Актриса

 

Когда, наконец, в зону прибыл настоящий доктор, начальник ОЛП взял Петрушанскую к себе секретарем. Он щеголял в полувоенной форме, перекрещенный двумя портупеями, был не в ладах с грамотой и нимало этим не тяготился. Не сразу привыкла Анна Петровна к его резолюциям. Чаще всего начальник помечал рапорты и заявления подчиненных словом "сиклис".

— Гражданин начальник, простите, что это такое? — спросила Петрушанская.

— Вот дура образованная! Артистка, а ничего не пони мает. "Сиклис" — это значит: "Сиклитарю. К исполнению."

В этом ОЛП Петрушанская организовала культбригаду. Поначалу в нее вошли три музыканта — гитара, труба и аккордеон — и несколько любителей-артистов. Разыскала в лагерной библиотеке несколько пьес, поставила "Платона Кречета" и "Немую жену" неизвестного ей английского автора. Жила в общем бараке, вместе с блатными, воровками, проститутками.

Начальник стал ее уважать.

— Ну ты, умная, если будешь вести себя так же хорошо, я тебе выделю отдельную кабину. Только пиши мне красивые доклады для управления.

Так он сказал и поселил ее в другой барак, где плотник соорудил в углу дощатую перегородку и поставил топ-

 

чан. Как-никак, отдельная квартира...

Иногда начальник посылал свой арестантский театр обслуживать заключенных на других колоннах и подкомандировках. Декорации, костюмы, реквизит — все тащили на себе. Сил не хватало... Анна Петровна помнит свой вес — ровно 46 килограммов. На лагерном "рационе" долго не протянуть.

Верховную власть в зоне вершил не начальник ОЛП и не командир отряда охраны, а "кум" — уполномоченный ОЧО. Он следил за всем и за всеми — вольными и зеками. Вызвал кум однажды Петрушанскую и потребовал от нее службы — доносить на знакомых лагерников. Он собирал сведения о харьковском инженере Хуторянском. Инженер, попавший в разряд "врагов народа", был тщедушным, болезненным. Петрушанской пришлось его как-то лечить в медпункте. А еще матерый чекист потребовал от нее показаний на профессора Цареградского.

...Проходя по зоне вечером, Анна Петровна увидела человека, копавшегося в выгребной яме, узнала: Цареградский!

— Что вы делаете, сумасшедший!

— Я умираю с голоду, — ответил профессор.

Она отвела его к доктору Иванову Ивану Ивановичу, из заключенных, и уговорила взять несчастного к себе в медпункт. Доктор оставил его у себя санитаром, но было уже поздно: кровавый понос свел Цареградского в могилу. За один только день в этой зоне умирало от пеллагры — так стыдливо именовали здесь голодную смерть — по шесть—восемь человек.

Итак, Анна Петровна — на ночном допросе у лагерного "кума". Не обнаружив в ней искомого понимания задачи, вершитель судьбы рассвирепел:

— Ты что же, в беленьких перчаточках хочешь свой срок пройти? Не получится! Я тебя проучу! Не таких ломали.

И проучил. На следующий день отправил Петрушанскую в штрафную зону, на лесоповал. Это называлось ТФТ — тяжелый физический труд. Но бригадир поставил ее на самую легкую работу — клеймить комли сваленных деревьев. Она и это не могла осилить, все пальцы разбила... Подошел бригадир:

— Какие у тебя руки цыплячьи... Собирай-ка лучше грибы, вари нам похлебку.

 

Нет, в лесу ее не обижали, прослышали о том, как она людей от гибели спасала. Несет иной раз на подпись начальнику рапорт надзирателя или командира взвода охраны на предмет наказания заключенного, да по дороге спрячет бумагу. Карцер не отапливался даже зимой, многие не выдерживали более трех дней...

Однажды к этой зоне прибыла из Конецгорья с концертом ее кулътбригада, восемнадцать человек. В зону они не вошли, легли около вахты на снег и подняли крик: "Давайте нам Петрушанскую!.." Начальник отправил Анну Петровну с бригадой "домой". "Кум" только того и ждал. И вновь послал живучую артистку на лесоповал. И вновь люди помогли. На этот раз Петрушанская попала в бригаду по сбору брусники. Ягоды предназначались вольным, зека есть их не разрешали. Анну Петровну бригадир поставил перебирать ягоды, очищать от мусора. Не прошло и недели, как вызывает все тот же "кум": "Ты что же, завела себе лесных братьев? Они работают, а ты у костра сидишь, греешься? (К своим назиданиям уполномоченный имел обыкновение добавлять нечто непечатное). Так вот, или ты будешь мне регулярно писать на тех, кого надо, или я тебя сгною заживо!"

