Архим. Варлаам (Сацердотский)

ПИСЬМА ИЗ ЗАТОЧЕНИЯ К ДУХОВНЫМ ДЕТЯМ

Публикация А.Воронцова

«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф.5,11). Эти слова Спасителя невольно приходят на ум, когда читаешь письма, написанные в тюрьме и лагере одним из петербургских новомучеников — архимандритом Варлаамом Сацердотским (1896-1937), чье имя было до сих пор известно лишь небольшому кругу его духовных детей, оставшихся в живых после репрессий и блокады. В тяжелые годы они сумели сохранить эти письма, которые, естественно, не предназначались для широкого распространения, а читались только среди тех, кому о.Варлаам доверял и кого духовно опекал. В свое время точно так же не для публикации писали своим духовным чадам свв. оптинские старцы, свт. Феофан Затворник, св. Иоанн Кронштадтский и другие подвижники благочестия. Однако пришло время, когда написанные ими частные письма вышли в свет, поучая, наставляя и утешая многих людей, подвижникам совершенно незнакомых. «Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме» (Мф.5, 15). Написанное святыми и мучениками за веру и есть такая свеча, подающая свой свет всем духовно жаждущим и ищущим.

Жизнь о.Варлаама в годы гонений на веру и Православную Церковь не могла быть долгой и окончиться мирной кончиной. Он перестал писать из лагеря осенью 1937. Запросившим о его судьбе близким во время «оттепели» сообщили, что заключенный умер 5 мая 1941. Однако известно, что подобного рода «справки» высылались с одной-единственной целью — скрыть массовые расстрелы, с помощью которых «очищались» в конце 1937 северные лагеря. Можно предположить, что о.Варлаам был расстрелян именно тогда. Он прожил на свете всего 41 год, т.е. был уничтожен в пору расцвета своего дара как пастыря и духовного наставника.

Родился Василий Михайлович Сацердотский 30 декабря 1896 в семье потомственных священников Новгородской епархии в Волхове, где провел детские годы. Учился он в семинарии, которая находилась в Новго-

роде, в Антониевом монастыре, и по окончании ее был направлен в Московскую Духовную академию, но пробыл в ней только три года вместо четырех. С февраля 1917 по 1921 Сацердотский жил в деревне Треповка Саратовской губернии, хоронясь, очевидно, от революционной смуты, а затем переехал в Петроград, где начал посещать Крестовую церковь Александро-Невской лавры, одновременно занимаясь в Богословском институте и активно работая в лаврском братстве.

В этой церкви 17 февраля 1922, в четверг первой недели Великого поста, Василий был пострижен в монахи самим митрополитом Вениамином, а через два дня им же рукоположен в иеродиаконы. Посвятить в священники молодого иеродиакона митрополит не успел — его арестовали, предъявив обвинение в сопротивлении изъятию церковных ценностей. В иеромонахи рукополагал Василия викарный епископ Венедикт (Плотников) за литургией в Греческой церкви вмч. Димитрия Солунского, что некогда стояла на месте нынешнего зала «Октябрьский».

После ареста 1 июня 1922 руководителей лаврского братства: еп. Иннокентия (Тихонова), архим. Гурия (Егорова) и иером. Льва (Егорова) молодому иеромонаху, получившему в постриге имя Варлаама, пришлось самому окормлять это самое влиятельное в городе братство, конечной целью которого, по словам Сацердотского, было «духовное самоусовершенствование путем полной преданности Церкви». Поскольку часть монахов лавры стала обновленцами, то паства о.Варлаама вынуждена была кочевать из храма в храм — из Никольской церкви Спасского братства в единоверческую на Волковом кладбище, обосновавшись наконец в Троицкой на Творожковском подворье, где часть прежнего братства существовала под видом хора.

Братство вело тайные занятия Законом Божьим с детьми и заботилось о религиозном воспитании молодежи, главным образом при помощи бесед, которые вел на квартирах о.Варлаам. «Наиболее религиозно настроенные члены братства организовали монашеские общежития, целью которых было подготовить себя и жить иноческою жизнью, оставаясь в миру». По благословению арестованного архим. Гурия такая община была создана в 1922 Ольгой Осиповной Костецкой и тремя подругами на Конной ул., 8, близ Старо-Невского пр. Состав общины со временем изменялся: одни сестры уходили в монастырь, на их место приходили новые. Число сестер никогда не превышало 10-12 человек.

Руководимые о.Варлаамом, они придерживались в своей жизни монастырского устава, который в данном случае предусматривал «общность имущества, общую кассу, общий стол, общую молитву, обязательное посещение церкви, обязательное воздержание от посещений кино и театров, воздержание от употребления мяса и спиртных напитков, строгое соблюдение постов, воздержание от общественной работы, которая направлена к разрушению религии».

В январе 1924 настал черед иером. Варлаама: его арестовали и, продержав девять месяцев на Шпалерной под следствием, отправили на три года в известный Соловецкий лагерь. В эти годы на Соловках еще жила часть братии, разрешались богослужения, можно было пользоваться

монастырской библиотекой. Среди заключенных было очень много православных епископов, священников и церковно настроенных мирян. Все они общались друг с другом, обменивались мнениями, участвовали в богослужениях. Вернувшись из Соловков осенью 1926, о.Варлаам был полон ярких впечатлений, вынесенных им из заточения.

В Ленинграде его ждало Александро-Невское братство и сестры из общины на Конной улице, которых в отсутствие батюшки опекал вернувшийся из ссылки архим. Гурий. Из-за того, что община была невелика и жила незаметно и изолированно, власти не знали об ее существовании. Даже когда в 1930 на третий день Пасхи было закрыто Творожковское подворье на Роменской ул., 12, где служил архим. Варлаам и молились сестры, самих сестер не трогали еще два года, как, впрочем, — и членов Александро-Невского братства, центром которого была Феодоровская церковь в лавре, и небольшую женскую общину в Дивеевском подворье Старого Петергофа, окормляемую архим. Варсонофием (Веревкиным).

Эту общину и о.Варсонофия часто посещали о.Варлаам и его сестры. Петергофские сестры жили в стороне от мира, «стремясь подготовить себя к монашеству и впоследствии уйти в монастырь». Выезжали также в Макарьевскую пустынь близ станции Любань, где монахи держались строгого устава. Общались с духовно опытными монахами, которые еще сохранились в Троице-Сергиевой пустыни в Стрельне, и сестрами из закрытого Иоанновского монастыря на Карповке, жившими в разных местах города. «Большинство проживавших в общежитии сестер, в том числе и я, считали монашество высшим идеалом», — говорила позднее на допросе Александра Сергеевна Борисова, работавшая секретарем в месткоме и вступившая в общину в 1924.

«Тихое и безмолвное житие» маленькой, в 9 человек, общины о.Варлаама продолжалось до 17 февраля 1932, когда по всей стране начались массовые аресты монашествующих и ликвидация уцелевших монастырей и тайных общин. В этот день был взят о.Варлаам, за ним последовали и сестры. Следователь Волков начинает допрашивать их, членов и руководителей лаврского братства, общежития в Старом Петергофе, монахов Макарьевской пустыни. Приговор не заставляет себя ждать: выездная сессия ОГПУ выносит его уже 22 марта того же года и по ст. 58/10 приговаривает архим. Варлаама к 10 годам концлагеря с конфискацией имущества. Костепкая, старшая сестра в общине, получает 5 лет Караганды.

О. Варлаама этапировали на строительство Беломорканала, и там написано большинство публикуемых писем. Они адресованы духовным дочерям, оставшимся в основном в Ленинграде, и исполнены подлинно христианского смирения. «Вера-то у нас есть, — пишет он, — а для борьбы и страданий у нас еще мало опыта. Ведь одно дело — читать книги, другое — встретиться с этим же самым лицом к лицу». Проходя через эти испытания, он остается до конца таким же, каким был: «В моих воззрениях нет никаких изменения или колебаний. Для меня все ясно и непререкаемо, также твердо и непоколебимо. Быть может, поэтому и хотелось бы мне теперь же умереть, но да будет во всем не наша слепая и страстная, потому всегда ошибочная воля, а воля Всевышнего, святая, непогрешимая».

* * *

3/16.IV.1924г.                                                                    Услышит тя Господь

Понедельник,                                                                          в день печали...

День Св. Духа.                                                                 Спаси мя. Утешителю

Дом предварительного заключения                                  Благий, поющия Тя.             

на Шпалерной ул.                                                                               (Антифон)

В праздники душа наша приобщается к тем Божественным Тайнам, которые открыты нам пришествием Христа Господа, и полнота и глубина переживаний праздников знаменует полноту и глубину вхождения в область постижения тайны Богочеловечества. Отсюда — всегдашняя радость, связанная со днями праздничными, отсюда праздники — великое духовное утешение, отрада и отдых.

О Духе Святом, Утешителе Благом, Раздаятеле благодатных дарований, поет эти дни Церковь, к Нему, Благому, Подателю неизреченной радости. Огню очистительному, вечному Истоку благодати, к Нему — Непостижимому, живущему в чистых и святых сердцах, опаляющему всякие скверны. Дыханию Божию, услаждающему души, к Нему — Богу Истинному, Единосущному Отцу и Сыну, в эти дни устремляется сердце наше.

Однообразно-пустынна в духовном смысле жизнь окружающего мира. Непроходимые и знойные пустыни лежат и пред каждым из наших сердец, все это создает печаль, наполняет скорбями и лишениями жизнь нашу. Но если сердце наше рвется к Богу, вечно хочет быть с Ним, ожидает пришествия Утешителя Благого, то иные должны быть взгляды на все лишения и скорби.

Дух Святый обитает только в чистых и непорочных сердцах, тогда как у нас чистота является очень часто вожделенным, но далеко стоящим идеалом, к которому стремится наша душа, то естественно, вместе с молитвами о пришествии Духа, подумать о чистоте.

И вот тут святые подвижники открывают нам нечто необычайное: прп. Исаак Сирин различает чистоту ума и чистоту сердца. «Если ум приложит старание к чтению божественных Писаний, или потрудится несколько в постах, в бдениях, в безмолвиях, то забудет прежнее свое житие и достигнет чистоты», — так направление своих интересов в сторону духовной жизни очищает ум. Прп. Исаак считает возможным достигнуть этой чистоты в сравнительно короткий срок, но чистота, быстро приобретаемая, скоро и теряется. «Сердце достигает чистоты многими скорбями, лишениями, удалением от общения со всем, что в мире мирского

и умерщвлением себя для всего этого» (Слово IV). Здесь чистота достигается длинным и упорным трудом: сердце наше может полюбить чтение Божественных Писаний, ему может быть не трудны лишения, удаления и умерщвление себя — все это встречает страшный протест в нашей природе. Искать радости и покоя так свойственно всем нам, и вместо этого предлагается умерщвление себя, предлагается скорбь и лишение не только как неизбежное, но прямо как желательное и вожделенное. Какой длительный путь должно пройти наше сердце, прежде чем дойдет до такого восприятия. Вот поистине чистительный огонь, где очищаются души.

