больше почти каждого своего знакомого, но при этом порой фантастически слепой и дикарски невежественный в вещах, "о которых все знают". Имеющий довольно широкие знакомства, но не обладающий основательными связями в верхах управляющих слоев. В силу своей эрудиции идущий почти все время на шаг - хорошо, если только на шаг, а не на десяток шагов! - впереди своего окружения и все время страстно мечтающий идти вместе со всеми, вместе со всеми делать одно правильное дело. С каждым днем все более ощущающий, что возрастает число людей, думающих так же, как я. Внутренне нерешительный, ценящий себя до презрения низко и потому внимательно выслушивающий каждого, но из-за глухоты орущий на собеседника, что воспринимается как нетерпимость и категоричность. Имеющий опыт работы с людьми, лишенный иллюзий, но не идеалов. Самостоятельный. Абсолютно нетребовательный, умеющий спать на жестком ложе из камней, но не боящийся и богатого ложа. С крепким здоровьем - выносливое сердце, желудок, способный переваривать гвозди, не знающий никаких медикаментов, на котором все как на кошке зарастает само, одинаково хорошо чувствующий себя и в жару и в холод. Даже плохой слух и плохое зрение не сказываются на нем. Беззаветный и самопожертвенный, но не зазря, а на манер Гастелло, своей смертью смерть неся врагу. Ира Зубер характеризовала меня как туго сжатую пружину, начавшую распрямляться - она точно уловила мой динамизм. И при этом моя работоспособность, ясность видения и успех возрастали, когда мне одновременно, зараз предстояло решать сразу не одну, а две

 

- 553 -

или лучше - пять трудных задач286. Чем больше трудностей, тем лучше отмобилизовывался мозг, дух, тем чище становилась душа. А сознание того, что я уже обеспечил себе бессмертие, создав "Космометрию", позволяло спокойно сжигать за собой мосты.

Однако именно спокойствия-то и не было, а была трепетность, порой доходившая до истерики. Себя самого приносил я в жертву и ближних своих вместе с собою. Эта жертвенность на манер жертвенности первых христиан, как нарисовано в одной из любимейших книг моего детства, юности, зрелых лет и старости - "Камо грядеши" - т.е. самопожертвование посредством ненасильственного сопротивлению злу, не исключала априори самопожертвования на манер другой любимой книги моего детства и юности - "Овода" - или по образцу реальных исторических лиц, с которых срисован Овод-Артур. Но по условиям места и времени деятельность последнего рода была невозможна287, поэтому оставалось ненасильственное сопротивление глобальному злу с непременным финалом в виде терзающих тебя на арене Колизея хищных зверей, в виде сожжения тебя живым факелом на столбе для освещения пиршеств Нерона или - современнее - в виде броска под танк, переваливающий через Карпаты для подавления восстания в Будапеште, как я писал уже в конце §2 и в §12 гл.1288.

Теперь следует перечитать гл.1, дабы с этим знанием персонажа обозреть его деятельность в том году, а затем мы естественно окажемся в камере № 203 внутренней тюрьмы УКГБ по ЛО, где с 26 марта 1957 по 4 мая 1958 года я и вспоминал свою жизнь, хотя кое в чем мои тогдашние оценки не совпадали ни с доарестными, ни с нынешними. В частности, это относится к "сознанию обреченности". После суда, описанного в §18 гл.1, я парил:

"И вижу я теперь, что я не одинок,

А это значит, что победа - нашей будет!

Пускай защитники старья меня осудят,

Мы - выдержим, какой бы нам ни дали срок,

Чем больше - тем верней они себя погубят!"

Возвращаясь к сказанному о перечитывании гл.1, напомню, что именно таков основной принцип научного познания. Наука живет не сенсацией нового, ранее не известного, а постоянным возвращением к старому, давно известному, но осмысляемому каждый раз с учетом все большего объема информации и новых представлений о возможных связях между фактами. Я прекрасно понимаю, что найти такого читателя практически невозможно, именно поэтому повторно говорю - вдруг кто, листая с конца, открыл как раз на этой странице - что не надо меня читать. Тот, кто пишет кровью, хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть. Я ненавижу читающих бездельников. Лучше телевизор смотрите.

 


286 Я постарался передать эту особенность характера самой композицией §9, не разделив на разные параграфы "тематически разные" проявления активности.

287 Позже, в 1961 году, И.В.Огурцов и М.Ю.Садо создали тайную организацию, программа которой предусматривала вооруженное сопротивление, но для распространения такой идеи в обществе нужны были репрессии, к которым правительство прибегнуло в 1957-1958 годах. А в 1956 году казалось, что находящиеся на самом верху власти лица вспомнили, с какими обещаниями народу они брали власть, метнулись загладить тот вред, который причинили они и их коллеги, устремились исполнять свои посулы сорокалетней давности.

288 Именно такое бросание под танк назвали впоследствии приблатненные писатели вроде Ю.В.Трифонова "нетерпимостью". Бог им судья.