В конце 1941 года Петрушанская попала с этапом в Усть-Вымьлаг на 13-й лагпункт. Вольнонаемный фельдшер назначил ее медсестрой и по причине неграмотности заставил заполнять все истории болезни. Однажды привели в зону шесть новых этапников. Они оказались москвичами разных специальностей. Начальнику нужны были не интеллигенты, а лесорубы, землекопы, и он приказал отправить их пешком на подкомандировку. Стояли сорокаградусные морозы, заключенные раздеты, истощены до предела. Петрушанская кинулась к фельдшеру, он мог отложить этап. Но тот не внял мольбам медсестры. Прошло три дня. Фельдшер подал Анне Петровне шесть чистых бланков:

— Вот тебе истории болезни, заполни на шесть человек — кто от чего помер: от воспаления легких, от сердца, от желудка...

— Я же просила не посылать их на верную гибель. Нате, сами пишите!

 

— Завтра же пойдешь на общие работы! — пригрозил фельдшер.

В шесть утра, в полной темноте, Петрушанская уже стояла на разводе возле вахты. Ее поставили на погрузку бревен и приказали к костру не подпускать. Без ватных брюк и бушлата 12 часов на морозе и 300 граммов хлеба. Больше ей как "отказчице" не полагалось. Так она протянула две недели. Настал день, когда Анна Петровна, вернувшись с работы в зону, не пошла в столовую за баландой, перестала умываться. Все...

В этот день перед обязательной вечерней поверкой в барак явился посыльный от помощника по труду.

— Эй, в КВЧ вызывают какую-то Петрушкину!

— Я Петрушанская.

— Слушай, ты, говорят, по документам артистка. Верно это?

— Да, я артистка. Только я подняться не могу...

— Вставай, вставай, тебя же на блатную работу берут, на штабной ОЛП.

И он ушел, не сказав, когда ее отправят. В этой зоне, как и во всякой другой, верховодил один уголовник. Его звали Василием. Анна Петровна отправилась к нему: "Послушай, Вася, у меня осталась с воли одна шелковая футболка. Сделай так, чтобы меня этапировали на штабной ОЛП завтра. Послезавтра я умру."

Он взял футболку и обещал помочь. Но ранним утром ее опять погнали с бригадой на развод. В последний момент появился Вася и забрал артистку.

На штабном ОЛП, неподалеку от станции Княж-Погост, при культурно-воспитательном отделе (КВО) существовал настоящий драматический театр. Возглавлял его Павел Митрофанович Винников. Он уже отбыл свой срок, но остался здесь на положении вечного ссыльного. Когда Анну Петровну привели к режиссеру, он не стал утомлять ее лишними расспросами:

— Немедленно в баню и три дня спать. Спать, есть и не показываться никому на глаза.

Так она попала впервые в теплый барак, у нее появилась своя кровать с настоящими простынями, она могла вволю спать без страха и тревоги за завтрашний день.

Из пьес, которые ставил Винников, Петрушанской

 

особенно запомнились две. Первая — "Капитан фон Пляшке" Александра Куприна. Анне Петровне досталась роль немки. Шла война с фашистской Германией, и эта острая сатира звучала вполне актуально. Принимал спектакль, как обычно, начальник политотдела и с ним — группа функционеров управления Севжелдорлага. Смех в зале не смолкал ни на минуту, некоторые начальники, позабыв о своем высоком положении, смеялись до слез... Однако заключенным этот спектакль показывать не разрешили. Уж очень все происходящее на сцене напоминало лагерные порядки, бессмысленную жестокость ОЧО и охраны.

Во втором спектакле "Галилео Галилей" Анна Петровна исполняла роль старшей сестры Галилея. Не роль — сказка! Однако после двадцатого представления начальство запретило спектакль: дескать, слишком тяжелые переживания вызывает постановка... Еще бы, дочь предает отца. Показывать такое в то невыразимое время, когда все предавали всех...

Павел Митрофанович однажды спросил Петрушанскую:

— Как вы полагаете, можно эту вашу роль сыграть еще лучше?

— Можно. Но у меня для этого не достанет сил. Перед последним актом я вынуждена принимать кофеин.

Анна Петровна была горда и ненавидела "вольняшек" — так заключенные называли всех вольных — она не хотела признаваться в том, что буквально падала от недоедания. В санчасти ей уже отказывали в возбуждающих средствах. Врачи жалели ее. Как-то раз она зашла в клуб и, увидев знакомого урку, высокого, рыжего, попросила у него пайку хлеба — взаймы, до завтра. Он сделал ей в ответ гнусное предложение... Актриса вновь поплелась в санчасть вымаливать кофеин в порошке: вечером спектакль...