Каждый день мы молимся Утешителю Благому придти к нам и вселиться в нас; в светоносный Праздник Его особенно сильно рвется душа ввысь, смиренно умоляя коснуться ее струями огнедухновенной росы благодати. Скорби и беды, лишения и напасти уже перестают быть тяжестью, они вожделенны, они относительны, они вещают о желанной чистоте, которая так далеко от нас, они привлекают Небесное Утешение Благое — Духа Святаго.

Прииди к нам. Утешителю Благий, прииди очисти, просвети и возведи к горнему наши грешные сердца.

* * *

(Прочитайте вступление к гимнам прп. Симеона Нового Богослова — молитва к Св. Духу).

Дорогая о Господе Д.Л.! Понимаю скорбь души Вашей и как хотелось бы мне чем-нибудь помочь Вам, но Господь — Пастырь наш и Просветитель — Он Един может помочь и направить стопы наши на путь мира.

Тяжесть души Вашей — одиночество, а затем колебания в выборе пути жизни. Если одиночество не все люди испытывают на себе, то моменты решения в избрании путей всегда у всех бывают тяжелы и мучительны. Мне еще недостаточно ясно вообще состояние Вашей души, а также и внешних обстоятельств. Стремление Ваше так или иначе определить себя на пути Господнем, даже внешне приняв известный образ и главное — получив соответствующую среду и обстановку, — это стремление вполне естественно, его нужно только приветствовать. Но прежде, чем принять то или иное решение, необходимо взвесить все обстоятельства, чтобы не было потом тяжело.

Вы должны быть монахиней, так думается мне, на этом же останавливаетесь и Вы сами. Но если в прежнее время нужно было только выбрать между монастырями и потом окончательно ре- 

шиться, то теперь положение значительно усложнилось — это Вам хорошо известно. Вы собираетесь уехать в N; мне совершенно не известны условия тамошней жизни, но почему-то думается, что условия жизни там очень и очень нелегки, как с внешней стороны, так и с внутренней. Ищущие монашества думают, что в монастыре они сразу попадут в великий покой, где можно трудиться, молиться и преуспевать; жизнь же показывает нечто другое: покой сразу не дается, многие искушения, гораздо большие, чем в мире, окружают нас на каждом шагу, многие начинают унывать, — и вместо ожидаемого преуспеяния — уныние.

Собирающиеся в монастырь должны заранее готовить себя ко многим скорбям и трудам над собою. Это имеет место при всех решительно случаях, какой бы Вы монастырь ни выбрали.

Но если многие искушения и скорби присутствуют в монастыре не менее, а даже больше, чем в, миру, всегда нужно искать такую среду, чтобы можно было получить известную поддержку духовную. Сам Господь подкрепляет подвизавшихся, но раз в Церкви Его есть известные внешние формы и определенные средства, то к ним и нужно прибегать. Поэтому-то в деле монашеского делания главное — руководство через духовника или старицу является основанием и ручательством прочности дела. Вот поэтому всякий уходящий в тот или другой монастырь прежде должен задать себе вопрос — найдет ли он там необходимое в смысле руководства своей души? Если ответ положительный, то можно спокойно идти, хотя бы внешние условия были и не очень благоприятные, если же нет, то лучше не ходить. Вы понимаете, дорогая моя, как мне сейчас трудно дать Вам определенное указание, но все же, почему-то мне кажется, что Вы не получите желаемого в обители N. А если так, то Вы спросите меня: что же мне делать? Около П. есть же монастыри, хорошо было бы к ним присмотреться, может быть и нашлось бы что-либо подходящее (сам-то я ничего не знаю), а может быть и в самом П. Бог благословит что-либо вроде обители, но это зависит от многих условий — все в воле Господа.

Простите меня, ради Господа, что вместо совета ясного, вместо одобрения, утешения, пишу Вам эти бестолковые строки, здесь не небрежность моя (всегда я помню Вас и люблю), а просто скудость моя. Вы чувствуете себя одинокой, видит Господь, как хочу быть полезным Вам и помочь. Сейчас скажу только одно — если Вам тяжело и Вы страдаете, то это спасительный путь: от многой грязи очистит он Вас и понемногу приведет Вас к уразумению, что такое Вы сами представляете, а истинное познание себя является необходимым условием подхода к Богу, как говорит прп. Исаак Сирии: «Узревающие себя, удостаиваются увидеть ан-

гелов». Познание себя ведет к смирению, а смирение — дверь на небо. Подкрепляйтесь молитвами, приобщайтесь Св. Тайн Христовых. Не оставит Вас Господь, раз Вы идете к Нему, но путь — узок и прискорбен.

Простите и помолитесь за меня грешного. Да будет благословение Господне с Вами.

16/29.IX.1924                                                                                   Ваши.В.

* * *

Дорогая о Господе Д.Л.! Рад я, что мои мысли не расходятся с основными намерениями и устремлениями Вашими. Путь жизни всех людей (это можно наблюдать как на людях, близких нам, равно и на самих себе) представляет определенную линию, направление которой и повороты находятся не в наших руках. Это вовсе не фатализм, который отрицает какое-либо участие в нашей судьбе нашей же собственной воли. В отыскании путей Божиих первым моментом, являющим полную и совершенную нашу свободу, является подчинение себя воле Божией. До сих пор человек искал своих путей, осуществления своей воли, а теперь, найдя единый путь спасительный, хочет идти только по нему одному, а так как при входе в этот путь стоит надпись, определяющая полное отречение от своей личности, то вступить на него и отказаться от своей воли, подчинить себя Божией — с человеческой точки зрения здесь что-то непонятное, нарушающее законы логики; но высота Христова учения и величие Его как раз и заключается не в премудрости слова человеческого, а в юродстве проповеди, сокрытой от мудрецов и открытой простым сердцам.

С того момента, когда человек твердо решил идти путем спасительным (у еп.Феофана есть книга «Путь к спасению», если не читали, то обязательно прочтите ее), то с этого момента усиливаются искушения, препятствия к совершенному и полному отречению усиливаются, или испытывается прочность и твердость решения, и вместе с этим кто-то Благой и Премудрый охраняет эту душу, оберегает и ведет так искусно к намеченной цели, что потом, когда путь завершится, нужно будет удивляться слепоте и близорукости нашей, вследствие которых мы не уразумеваем путей Божиих. И это бывает не только с особо избранными душами, а со всеми, хотящими улучить спасение. И Вы особенно не беспокойтесь о устройстве своем, Господь приведет Вас во дворы Свои. Вот об одном необходимо постоянно заботиться и никогда не отлагать на будущее — это неустанная забота о своей духовной чи-

стоте, внутренней борьбе. И здесь много может помощь от Господа, но и наша воля не может бездействовать. Вот об этом ревнуйте и неустанно трудитесь, прочее же отдайте в руки Господа; да благословит Он Вас!

30.IX/13.X.1924 г.                                                                          Ваш и. В.         

* * *

Всем братиям и сестрам.                    Да не смущается сердце ваше…

(Ин.14, 1)

Много мне приходилось говорить и писать о смысле скорбного пути, его необходимости и спасительности; в настоящий момент эта тема должна занимать исключительное положение в наших размышлениях — и ваших и наших.

Душа не только примирилась с совершившимся, а принимает это, как исходящее из рук Господа, как самое лучшее и спасительное. Так ведь всегда можно себя успокаивать, но дело, конечно, не в таких успокаиваниях, а в действительном устроении души, которая утверждается на не временном и не земном. Все время хотелось подвига и труда, и все это отлагалось до какого-то неизвестного будущего, а тут Господь Сам дал все необходимое к осуществлению этих намерений. Помните, писал я вам слова прп. Исаака Сирина о чистоте ума и чистоте сердца; основная мысль там такая: совершенная и полная чистота достигается многими лишениями и скорбями. А сейчас как раз и необходимо готовиться к принятию этих многих скорбей и лишений. И лишь только суетность теперешних дней забывается и душа принимает все с этой вечной точки зрения — не только не страшно и не грустно становится, а даже радостно.

Помните — верно сказано: в скорбях человек ближе становится к Богу, да это и понятно. В такие минуты многие связи земные ослабевают, и надежда на человеческое отпадает; перед Богом один остаешься, потому и ближе, потому и радостнее и вместе с тем как-то страшнее, не в смысле боязливости, а в смысле сознания важности и предстоящей трудности.

Если за все должны благодарить Бога подвизающиеся за Имя Его и во дни скорбные, то это же чувство благодарности, не по обязанности, по долгу, но по действительному сознанию безмерной благодарности Всевышнему, до конца возлюбившему нас и все ведущему к последней, совершенной и блаженной цели — Себе Самому — находится в нашей душе. Помните, все время говорил

вам и себе внушал необходимость такого устроения жизни, чтобы внешнее было только придатком к другому, основному, заключенному внутри нас самих. Все это не дается зараз, оно предмет устремлений во все дни нашей жизни, и если сейчас скорби наши общие могут помочь нам в таком устроении, то как же как не с радостью нужно принимать все находящееся на нас?

По-человечески грустно расставаться с вами, но ведь не навсегда разлучаемся; да. Бог даст, связь не совсем будет порвана. Но много времени пришлось мне потрудиться вместе с вами и уже сколько времени, как мы разлучены... Но до сегодня мне казалось, что внутренняя связь между нами нисколько не нарушилась, да и понятно почему — момент соединения у нас в полной мере является в молитве; у Господа мы встречаемся, у Него приобретаем силы на взаимное общение, исполненное любви. А молитву не задержат стены тюрьмы, они, может быть, ей способствуют; грех только один удаляет от Бога, а, следовательно, и нас друг от друга. Все мы, грешные и ничтожные, по милости Господа в молитве слабой обретаем эту силу, единящую нас. Скажу больше: молитвы ваши много помогли нам во дни печали и искушений, а так как дни эти не прекращаются, то умоляю вас не забывать в своих молитвах нас недостойных.

Проповедь наша и все дело хотело быть всегда одним; это великое благовестие блаженной жизни в Боге, открытой нам Иисусом Христом, Господом нашим Спасителем. Великое служение и радостное; если бы не было греха и врага спасения, то благовестие о блаженстве было бы уже самим блаженством. А сейчас это блаженство, едва мерцающее, влечет нас к себе силою неудержимою, а путь к нему именуется крестным.

Об этом всегда говорили, это пытались вместе осуществить; простите ошибки наши, иногда по греховности природы, исполненной всяких немощей. Все это простите, покройте любовию своею и молитвами своими помогите до конца сохранить спасительное терпение... Мое же пожелание к вам выражается словами ал. Павла: «начный дело благо в вас, совершит е даже ко дне Иисус Христова» (Флп. 1, 6), а вы положили начало дела благого. Умоляю вас, не оскудевайте в этом пути, а идите до конца, до дня Иисуса Христова, до дня, когда вы предстанете пред ликом Господним. Ведь этим может и моя душа оправдаться. Со своей стороны, сколько могу, буду помнить о вас в своих молитвах и, если благословит Бог, то немногими словами утешения.

Любви вашей не забуду до конца дней своих; а если бы только Господь помог и мне приобрести такую ко всем вам.

Но нет печали безысходной, что-то грустное и вместе с тем

радостное, чистое и прекрасное охватывает душу... Господь Всемилостивый, Милосердный, Любящий сохранит вас; скоро ведь вы будете иметь полноту пастырей своих*.

Пречистая Матерь покроет Вас Пречистым Покровом Своим.

4/17 X 1924                                                                      Любящий вас и.В.

* В это время кончались сроки высланных в 1922 отцов. Вернулись в конце 1924 о.Лев (Егоров), в марте 1925 — еп. Иннокентий (Тихонов), потом снова арестованный в зимний Николин день; о.Гурий (Егоров) вернулся после похорон Свят. Патриарха Тихона.

* * *

Совсем коротенькую записочку смогу Вам послать, дорогая Д.Л., очень тороплюсь.

Отвечаю: 1) правило исполняйте, как в общежитии; 2) есть разные шутки, не все же время ходить в печали; тем более среди людей надо показать и радость. Если душа Ваша почувствует, что шутки Вам и веселие опустошают душу, то ясно, что это нужно оставить. 3) Вся жизнь подвиг, подвиг крестный, к нему нужно приготовиться, а если крест уже возложен, то — кротко и безропотно его нести. 4) Более же всего помышляйте о том, как предстанете пред Господом и какой будете давать ответ Ему. Это во многом утешит Вас и наставит.

Простите меня и помолитесь. За любовь благодарю.

7/20.Х.1924г.                                                                                  Ваш и. В.

[Примечание адресата:]

Через день или два отправляли большую партию заключенных в Соловки. Никогда не было известно, где будет погрузка, бывало на Финляндской железной дороге; в Обухове, на путях Московской дороги. Искало везде много людей, провожающих своих близких. В этот раз это оказалось на путях Московской железной дороги. Много собралось провожающих, шел дождь, уже было темновато. О.Варлаама видели в окошке, но говорить нельзя было.

Вероятно, из пересылочной тюрьмы по пути в Соловки о.Варлаам прислал такую весточку [след. письмо. — Публ.]:

* * *

Всем моим дорогим братиям и сестрам шлю привет свой и благословение от Господа!

Грустно мне было расставаться с вами, но 9 месяцев заключения ослабили несколько эту остроту, самые же проводы до слез тронули меня; видел я скорбные лица и ничем не мог помочь, даже сказать несколько слов и то не был в состоянии. Тяжело вам было, да и погода не благоприятствовала вам...

Поехали в места суровые, но вся дорога была весела и настраивала на приятные размышления. Все время мелькали перед нашими глазами красивые места северной суровой природы — как много подвижников спасалось в этих краях! О спасении как хорошо размышлять, и Соловки в мыслях не так страшны казались — сурово там и трудно, но ведь и весь путь спасения не легок. Суров он и претруден.

От этих мыслей легко становилось на душе, даже радостно, хотелось и самому приобщиться к этим трудам великим. Но если мы в мыслях только к этому можем подойти, то Господь Сам премудрым путем ведет нас всех к этому же. Еще ближе стала мне понятна внешняя суровость (не сухость, не черствость), в ней скрыты истоки той теплоты, которой не в силах дать никакие южные страны.

А сейчас живем совсем по-походному — ни читать, ни молиться нет времени и места, но Господь не дает ни одной минуты унылой, слава Ему Милосердному! Детки мои, хотелось мне сказать на проводах из вагона (так я и говорил и теперь повторяю), мои незабвенные, дорогие и любимые детки: до конца возлюбите Господа, Он не оставит вас, а нас помяните в молитвах своих!

Память о вас сохранит навсегда мое сердце. Благодарю и благословляю всех вас, дорогих.

13/26.Х.1924г.                                                                                 Ваш и.В.

Далее следуют несколько писем из Соловецкого лагеря. Их было много, но не все сохранились. Помещенные здесь списаны с копии. Пропуски слов обусловлены тем, что писавший с подлинника не разобрал почерка.

* * *

3/16.XI.1924 г. Воскресенье.

Соловки

Вчера получил открытку от о.И. — первое письмо в Соловках. Сегодня отдыхали, конечно молились, в церкви еще не были. Не

много читаю, работаю. Погода стоит не очень холодная, небольшой снег и каждый день оттепель. Вижусь с Владыкой Илларионом [Троицким]. Не вернулись ли В.М. [архим. Гурий] и Вл. Иннокентий? Об этом сообщите мне.

Как-то теперь все вы живете, по-прежнему, вероятно, трудитесь и служите Господу; пользуйтесь временем благоприятным, чтобы потом не сожалеть о днях, проведенных бесцельно. О, как бы хотелось видеть вас всех, всегда присутствующих и восходящих к Господу — да вы такие и есть! Господь Всемилостивый, да утвердит вас и укрепит, да будет Он с вами. Всех благословляю.

                                                                                                                  и.В.

* * *

8/21 .XI. 1924 г.

Соловецкий лагерь

Завтра праздник Богоматери, Ее иконы чудотворной, именуемой Скоропослушнипей, явленной на Афоне. Прочитал про себя службу и акафист, радостно и тихо стало на душе. На небесах Скоропослушница Божественная взирает на нас и наши молитвы слышит и, поистине, скоро на помощь приходит.

Афон, монастырь, размышления о всем этом, о монашестве и подвижничестве, — все это сильно не само по себе, а внутренней связью с тем единым на потребу, чем живет душа наша: Богом Живым, Им Единым сохраняемся, Он — конец нашего странствования, покой и жизнь наша, и все Божественное сильно и свято для нас своею близостью с Единым Светом Триипостасным. Даруй нам. Господи, молитвами Пречистой Матери Твоея, молитву крепкую и сердце чистое. Сохрани вас Господь.

                                                                                                         Ваш и.В.

P.S. Подпишитесь на газету для нас.

* * *

14/27.Х1.1924 г.

Соловки

Дорогие мои, сейчас получил посылки (2), но еще не успел их и рассмотреть хорошенько. Благодарю за поздравление, за память о мне, за все заботы, за любовь постоянную. Не скорбите о нас, живем мы сносно: в тепле, в среде своих, продовольствие имеем (благодаря заботам вашим) с избытком. Постоянно вспоминаем

о вас, далеких и близких, всегда дорогих и никогда не забываемых. Господь хранит нас невредимыми во всех отношениях.

Погода стоит очень мягкая: -3-4°, снег небольшой, видели на днях северное сияние, но очень слабое, в письме напишу подробнее. Получил открытку от П.П.К., поздравление от З.Ф. и больше пока ничего; пишите чаще, выпишите нам газеты. Если еще удастся вам прислать посылку, то пришлите, пожалуйста, сахару; больше нам ничего не надо. Храни вас Господь.

                                                                                              Ваш и.Варлаам.

* * *

1/14.XII.1924 г. Воскресенье.

Соловки.

Дорогая о Господе Е.С., это письмо, вероятно, придет как раз ко дню Вашего Ангела, потому поздравляю Вас с праздником Вашим и молю Господа не оставить Вас милостями Своими. День этот и так памятный, как Навечерие Рождества Христова, у Вас приобретает особое значение.

Как прекрасно бывает в это время в храме: и службы особенные, усталость соединяется с ожиданием чего-то светлого и радостного, умиление и молитвенность, всегда приходящие как бы свыше, все это и создает праздничное настроение. И Вам хочу теперь пожелать особенно радостно, умиленно, духовно встретить свой праздник и Праздник всех нас общий.

Но ведь будней-то в жизни гораздо больше, чем всех праздников, и скорби больше, чем радости, длиннее ночь, чем день... Теперь, когда читаю Евангелие и Апостол, когда слежу за Библией, когда молитвы читаю, все одно хочу постичь и навсегда себе усвоить — Божественную вечную жизнь, принесенную нам на землю Сыном Божиим. Все, что говорит о Боге, благовествует о Христе, все — простое и многотрудное, ясное и сокровенное, все заключенное в наше чело, всяческие слова, но в глубине своей носящие неизреченные тайны Откровений Божественных, — все это привлекает сердце, чтобы самому как-нибудь проникнуть [пропущены слова. — Публ.] в последние и сокровенные глубины [пропущены слова. — Публ.] в меру сил своих и милости Господней подойти [к познанию? — Публ.] Его. Когда смотрю на здешнее небо, полное необычайных красот пред восходом и заходом солнца, когда вижу это многообразие красок и тонов света, мне всегда делается как-то особенно радостно и тихо на душе...

Душа псалмопевца рвалась к Богу живому, как лань к источникам вод, у нас нет этого дерзновения и ревности. Но все же

если и хочет чего-либо душа, то только Единого Господа. У себя в келий я приобщался Св. Тайн Христовых, потому особенно радостно и тихо на душе. Приближается Праздник, но знайте, у меня даже в мыслях не бывает горести, что не придется молиться в храме, тем более с вами всеми, не только нет горести и печали, а что-то странное и суровое и вместе с тем истинно христианское чувство отречения стоит около меня и оберегает и утешает и ободряет.

Разве плохо молиться с вами — можно ли лучше создать условия для моления и трудов духовных теперь [пропущены слова. — Публ.]; но кто знает, где скорее слышит наши слабые молитвы Господь? О Нем Едином хотел бы всегда размышлять, об Едином говорить — Он все в жизни моей, хотя и часто Его забываю. Простите меня за бессвязное письмо, Вы, глубоко уверен, прекрасно меня понимаете.

Теперь о делах житейских. У нас все есть, благодаря заботам и любви всех вас; мы получили по почте: я — 5 посылок, Н.Н. — 4 и одну посылку через С.Город.; письма также получаем. Живем в келий 6 человек: еп. Мануил, еп. Гавриил Осташковский, Андрей Викторович [брат еп. Мануила. — Публ.], архим. Макарий [лаврский благочинный монастырей. — Публ.] и нас двое. Работаем на железной дороге; в канцелярию не хочу идти, а Н.Н., может быть, пойдет туда. В книгах не нуждаюсь, только хотелось бы мне иметь акафист Успению Богоматери (впрочем, сейчас пользуюсь иерейским молитвословом епископа, где он помещен).