Освободили Петрушанскую в 1945 году, на 9 месяцев раньше конца срока, за отличное поведение и честное искупление вины. Вины, которой она за собой не знала. Ведь ее осудили, вернее, ей объявили решение Особого совещания (ОСО) — 8 лет по литерной статье СОЭ — социально опасный элемент. Восемь лет как жене "врага народа".

 

...А может быть, ее решили убрать как опасного свидетеля? Она многое знала, многое помнила. Муж был знаком с Борисом Ильичом Збарским, заведующим лабораторией Мавзолея. Потом сдружились семьями. Збарский был одним из первых, кого вызвали на квартиру Сталина после гибели Надежды Аллилуевой.

Анна Петровна сокрушалась:

— Как же она, такая молодая, мать двоих детей, решилась покончить с собой...

— Анна, — сказал Збарский, — это не самоубийство, а убийство. И того, кто это совершил, я ни за что бальзамировать не буду.

Знала Анна Петровна и об отказе доктора Казакова подписать акт о самоубийстве жены генсека, кое-что поведали охранники. Словом, косвенных улик, изобличающих убийцу, было довольно...

Двадцать лет прошло с того дня, как ее забрали гестаповцы, но она ничего не забыла, знала доподлинно, кто был виновником провала разведчиков в Германии в 1935 году, когда арестовали мужа, и она попала в гестапо. Это случилось по вине нового заместителя начальника Иностранного отдела Бориса Бермана.

Выйдя на свободу, Анна Петровна осталась в лагерном театре, она опасалась повторного ареста на воле. В Ленинграде жил ее сын, Феликсу скоро исполнится шестнадцать, но для нее он ребенок, с которым мать не виделась много лет.

Теперь, после освобождения, Анна Петровна решила повидать сына, чего бы ей это ни стоило. Она пошла к начальнику и изложила свою просьбу.

— Но я не могу вам выдать паспорт...

— Не давайте, разрешите только поехать в Ленинград.

— Я вас очень уважаю, Анна Петровна, вы мне нравитесь как актриса, я не могу вам отказать как матери. Но вынужден вас предупредить: может быть к вам и не придерутся при проверке документов, могут и вовсе не потребовать паспорта, но если вы нечаянно попадете в милицию — не там перейдете улицу, если вы попадете в больницу и выяснится, что вы прибыли без паспорта из нашего лагеря, это будет приравнено к побегу из мест заключения или ссылки. По закону. И вам дадут срок. По закону.

 

...В Ленинграде ее встречал Феликс. Когда его оторвали от матери, ему было восемь лет.

...Анна Петровна стоит в дверях вагона, ищет глазами детей и вдруг слышит рядом юный бас: "Мама!"

Надо ж было такому случиться: мать чуть не угодила в больницу. Она заболела воспалением легких, температура высокая, нужен специальный уход и лечение. Она собрала последние силы и пошла на прием к заведующему поликлиникой, встала перед профессором на колени. Рассказала о своих злоключениях, все рассказала, как на духу. И взмолилась: "Не кладите меня в больницу, я хочу умереть в своей комнате, возле своего ребенка..."

Профессор назначил специальную медсестру, которая стала выполнять все врачебные назначения на дому.

Петрушанская вернулась в лагерь вовремя и не одна, а с сыном. Возобновилась работа на сцене, гастрольные поездки. Феликс сопровождал мать повсюду. В конце 1946 года Анне Петровне выдали паспорт, но и с ним возвращаться в Москву было рискованно. Как раз в те дни знакомая певица собиралась переехать на Волгу, под Казань, она позвала ее с собой. В Казани Анна Петровна явилась к начальнику управления по делам культуры, представила список сыгранных на сцене ролей, сказала, что училась у народной артистки Зуевой. Не утаила ничего о своей лагерной судьбе. То ли нужда в актерах в Татарской республике была велика, то ли начальник попался не из пугливых, но уже на другой день Петрушанскую приняли в труппу Чистопольского русского драматического театра. Случилось так, что режиссер готовился к поездке в Москву. В столице он побывал у Зуевой, получил благоприятный отзыв о давней ученице Анне Петрушанской.

В том же 1946 году отпустили из Княж-Погоста режиссера Винникова. Его пригласили в столицу Казахстана. Через десять лет только попал он в Москву и сыграл на сцене МХАТ роль Ленина.

К тому времени вернулась Петрушанская. Они встретились.

— Анна Петровна, скажите мне теперь, почему вы в нашем театре после второго акта часто падали в обморок?

— Дорогой Павел Митрофанович, как же это вы, лагерник, не понимаете, что я была голодна...