Передайте мой привет Юрочке, его записочка у меня сейчас перед глазами; скажите ему, что поминаю его имя, также и мамаше Вашей передайте благодарность и привет.

Сестрам Вашим О. В.Л. и А. шлю свое благословение и привет. Сохрани вас Господь! О, как бы хотелось мне видеть вас радостными [пропущены слова. — Публ.], полными любви; об этом подвизайтесь.

                                                                                                         Ваш и.В.

* * *

8/21.1.1925 г.

Соловки

Вот и праздники закончились вчера, по благодати Божией отпраздновали Крещение Господне. Бегут дни за днями, труды, заботы, суетливость житейская наполняет их, но когда огляды-

наешься назад, все это оказывается каким-то дымком, через несколько времени уже рассеявшимся в воздухе...

Крест несешь спокойно, впрочем, он не так уж тяжел, а вместе с тем затаенное желание снятия его со своих плеч часто присутствует в душе — это немощь и слабость нашей природы.

Но все больше и больше на себе самом познаешь, как неизмеримая премудрость Божия к лучшему все устрояет, к одной цели всех ведет и из самого ужасного, страшного, казалось бы ненужного и вредного, из всего этого создает условия, необходимые для очищения всякой души. Впрочем, кажется, бывает так: когда человек думает, что он подвизается и очищается, в этот момент очищение и. подвиг далеки от него. В простоте сердца и смирении души, кротко и покорно принимающий все настоящее со стороны — такой всегда очищается, где бы он ни был.

О больших лишениях и трудах мы часто любим мечтать и готовы добровольно их принять на себя, но обязательно все это относится к неизвестному будущему. И вот, когда это же самое, но только в гораздо меньшей степени, и приходит к нам, не как мечтание, а как действительность, в принятии этого и обнаруживается истинная настроенность и готовность души, верность раба в малом... Большое не всем дано понести. Какие мы все ничтожные и маленькие существа, и как часто думаем о себе высоко, а между тем путь к Господу исполнен необычайной простоты; для многих из нас он делается трудноприемлемым, ввиду усложненности грехом нашей души.

Все от Господа исходит, Им живет и к Нему возвращается. Счастливые те, которые прямо к Нему идут, а не скитаются по изворотам. Хотелось бы всем нам быть в числе этих блаженных!

                                                                                                                  и.В.

ПИСЬМА С БЕЛОМОРКАНАЛА

Дорогая М., был очень обрадован твоим интересным и обстоятельным письмом. Много скорбей выпало на твою долю, так видно всем, только в разной форме приходится пить чашу страданья. Никто от нее не избавляется.

Запасайся терпением и покорностью. Чаще очищай свою душу и подкрепляй ее благодатию — это вместе с молитвой единственное, что может поддержать и укрепить немощную душу. В. И. передай мой привет и благословение, помоги ей Господь безропотно перенести вставший тяжелый крест.

Приветствуй от меня Л. К.; бедной ей тоже дан нелегкий жизненный путь. Помоги ей Господь! Привет и сестре ее О. Приветствуй Л.Б.; как бы хотел слышать, что успокоилась и устроилась ее душа. Да поможет ей Господь!

От З.У. — сестры В. получил трогательное письмо и послал ответ на свою сестру. Передай ей его и мое сочувствие утрате их прекрасной матери. Привет В., ее сестре О. Да благословит Господь их жизнь! От Клавушки только что получил письмо; она — молодец, за нее приходится только радоваться. Если будешь писать о.Варнаве, то передавай ему мой привет и усердную просьбу молиться о мне. И ты помолись за меня — это самое дорогое и ценное для человека. Вообще прилежнее будь на молитве, это очень поможет тебе в твоем тяжелом положении. Вспоминаю с любовью всех друзей своих, любящих и помнящих меня доселе. Всех их прошу не оставлять меня в своих молитвах. С. передай мой привет, Нюре П. и Жене. Да благословит Господь семейную жизнь Жени. Буду рад получать хоть изредка твои письма, сообщающие так много интересного.

Не скорби, не унывай, отдай себя в волю Божию! Храни тебя Господь и благослови. Сообщи, когда в будущем году Пасха.

P.S. Передай письменно привет от меня Бел. Ив. и Н. Хак.

Мой искренний привет и благословение Н.Г.

2/15.VII.1933 г.                                                                              Архим.В.

* * *

Дорогая Маруся, прими мой привет. О всех близких и любящих меня вспоминаю и очень жалею, что ничем не могу отблагодарить их за их внимание и любовь ко мне. Чувствую себя неоплатным должником. Господь сторицей всем вам воздаст.

Рассказы приехавших — грустные. Всюду скорбь и теснота. И нет нигде ничего отрадного, да и будущее пока сулит лишь одну скорбь. Тем сильнее потому возрастает наша надежда на Господа, милующего и любящего Свое создание, и мы живем только этой верой и упованием жизни небесной. В этом смысл всей жизни нашей. И как хорошо, сладостно и утешительно в серой и неприглядной обстановке помыслить о другой, блаженной жизни, которая ведь не так уж далеко от нас. Жизнь-то очень быстро приближается к концу.

В свете этих мыслей наши скорби, недоразумения, обиды, огорчения, все, что иногда кажется исключительно важным и значительным, тут теряет свою значимость — ничтожными и малыми они оказываются.

О мне прошу не беспокоиться, — явите же любовь ко мне своими усердными молитвами и мирной дружной жизнью между собой.

Больше снисходите друг к другу и покрывайте всепрощением и любовью недостатки и ошибки близких своих.

Господь да благословит и утешит.

9/22.1.1934 г.                                                                                           а. В.

* * *

Дорогая О., был очень обрадован получением твоего первого письма с нового места жительства (открытка, написанная тобой из Ленинграда, о которой ты упоминаешь, до меня не дошла). Радуюсь за тебя, что ты сможешь хоть несколько отдохнуть, впрочем, видно, легкости, слабости и спокойствия жизни нигде теперь нет. Пользуйся тем немногим, что еще дается, и не медли восполнить то недостающее, без чего, нет сомнения, нельзя и жить. Не критикуй, не осуждай, а покорно и смиренно прими то, что еще осталось. Будь мудрой, чтобы потом не жалеть и не печалиться об утраченном и трудно вознаградимом.

В моей жизни нет никаких перемен — все по-старому. Изредка получаю открытки от В. Жалко только, что теперь мы не имеем возможности иметь то малое общение, которое было в этом году. Вероятно, скоро она будет у вас. И как рад я за всех вас, что опять, хоть на некоторое время, вы сможете отвести душу одна с другой. И как только жалко, что мне-то не придется быть вместе с вами. Зато в мыслях своих ни с кем, кажется, не бываю так часто, как с вами тремя — самыми близкими и дорогими мне. От души желаю вам полного единодушия и взаимной любви, в чем, правда, не приходится сомневаться, хоть и бывают расхождения в незначительном и маловажном — без этого не обойтись. Как бы хотелось мне побыть в другой обстановке, подышать другим воздухом, по душам поговорить с близкими и дорогими!

Здесь я в полном одиночестве. Мои собеседники — книги, мое общение с близкими — мысли, мечтания. Но благодарю Бога — нет у меня уныния, нет тоски, нет печали — спокойно и бодро, но едва ли достойно, несу свой крест. Надеждой лучшего будущего живу, хотя и не считаю себя достойным лучшей участи. Тебе желаю бодрости и мира, неослабевающей верности и твердости. Да осуществится желание сердца твоего! О тебе храню всегдашнюю память. Прошу меня не забывать. Слава Богу, нужды ни в чем не испытываю. Да благословит и сохранит тебя Господь! Привет твоей сестре.

1934 г.                                                                                                      а. В.

* * *

Наступает уже осень, теперь немного сырая, неприветливая, холодная. Сегодня выпал даже снежок, но сразу же таял. Приближается зима с ее темнотой и холодом. Обычно это время очень хорошо для усидчивой, сосредоточенной работы. Правда, сейчас работы прибавилось по сравнению с летом, но почему-то сейчас другая работа в моем представлении предносится как близкая и дорогая сердцу. Ее сейчас нет в помине. Возможность ее рисуется в будущем. Но осуществится ли что-либо из предполагаемого, знает один Бог. Собою крайне недоволен. Не только много времени и сил, а внимания и забот, уделяю своей временной, случайной работе. Для самого себя ничего не остается, а остающееся время тратится на пустяки. Нищ и наг в полном смысле.

Завтра — воскресенье, память св. Дмитрия Ростовского — автора прекрасных житий Святых Угодников, отдание Праздника Воздвижения. Это все еще помню; при воспоминании умиляюсь душой и почитал бы себя счастливым, если бы получил возможность дышать тем же благодатным сладостным воздухом, который веет в нашей Церкви. Ничего не имея внутри себя, живу надеждою Милости Божией, являемой к немощным и слабым, но верным сынам.

Быстро проходит время, особенно здесь совсем незаметен неудержимый бег его. Это милость Божия. На условия жаловаться не могу...

3-Х. 1934 г.                                                                                               а.В.

* * *

...День Покрова Богоматери. В самом наименовании праздника сокрыта величайшая радость для живущих на земле. Далеко не всем даны ласки земной матери, а если они и даны, то обычно на очень короткое время — счастливое детство только их знает.

А здесь нам говорится об Одной Великой Любящей Матери, которая омофором своей милости покрывает немощных рабов своих. И это не фантазия художника, а живая действительность, истинная реальность. А если это так, то жизнь наша, загадочная и таинственная, иногда тяжелая и мрачная, начинает озаряться небесным светом и впереди начинает блистать рассвет, и радость нисходит в души живущих на земле.

Люблю этот праздник и по самой идее, лежащей в основе его, и по времени года — наибольшая сосредоточенность и спокой-

ствие, и по любви его нашим народом православным, и по личным воспоминаниям, связанным с ним. Любили этот праздник наши предки, сколько храмов было построено в честь его.

В моей жизни лучшее празднование было в дни пребывания в Академии. Храм и службы там были божественно прекрасны, а этот день — праздник престольный — отмечался необычным торжеством. Уставная служба, прекрасное пение, множество служителей алтаря создавали обстановку не только праздничную, но исключительную по красоте и благолепию. И божественная благодать осеняла место служения праздничного, касаясь сердец пришедших на этот праздник. Недалеко от нас был Господь.

Теперь нет праздников. Мы призваны к несению подвига великого — скорбей и лишения утешений...

1934

* * *

Дорогая О., как только получил твое письмо, сразу же по почте отправил ответ на адрес Е.. Теперь хочу еще написать несколько строк. Вероятно, В. приедет к вам. Если жизнь не только сера, но нередко пошла и противна, то, по-видимому, и там, где ты, она недалеко от этого ушла. Тягота всюду. Скорбь повсеместная. Радость и утешение отняты от земли. На нашу долю осталось одно — терпение, и надежда через эти испытания и страдания получить нечто совершенное и лучшее — вечность.

Какою непередаваемою радостью сопровождалось у нас чтение житий мучеников, подвижников и писаний аскетических! Когда читали, казалось, мы всей душой вместе с ними — мы готовы быть мучениками, непоколебимыми исповедниками веры, самыми суровыми, строгими подвижниками. А когда жизнь позвала нас на осуществление этих святых порывов, то мы далеки оказались от пленявших нас идеалов. Наши страдания ничтожны по сравнению со страданиями «святых мучеников, добре страдавших и венчавшихся»; даже могут ли они быть названы страданиями? Разве только по тому контрасту между тем, что имеем и чего лишились, это может быть названо страданием и лишением. Пусть будет так. Самое скверное в нашей жизни — это отсутствие горения, пламени огня, о котором Господь сказал: «как хочу, чтобы возгорелся». Вместо веры пламенной — теплохладность; смирение и покорность подменяются тупой рабской приниженностью, воля парализуется, и не светильниками мира являемся мы, а каким-то отживающим ненужным никому отребьем мира.

Впрочем, может быть, это и не совсем так. Вера-то у нас есть. А для борьбы и страданий у нас еще мало опыта. Ведь одно дело — читать книги, другое — встретиться с этим же самым лицом к лицу. Понемногу наберемся опыта и с помощью Божией явим себя, если не первохристианскими мучениками и исповедниками, то все же достойными учениками Христа.

Раз в неделю ты можешь быть у службы; теперь мы скромны — рады и этому. А то ведь здесь-то совсем одичаешь, и все службы забудешь.

Дорогая О., ты не скорби и не отдавайся чрезмерным размышлениям, которые портят тебе настроение и мешают быть бодрой и твердой, а используй лучше каждый момент для того, чтобы потом не надо было жалеть и раскаиваться, для этого же надо прежде всего иметь молитву — память о Боге и любовь к людям. Господь зрит на сердце человека, и добрые намерения наши, если они и не полностью осуществляются, приемлет и посылает благодать и помощь нашей немощи. Не забывай, что мы, христиане, должны быть всегда радостными и бодрыми. Только печаль о грехах нам разрешается, а в остальном мы — великие оптимисты.

Твои четочки до сих пор я не получил. Свяжи другие, может быть, В. сможет как-нибудь прислать мне. Помолись о мне. Храню всегдашнюю память о тебе. Храни тебя Господь и благослови.

а. В.

 25/Х. (7/XI). 1934 г.

* * *

Дорогая О., сегодня день твоего рождения. Прими мой привет и наилучшие пожелания. Завтра значительный день в моей жизни (день Ангела), который обычно отмечался исключительным вниманием, и день этот становился таким значительным для меня, что едва не превосходил все остальные значительные дни года. Отбрасывая в сторону все личное, нахожу такое провождение знаменательных дней вполне правильным, — ведь это был не мой личный, а наш с Вами общий праздник. Праздники кончились. Непрерывный серый будень тянется. Но все же и среди глубокого ненастья временами проглядывает солнышко и немного веселит усталую, измученную душу. И опять эти дни памятные, значительные и бывают обычно днями отрады и покоя. Потому теперь еще больше их любишь и ценишь. Да, пространство не разделяет, а время не всегда имеет над нами власть!

Пишу в канун своего праздника. Вчера получил твое письмо, открытку от Е., а сегодня пришла праздничная посылка — все, как видишь, вовремя. Сейчас друзья мои ходатайствуют отраду моей душе.

Продолжаю уже утром 6-го. Слава Господу, не оставляющему моей бедственной души! Сколько раз темой наших бесед была речь о Начальнике тишины, о покое невозмутимом, мире, тишине и радости, сопровождающих приближение наше к Истоку Жизни. Если все полно борьбы и смятения, если радость мира — только маскировка, самообман, прикрывающий неутомимую скорбь и печаль, то все это — только в области, удаленной от Начальника Жизни. И всякое приближение к Нему снимает с души тревогу, успокаивает и радует ее. Это субъективное в силу общности для всех является более объективным, чем все лежащее перед нашими глазами. В этом глубочайшее доказательство реальности мира Иного.

Так, я праздную сегодня и благодарю всех, содействовавших получению мною милости от Бога.

Узнал о болезни З.Ф.; Люсе, конечно, придется труднее, если З.Ф. умрет. Но да будет во всем воля Господня!

Сейчас особенно подробно мыслями возвращаюсь к прожитому совместно с моими друзьями. Нахожу его прекрасным, но с утратой совершенно примирен. Пожалуй, единственное теперь приобретенное — это примиренность и покорность, перенесение надежды за пределы этого мира.

а. В.

5/Х1.1934 г.

* * *

Приближается великий праздник, наступают Святые дни. Поздравляю всех вас... «Бог мира и Отец щедрот», пославший к нам Своего Сына спасти нас падших, да исполнит души радости истинной, святой, небесной... Как в далеком детстве чистом и святом непередаваемой радости наполнились наши души, так пусть и теперь после долгих дней брани, искушений и невзгод свет небесный снова да озарит нас.

Уже совсем стариком себя чувствую. Все хочется пристальнее вглядеться в то бесконечно далекое и вместе с тем необычайно близкое, о чем иногда вспоминаем, но часто забываем, хочется хоть одним глазком посмотреть на жизнь иного мира. Но сокрыта она от нашего взора. Знаем только, что этот земной мир — искаженное испорченное отражение того, небесного, святого.

Теперешняя земная жизнь представляется мне сплошною юдолью горя и печали, нет места, где мог бы отдохнуть наш немощный дух, все полно смятения, борьбы, горя и слез.

И каким светозарным, полным красоты и радости является небесный мир! Там нет печали и воздыхания, там нет греха, нет брани ужасной, утомительной, нескончаемой; там свет, там радость, там полнота жизни, там покой истинный, там жизнь с Господом. Хочу пристальнее вглядеться в конечную цель своего долгого бедственного странствования, но нет нужной сосредоточенности, нет среды помогающей, наоборот, все служит к тому, чтобы забыть, потерять единственное сокровище.

Если Господь Милосердый продлит дни земного странствования, чтобы хоть напоследок очистить себя и приготовиться к переходу в иную жизнь, если даст возможность переменить обстановку, то как бы хотелось все от начала до конца отдать Ему — Милосердому Отцу, Спасителю и Промыслителю. О, Христе, снисшедший к немощи нашей, «пощади души наша»!

а. В.

30. ХII. [1934?]

* * *

Дорогая О., давно очень писал тебе. Все суета, все занятость мешают спокойной переписке. Твое последнее поздравительное письмо получил. Спасибо за память. Как видно из твоих слов, ты не очень-то довольна своей жизнью. Да это и неудивительно. Человек может довольствоваться настолько малым в жизни, если к тому побудят обстоятельства, или он сам захочет так ограничить себя, что можно только поражаться крайней приспособляемости к жизни человека.

Этот же самый человек тут же рядом не может быть удовлетворен кажется всеми благами жизни. Между этими двумя крайностями располагаются отдельные человеческие личности. Быть довольным своим положением, своей судьбой, быть довольным не от тупости и великой лени, а от глубокого проникновения в самое существо жизни, вернее от возвышения своей личности над обыденной действительностью — такое устроение души есть величайшее приобретение.

Легко так философствовать в области отвлеченной, значительно труднее претворить эту философию в жизнь. Однако необходимо претворить это именно в жизнь. Сейчас возьми все так, чтобы потом не было упрека у тебя же самой: пропустила время, не воспользовалась предоставленным. Ведь кое-какие хорошие

возможности, несомненно, у тебя есть и сейчас. Всем предоставленным воспользуйся!

Моя жизнь сейчас полна служебных тревог и забот. Это, между прочим, причина моих перерывов в корреспонденции. Недостаточное же уменье возноситься над действительностью, ослабленность внутренней жизни — причина внутренних скорбей и ниспадений в некоторый мрак. Сейчас как будто начинаю поправляться. Поэтому у всех друзей прошу себе незримой, но явно ощутимой помощи — сам-то очень немощен.

Знаешь, О., иногда кажется, что идешь по темному длинному коридору, которому нет конца, чувство беспросветности, некоторой безнадежности охватывает тебя. А в минуты раздумья, сосредоточенности в себе, этот мрак рассеивается, всходишь как будто на какую-то возвышенность, с которой обозреваешь весь мир. Спокойно и легко тогда становится на душе.

О конце своем надо чаще думать, потому что конец наш не так уж далек, ведь время-то, смотри, как будто бежит.

Передай мой искренний привет своей сестре и твоим подругам.

Будь здорова, мирна и спокойна. Бодрись, крепись!

а. В.

8/XII.1935 г.

* * *

Дорогая О., только что сейчас получил твое письмо, а 15/1 получил вашу посылку. Спасибо за память, заботы, поздравления.

Эти дни, так же как и вы, нахожусь под впечатлением неожиданной смерти З.Ф. Для нее, думаю, это очень хорошо, а для Люси — тяжелая, невозвратимая утрата. Но ведь рано или поздно смерть должна была прийти, и только наше обычное отношение к жизни — воспринимать поверхностно, без достаточного углубления, ставит нас пред фактом чьей-либо смерти, как чем-то неожиданным, необычайным и страшным.

А ведь если посерьезнее вдуматься, то каждый прожитый день, каждый час приближает к нам этот неизбежный и страшный момент. Вопрос только в том, как долго еще осталось нам ждать этот час и кто раньше из нас должен будет отойти в иной мир. И знаешь, дорогая О., эти размышления теперь не только не печалят, не тревожат, а прямо радуют, успокаивают меня. Скажу даже больше — это, пожалуй, единственное, что бодрит и радует мое сердце.

Ты пишешь, что, встречаясь с друзьями, часто вспоминаешь прошлое, говоришь о настоящем и почти нет бесед о будущем —

так неопределенно оно. То же самое и у меня, только друзей у меня нет и беседовать приходится только с самим собой, а вот думы о будущем обычно перескакивают через ближайшее, устремляясь к тому отдаленному (а может быть это самое ближайшее, кто знает!), конечному моменту, который кажется таким вожделенным, радостным, успокоительным. Ты мне скажешь: но жить-то ведь надо, а живое должно думать о живом. Да, это верно. Но будем думать о живом только настолько, насколько нужно жить, а главные думы пусть будут уже о грани жизни.

О смерти З.Ф. — М. прислала подробное письмо, она же писала о выздоровлении Л.Д. [Аксенова]. Это последнее, конечно, радует меня. Чем это он расстроил тебя? Смотри на все с точки зрения необычайной кратковременности нашей жизни и будешь мудрой.

Писал тебе о своей болезни, немного нога продолжает болеть, так что хожу немного прихрамывая, и понемногу болит сердце.

Привет мой искренний Е., В., также Н.

Будьте здоровы и бодры, о мне не беспокойтесь.

Не теряю надежды все же когда-либо встретиться с вами.

а. В.

 20.1.1936 г.

* * *

Дорогая О., сегодня получил твое и Е. письма. Правда, твое пришло несколько раньше, но так как я был в лазарете, то письма передали одновременно. Сегодня как раз я возвратился из лазарета, где пробыл пять дней, болел распространенной теперь болезнью гриппа. Теперь как будто опять поправился. Ведь в течение двух месяцев я третий раз захварываю, правда, всякий раз на очень непродолжительный срок. А вот в лазарете за все свое долговременное пребывание в лагерях был теперь только первый раз. И не люблю же больниц; впрочем, кто их может любить!

Одновременно с вашими письмами получил письмо от своего отца. У него что-то не в порядке с сердцем, опасается скоропостижной смерти. Это неизбежно, однако становится грустно при этих размышлениях; впрочем, тем для печальных размышлений немало.

Вот Люся, естественно беспокоит[ся] и сама за себя, а также ввиду совместной жизни с Верой. М. писала, что в ближайшее время собирается отвезти ее в психбольницу. Это, пожалуй, был бы наилучший исход.

А ты все философствуешь и по-прежнему терзаешь себя действительными и выдуманными тобой же противоречиями и проч. Как и прежде, желаю тебе прежде внутренней умиротворенности, изжития всяких противоречий и борений.

Сегодня очень памятный и прямо юбилейный день в моей жизни [день пострига в монашество: 1.III. 1922. — Публ.]. Много воспоминаний приятных и радостных, но много горестного и печального сочетания в одном и том же.

Е.и В. передай мой привет. Будь здорова и бодра. Пиши.

1.111.1936г.                                                                                              а. В

* * *

Дорогая О., на твое письмо, полученное мною ровно месяц тому назад, сразу же написал ответ, но оно, по-видимому, не дошло до тебя. Не получая от тебя весточки, решил написать тебе, тем более, что сегодня получил вашу посылку. Спасибо тебе и твоим подругам за заботы и всегдашнее внимание ко мне. Ваша любовь — величайшее утешение для меня. На днях послал ответ на только что полученное письмо В., а сегодня отправил письмо Е. в ответ на ее письмо, полученное около двух недель тому назад.

Вести отовсюду очень грустные. Если Е. получит мое письмо, то ты можешь увидеть, как печально настроен я. Ведь сейчас самым радостным в представлений моего будущего является исход из мира сего — смерть. Это было бы очень хорошо, если бы подобное ощущение было плодом глубокого внутреннего подвига, результатом внутреннего духовного роста. Ни того, ни другого тут, конечно, нет.

Все это является скорее следствием соприкосновения и долгой жизни в такой ужасно тяжелой среде, а главное — результатом тех вестей, которые поступают с воли. Здесь нелегко, а там видно тоже почва из-под ног уходит у многих, потому страшно становится за всех, а больше всего за самого себя. Поэтому радостнее, хотя бы очень относительно, когда не вижу и не ожидаю. Как-то хочется еще дальше от людей отойти; никогда ведь близок ни с кем не был — в этом большой мой недостаток. Но дружбу с вами очень ценю, и дорожу вами, и прошу всех вас троих не оставить меня это время своей молитвенной помощью.

В моих воззрениях нет никаких изменений или колебаний. Для меня все ясно и непререкаемо, также твердо и непоколебимо. Быть может, поэтому и хотелось бы мне теперь же умереть, но да будет во всем не наша слепая и страстная, потому всегда ошибочная воля, а воля Всевышнего, святая, непогрешимая.

Здоровье мое направилось, чувствую себя относительно хорошо, хотя сердце часто дает себя чувствовать и иногда бывает общая слабость.

Время быстро идет, не успели вступить в приготовительный период, как близок уже и сам Великий праздник. Святые небесные слова волнуют душу, поднимая ее из окружающей грязи — это их сила и действенность — лучшее и непререкаемое доказательство их святости и действительной связи с Вечностью.

Прости за мое грустное и бессвязное письмо. Не знаю, дойдет ли оно еще до тебя, во всяком случае при ответе о нем не упоминай.

Будь здорова и бодра. Привет подругам и твоей сестре.

а. В.

12/25.III.1936г.

* * *

Прошла неделя, а письмо все еще не отправлено. А теперь уже пора посылать приветствия с наступающим праздником. Как ни грустно кругом, одно имя праздника из праздников, или отдельные фразы из песней, которые поются в эти дни, сразу же переносит вас в другой, без всякого преувеличения светозарный мир, мир, где — непрестающее радование и ликование. И что этот мир — не плод нашей фантазии, не самогипноз и самообман, а что он так же реален, как и этот чувственный, — самым лучшим и неоспоримым доказательством являются эти единственные дни года, когда без особых усилий и трудов дается многим душам приобщение к Истине.

Приветствую тебя и твоих подруг с этими светозарными днями и шлю пожелание быть и вам всем светозарными, радостными, окрыляемыми надеждой лучшей совершенной жизни. Да будет так!

а. В.

18/31.III. 1936 г.

* * *

Дорогая О., на праздниках получил твое письмо, и еще раз от души приветствую с этими светозарными днями, исполняющими радостью все верные сердца. Необычайно хорошо встретил и провел эти святые дни. Был праздничным в полном смысле слова, хотя воспоминания прежних торжеств и оставляли в душе место желаниям чего-то большого и лучшего. Но самое главное и

единственно наполняющее жизнь было со мной, во мне, потому радость была полной, тихой, святой. И посейчас спокоен и радостен, хотя окружающая среда и собственная лень не могут не наложить своих темных пятен: так выходит, что после праздника опять уже немного загрязнился. Такова уж участь нас смертных

— в отдельные мгновенья можем только возноситься к небесам, а то приходится с трудом и усилием отрывать себя от земли. Положим, — это смысл и содержание в высшем смысле всей нашей жизни.

Все грустные мне пишут письма, да оно и понятно — жизнь никого теперь не балует, откуда браться радости и бодрости. И тебе, видно, не очень-то весело живется. Ты, конечно, права, когда говоришь, что нет предела желаниям человека: дай ему одно, как он уже хочет другое и т.д. Но попробуй перенеси эту безграничность, вернее некоторую неудовлетворенность к исканию другого, большего и лучшего в области внутренней, сокровенной жизни. Там получается несколько иначе. А между тем это лучший, даже больше того — единственный выход нашему природному стремлению ввысь, к лучшему, совершенному.

Все время нам твердили, и мы, кажется, твердо усвоили, — правда, теоретически — одну непререкаемую истину: счастье внутри нас — сердце — вот где обретается покой и радость, и только в нем можно достичь чего-либо значительного. Если бы эта хорошо усвоенная теория была бы так же усердно усвоена нами на практике, — мы были бы уже блаженными здесь на земле. Вот как близко счастье, блаженство к каждому из нас.

Ты, конечно, вполне согласна с моими словами. Значит, нечего нам на окружающее жаловаться, себя извинять и оправдывать. Если плохо нам, то только от нас же самих, от нашей лени, от нашей любви к греху, ради призрачной и обманчивой его сладости. Все эти слова прежде всего к себе отношу. И всех зову, а также самого себя, на подвиг внутренний, на всегдашнюю память о небесном, горнем. Как это делается, ты прекрасно знаешь. Только не ленись, усердствуй и радостные плоды скоро ощутишь в душе своей.

О Люсе спрашиваешь меня — не знаю, что и ответить. Тебе виднее, сделай все, что можешь на пользу ее. Господь вознаградит тебя.

Привет подругам твоим. Е. радует меня своими письмами, а В. не пишет.

Будь здорова и бодра. У меня все благополучно, вполне здоров. О письме, конечно, не упоминай. Приветствуй Л.Д.   

16.IV.1936 г.                                                                                            а. В.

* * *

Дорогая О., сразу же как только получил твое письмо, написал тебе ответ, но письмо провалялось неделю и теперь хочу уже написать новое. Мне было радостно получить твое письмо, хотя содержание его не очень-то может радовать, много грусти и печали кругом, видно всюду радость отнята от наших сердец. Вчера получил вашу посылку. И хоть стыдно мне получать подарки, все же очень приятно здесь в отдалении знать, что старые друзья еще помнят о тебе. Спасибо вам за все заботы и память о мне. А тебе, О., спасибо за посещение моих сестер, за совет о Люсе. Как ты думаешь про нее, так точно с самого начала думал и я. При теперешних условиях жизни, когда никто дома не может следить за ней, когда все так заняты службой, совершенно невозможно брать ее из больницы, так как этим самым она будет подвержена постоянным опасностям во время ее похождений. Поэтому решение оставить ее в больнице, при всей кажущейся жестокости, все же наиболее благоразумное и, пожалуй, единственно правильное. Конечно, жалко ее. Вообще судьба подобных несчастных наводит на многие и многие размышления, наш рассудок едва ли может дать полное объяснение.

Ты опечаливаешься слухами о Ник. Ксен. Мне об этом писали, и я в письме к Е. подробно высказал свои мысли, вызванные этими сообщениями. Основное, что теперь во мне — это страх, даже ужас перед той таинственной, но несомненно реальной силой, которая сметает многое, казавшееся непоколебимо твердым, неизменным. Страшно вообще, и, конечно, страшно за самого себя. Ты права, когда говоришь, что больно делается при слухах о близких и дорогих нам людях. Конечно так, потому известия о Павле и Амвросии, можно сказать, потрясли меня.

Мне начинает казаться, что теперешнее мое положение, может быть даже лучшим, так как избавляет меня от многих неожиданностей. Не будем никого судить, а для себя выведем урок — пример других — предостережение сильнейшее. Только бы благодать Божия не покинула нашей немощи, потому что оставленные одни ничего не сможем сделать, и бездна поглотит нас.

Хорошо было бы повидаться с кем-нибудь из вас, но с кем поедет моя сестра, не знаю, предоставляю этот выбор ей самой.

Со свиданиями у нас строже, да и вообще в нашей жизни нет той простоты, которая была когда-то, даже не исключена возможность перемены местожительства.

Про себя скажу — живу по-прежнему, здоровье в порядке, только временами болит нога, даже палочку себе заказал, —

совсем стариком делаюсь, но чувствую себя бодро и спокойно. Всех вас помню, люблю и уважаю.

Привет твоей сестре, подругам и Л.Дм. Будь здорова и благополучна. О письме, конечно, не упоминай.

2/15. V. 1936 г. Св. Бориса и Глеба.                                                     а. В.

P.S. Дорогая О., все время я помню о том подарке, который ты обещала когда-то мне сделать, который когда-то имелся у меня — говорю о схиме — не теряю надежды когда-нибудь надеть ее.

Равным образом думаю, что и твое желание должно обязательно исполниться. Да будет так. Будем об этом просить Господа!

а. В.

15.V.1936 г.

* * *

Получил твое письмо, но все никак не могу собраться написать ответ.

Ты все сетуешь на свое одиночество; собиралась было жить вместе с М.Ст., а та поехала к Кл., теперь думаешь о новой подруге. Ты, конечно, права, считая, что вдвоем гораздо лучше можно жить, лучше во всех отношениях. Но найти подходящего человека не так-то легко — в этом ты убеждаешься на своем опыте уже немало лет. И кто знает — найдешь ли ты такую! Пока еще хорошо, что все же ты не одинока в полном смысле — все же недалеко от тебя твои близкие единомысленные подруги, что тоже немалое облегчение.

Ты даже подумываешь о переезде в большой город. Что же, это неплохо, если только удастся. А почему не попытаться?! Конечно, и тут ты права, когда говоришь, что только привычка, может быть, тянет нас к насиженным местам, потому что ведь особых-то преимуществ, пожалуй, там и нет. Впрочем, тебе самой-то гораздо виднее. Ведь я-то совсем отстал от той жизни и, вероятно, совсем не так представляю, как это есть на самом деле. Меня, знаешь, все не покидает мысль, может быть, и не имеющая никаких оснований, — не буду ли я еще полезен тебе.

У нас лето — тепло, жарко. Но кругом нас нет совершенно зелени — ни травки, ни кустика, ни деревца, только камни, песок и пыль кругом. Выйти прогуляться решительно некуда — только несколько десятков метров полотна железной дороги и то среди складов, сараев.

Время мчится. Обещала сестра приехать на свидание. Я уже получил разрешение на 7 суток. Но с кем она приедет, не знаю. И почему-то ты не могла договориться с ней, чтобы вместе приехать, или сестра не хотела с тобой — едва ли это так.

Вчера получил открытку от Е. Слава Богу, что вы все благополучны и здоровы. Храню о всех вас самую светлую память. Как бы хотелось хоть кого-либо из вас повидать, а Вы, видно, сами не захотели это как-нибудь устроить. Ну, будем ждать терпеливо тот день, когда уже не Вы, а я сам буду к вам собираться ехать. Е. пишет, что это будет скоро. Да будут слова ее пророческими, хотя у меня нет веры в них. Впрочем и остающийся срок 2,5-2 г. не так уж велик, принимая во внимание прожитое и наше терпение.

Будьте здоровы, благополучны. Да хранит вас Господь!

а. В.

16. VI. 1936 г.

* * *

Дорогая О., на днях от меня уехали гости. Все было очень хорошо, как говорится, без сучка и задоринки. Однако я посетовал на свою сестру за то, что она не договорилась с тобой о совместной поездке ко мне. Она говорит, что с удовольствием поехала бы с тобой, но не подняла разговора об этом, зная, что ты едешь на юг. Ну, это дело уже прошлое и теперь об этом говорить нечего, а в будущее заглядывать еще преждевременно. Во всяком случае, повторяю, повидаться с тобой или с кем-либо из твоих подруг мне очень и очень хотелось бы, так как есть несколько вопросов, о которых хотелось бы знать ваше мнение, а также получить разъяснение интересующего меня. К сожалению, мои гости не были вооружены достаточным знанием, чтобы дать действительные ответы на вопросы, интересующие меня.

Но и помимо этого, беседа с вами всегда доставляла мне большую радость, а после столь продолжительной разлуки встреча, знаю, была бы полна радости. Писал нашей В., что если она имеет желание и некоторое основание получить разрешение, то было бы хорошо ей приехать. Однако мое письмо, по-видимому, несколько обидело ее, так как в ответ получил «недовольное письмо», впрочем, может быть, во всем виноват я сам.

В моей жизни нет никаких перемен. Только сразу же после отъезда почувствовал себя очень плохо — очень болят ноги и сердце. Сейчас хотя несколько лучше, но еще не совсем оправился. К доктору собираюсь сходить.

А ты как будто собираешься совсем перебраться на юг. Так, пожалуй, мы с тобой и совсем не увидимся. Об этом последнем буду, конечно, очень сожалеть.

Про себя не знаю, что и сказать — когда захварываешь, все думаешь, не пора ли отправиться к праотцам. И хоть умом ясно понимаешь, что умереть безразлично в каком месте, все же не хочется умереть здесь вдали от всех. Но над всем да будет не наша греховная, а иная высшая святая воля!

Желаю тебе здоровья, бодрости и умиротворенности.

Привет твоей сестре и подругам.

а. В.

1. VII. 1936 г.

P.S. Сегодня сходил к врачу — ничего страшного нет — обычное у меня невроз сердца.

Пиши. Буду рад получать твои письма.

а.В.

3.VII.1936 г.

* * *

Дорогая О., поздравляю тебя с днем твоего Ангела. Желаю тебе бодрости и внутренних сил на пути к идеалу. Уже который год — пятый, приходится заочно приветствовать тебя с твоим праздником. Не знаю, застанет ли мое письмо тебя дома, — ты как будто собираешься на юг. А писем ни от тебя, ни от твоих подруг не получаю уже целый месяц. Да и от своих также ничего не получал. Возможно, что никто не пишет, а, может быть, перебой в работе почты.

Вспоминая твой праздник, не могу не перенестись мыслью к следующим памятям, столь дорогим и близким нашим сердцам. Это дни прп. Серафима и вмч. Пантелеймона. Ни в одном из житий угодников не выявлены с такой ясностью, многообразием и красотой великие дары Духа. Дух Святой почил на этом старце как бы ощутимым образом, и через него благодать разливалась многим. А явление многократной Пречистой (правда, и в других житиях прп. Сергия, прп. Афанасия) волнуют, потрясают до слез. Для меня жизнь прп. Серафима и все чудесное, связанное с его именем, — не подлежит сомнению, и опять-таки лично для себя считаю это наилучшим неопровержимым доказательством бытия иного лучшего совершенного мира, — действительных возможностей проникновения нас туда ввысь еще в условиях земной жизни.

Это же самое, несколько по-иному, говорит мне и св.Пантелеймон. Память его мне особенно дорога по воспоминаниям детства — праздник этот особо чтился в Званском монастыре, у дедушки.

И как скудно сейчас вокруг, да и в душе — полная опустошенность и темнота. Только в глубине души теплится лампада веры, она и дает силы спокойно и бодро переживать все.

Если будет желание и возможность, напиши мне. Привет подругам.

Храни Господь.                              

 21.VII.1936 г. День Казанской иконы Б.М.                                         а.В.

* * *

Дорогая О., сегодня получил твое коротенькое письмо. Совсем уже заждался, потерял надежду, хотя ни одной минуты не сомневался в добрых твоих отношениях ко мне. Да, не всегда ведь можно писать письма — надо хоть немного иметь доброго, мирного настроения. А в серый сумрачный день трудно бывает и два слова связать. И сам-то я давно уже не писал тебе. Конечно, ты не можешь сомневаться в неизменности моих исключительно добрых отношений к тебе. У тебя есть надежда на встречу когда-нибудь, на встречу и возможное устройство своей жизни. И у меня теплится эта же надежда. А осуществление в воле Иной!

Но все же следовало бы тебя и В. побранить. Если бы не Е., которая регулярно пишет мне, что бы я должен был думать про вас, когда вы целыми месяцами не присылаете ни строчки. В. почти три месяца не пишет. Не нужно забывать, что я с вами все же в неравных положениях, и как бы ни было вам тяжело, а отсюда и плохо настроение, скорее вы должны снизойти к моей слабости, чем вам дожидаться моего снисхождения...

Прошла почти неделя. Сегодня наш престольный праздник св. бл. Александра Невского. Ты писала в канун Успения, а я отвечаю в другой день, так же дорогой и близкий нам.

Поистине «переходит образ мира сего». Ведь если бы наши идеалы покоились только в пределах сего мира, а этот мир на наших глазах разрушается, то какая беспредельная неисцельная тоска должна бы покрыть нашу душу при разрушении наших надежд и чаяний! И теперь ведь многое нелегко перенести, ибо все же сердце наше хоть частично да привязано к смердящему трупу мира сего. Но слава Господу, давшему нам познать свет Истины! Если немного и печалимся, то только по немощи своей человеческой природы.

«Наша жизнь на небесах», благовествует божественный Павел. Не только отвлеченные идеалы будущей жизни должны вдохновлять и укреплять нас — отвлеченное имеет очень слабую способность влиять на жизнь — а сама жизнь, пронизанная небесным светом, обвеваемая воздухом нетленных обителей, именно жизнь, хотя и сокровенная, незримая, — она только имеет власть, давая душе радость и блаженство среди скорбей мира сего. О, как хотелось бы мне вновь соприкоснуться с живущими по духу, и самому хоть немного воспрянуть, поднять очи горе! Сейчас в скудости духовной обретаю себя нищим, обнаженным какого-либо одеяния брачна. Но есть одно упование — неизреченная милость Владыки жизни нашей. Может быть. Он еще даст ощутить сладость блаженной жизни в общении с Ним!

На это уповаю, этим живу, без этого был бы самым несчастным из всех живущих на земле. А теперь бодр и крепок, хотя и нищ и немощен.

Дорогая О., все же время от времени пиши, как писала когда-то раньше.

А вести церковные не могут порадовать. Грустно.

Привет Е. и В. и Н. Будь здорова. Храни вас Господь и благослови.

а. В.

12.IX.1936 г.

* * *

Дорогая О., вчера получил твое письмо вместе с письмом В.. Вы так редко стали писать, особенно В., что иногда начинаю искать особых объяснений такой перемене. Но, по-видимому, ничего особенного нет у вас, кроме иногда посещающей вас хандры, а отсюда нежелания что-либо делать, в том числе писать письма далеким друзьям...

Смотри, как быстро мчится время: завтра мы уже старики и недалека от нас смерть, а мы все еще только собираемся «положить начало благое». Не теряй времени, потому что его не удержишь и не возвратишь обратно. Условия твоей жизни не так плохи, многие, очень многие не имеют того, что доступно тебе. Только греховное чувство, присущее всем нам, делает нас недовольными даже тогда, когда в действительности к недовольству и повода настоящего нет. К сожалению, таковы почти все мы. Чувства покорности и благодарности почти незнакомы нам. Там, где их нет, нельзя ожидать и прихода благодати, животворящей душу. У тебя это — застарелая болезнь, к врачам чаще обращайся, мень-

ше философствуй, смиряйся, покоряйся. Об «исходе» своем думай, о будущей вечной жизни размышляй.

Сегодня память св. Иоанна — апостола любви, наперсника и друга Христова, Богослова. Боговдохновенные писания его, прошедшие века, и чтимые нами в течение всей нашей жизни, дают пищу и уму нашему для размышлений высоких и сердцу для чувств благородных. Можно сказать, что каждый стих может быть темой многих и многих размышлений. Моя мысль очень часто останавливается на одном стихе: «се есть живот вечный, да знают Тебе Единого Истинного Бога и Его же послал еси Иисусе Христе», т.е. — жизнь вечная это знать Единого Истинного Бога и Посланного Им Иисуса Христа. Со стороны может показаться странным и непонятным приравнивание, отождествление жизни и знания. Знание — дело ума, нечто отвлеченное, а жизнь нечто более обширное, охватывающее все существо человека, знание только одна частица жизни. Однако это разделение знания и жизни, применяемое к обычным понятиям человеческим, не приложимо к делам божественным. Познание Истинного Бога, Живого и Животворящего, объемлющего весь мир и недалеко сущего от человеческих душ. Его призывающих, познание Триипостасного Бога через Сына Божия, принявшего образ человека — это познание не может быть отвлеченным, сухим, оторванным от жизни. Уже начало этого великого откровенного знания вводит человека в иной высший мир, где душа невольно должна парить в высоте, отрываясь от земного. Она делается участницей некоего блаженства — начала и залога жизни вечной. Полное познание этой сокровенной тайны есть полнота вечной жизни. Впотьмах и ощупью бродим мы здесь на земле. Сколько преткновений, искушений, соблазнов, падений встречает наша душа на пути своем! Но Господь Всемилостивый зрит на души человеческие, и если они остаются Ему верны, то как бы немощны и слабы они ни были. Он охраняет их, подкрепляет и приводит к блаженному концу. Это так радует и успокаивает наше сердце.

Будем искать Господа, Он недалек от наших душ; Он — наш Отец, Пастырь и Наставник. Он — наша жизнь и блаженство!

Завтра память прп. Савватия Соловецкого. Образ древних подвижников да будет примером в наших малых трудах!

Желаю тебе быть истинной подвижницей! Привет Е., В., Н., М.А. и Л.Дм. Храни вас Господь и благослови.                         

а. В.

P.S. Почему ты спрашиваешь — не прислать ли химический карандаш — карандашей у меня много всяких. Вот у меня опять иссякла картофельная мука.                          

а.В.

* * *

Дорогая О., получил опять несколько грустное письмо. Ты ни на что определенное не жалуешься, а всюду сквозит явная неудовлетворенность…

Правда, быть довольным трудно. Надо иметь величайшую внутреннюю силу, прямо сверхчеловеческую, чтобы в окружающей обстановке сохранить высоту и чистоту настроения и помыслов. Неизбежны ниспадания, ослабления, а если то так, то тут же рядом идет недовольство, печаль и уныние. Но из твоего письма все же вижу ты стала молодцом, не даешь себе распускаться, держишь себя в руках... Это очень радостно слышать. Помоги тебе Господь! Несколько позже твоего письма получил открытку от Л.Дм., пишу ему ответ, вкладывая в твой конверт.

В. уехала в отпуск. Почему-то она опять мне не пишет. Ты, слышал я, тоже скоро собираешься ехать на юг. Желаю тебе благополучия в жизни и осуществления твоих благих намерений, когда будешь гостить у аввы [архим. Гурия]. Ему, конечно, мой искренний привет и просьба его св. молитв. Хотелось бы знать про его жизнь, как она устроена, чем он живет во всех отношениях?

В моей жизни никаких перемен нет. Теперь начались разговоры (не впервые во время моего пребывания в лагере) о возможных изменениях нашей участи. Даже Леонид Дмитриевич в своей открыточке дает такую же надежду. Не очень обнадеживаю себя этим, но мысли невольно влекутся к этому вопросу, так что начинаю думать, куда же ехать — вопрос серьезный. Определенного и ясного плана не имею, можно сказать, что совсем не представляю, как устраивать свою жизнь, если паче чаянья действительно срок будет сокращен.

Е. тоже стала очень редко писать, одну открыточку имею от нее, ответ был сразу же послан. Ужели почта плохо работает — это очень печально. Письма так радостны бывают здесь, без них совсем скучно.

Передай мой привет Е.Н. и М.А.

Храни вас Господь и благослови.

а. В.

28.Х.1936г.

* * *

Дорогая О., в день получения от вас, троих, писем, написал сразу ответ Е. и В., написал, но не отправил, а сегодня, в день знаменательный для меня, хочу побеседовать с тобой. Спасибо тебе

за твою всегдашнюю память обо мне, за неизменную любовь и внимание. Как писал тебе, твои письма (по пути на юг и обратно домой из Москвы) получил: спасибо за них.

Видно, поездка твоя доставила тебе не только приятную радость свидания с дорогими и близкими, но и глубокое внутреннее удовлетворение. Это очень хорошо, что ты смогла запастись на некоторое время силами и желанием подвизаться подвигом добрым.

Сейчас, конечно, тебе трудновато привыкать к прежней, несколько скучной и однообразной обстановке, но общение с подругами, с которыми прожила почти полжизни, восполнит недостающее. При общности интересов, вы все так разны, не похожи одна на другую, что вместе являетесь необходимым дополнением одна другой. Не знаю, можно ли в жизни встретить такое сочетание. И особенности ваших индивидуальностей нисколько не отделяют вас одну от другой, ибо есть нечто роднящее и соединяющее вас узами нерушимыми, — это любовь к Господу. Тут нет места вражде, соперничеству, ревности, ибо любовь, коею невольно проникается всякое искренне верующее сердце, она исключает все разъединяющее, разделяющее; ученики Господа союзом любви связуются, и это одинаково относится ко всем ученикам — великим и малым. Слава Господу, что вы искренно любите друг друга. Взаимное общение да будет вам силой укрепляющей и воспламеняющей многое недостающее в жизни вашей.

Ты, О., все скорбишь (может быть, и не без основания), что тебе приходится быть одной, а не так, как твои подруги. Конечно, слабым волей, кои не могут твердо держаться раз установленного правила, лучше жить вдвоем, втроем. Это особенно приложимо к юности. Но ты уже приближаешься к старости (правда, старость не числом лет исчисляется, а внутренняя крепость присутствует не обязательно в соответствии с числом лет), имеешь некоторый опыт, и тебе не так уж страшно уединение, в некоторых же случаях оно определенно имеет преимущества. Впрочем, не будем загадывать в будущее: Господь Всемилостивый Сам устроит твою жизнь!

Вчера получил открытку от Л.Дм. Большое ему спасибо. Постараюсь написать ему отдельно. Сейчас очень занят работой, буквально нет времени написать письмо, эти строки пишу между делом.

Вечер. Вспоминаю его 15 лет тому назад [день пострига. — Публ.]. Стал монахом, но крылья имею не огненные, высоко возносящие, а отяжелелые, влекущие вниз — образ настоящего и последних дней (по видению старца), одно только утешает, что все

же и с этими тяжелыми крыльями все же перелетел море, хотя несколько раз ему грозила опасность упасть и потонуть в море. «Господи, прежде даже до конца не погибну, спаси мя!»

Вспоминаю всех друзей своих, в течение столь долгого времени сохранивших в памяти мое имя и являющих свою любовь и внимание доселе. Господь да вознаградит их сторицею! Некоторые из них уже отошли в обители небесные, да успокоит их Господь!

Прошу вас всех не оставлять меня в молитвах своих.

Жалею, что В. не приехала, был бы очень рад, ожидал это время. Видно, так надо. Терпением нам как будто не надо запасаться — большой опыт. О мне не беспокойся — у меня все благополучно.

Тулома закончила свою стройку, очень много из административно-технического персонала приехало к нам, многих из наших старых рабочих заменяют ими, помимо того происходит сокращение в количестве людей и в отношении нашей оплаты.

Привет подругам, твоей сестре и Л. Дм.

Храни вас Господь и благослови.

С любовью многогрешный

а. В.

17.II.1937 г.

P.S. Прошу простить меня за все вольное или невольное, что когда-либо было причиной вашей обиды и горечи. Простите меня и помолитесь.

* * *

Дорогая О., сегодня получил твое письмо из Москвы, написанное уже по пути домой, и первое твое письмо, также с пути, мною было получено.

Рад за тебя, что ты встряхнулась, повидалась с дорогими, близкими, запаслась новыми силами. Правда, теперь тебе труднее приниматься опять за прежнюю работу и возвращаться к старой обстановке. Вполне понимаю твое настроение. Но у нас ведь почти всегда так — редко мы бываем довольны, душа все время ищет чего-то большего и лучшего. Находить это лучшее, приобретать его, хранить и беречь — вот это мы не особенно-то хорошо умеем.

Да, самое затруднительное в вопросе переезда на юг — дальность расстояния. Хоть пространство и не господствует над нашими душами — все же оно нередко тяготит нас. Но все же это об

стоятельство второстепенное, если вопрос о переезде будет поставлен серьезно.

Очень хотелось бы узнать о жизни южных друзей, меня это очень интересует. В моей жизни нет никаких перемен — все идет по-прежнему. Но уехать отсюда смогу при самых благоприятных обстоятельствах, если угодно Богу, только летом будущего года. Времени уже не так много, но кто знает, какие события могут произойти, прежде всего доживем ли, не будет ли днем освобождения — день исхода нашего из мира сего?!

Здоровье мое направилось, больше не хвораю, в столовую не хожу, а готовлю пищу сам. Можешь же представить себе, каким кулинаром теперь я стал?

Погода по-прежнему морозная, уже долго стоят довольно сильные морозы, но при всей своей мерзлоте, особенно морозов не чувствую, так как одет тепло.

Приближаемся уже к дням особого воздержания, через несколько дней вы будете читать Постную Триодь, преисполненную покаянных слезных молений грешной падшей души. Все это так близко и родственно нам, ибо, к несчастью, грех царит в наших душах. И вместе с этим великое желание, горячее, непрекращающееся, как неутолимая жажда и голод — желание очищения, спасения, приближения к Богу. О, как хотелось бы сбросить с себя тяжкую ношу греховную, и вкусить сладость чистоты.

Господи, помоги!

С любовью храню память о вас, моих дорогих друзьях, и прошу одного — молитвы теплой о грешной душе моей.

Привет В., В., Н. и Л.Дм.

Храни вас Господь и благослови.

С любовью, многогрешный

а.В.

18.II.1937 г.

* * *

Дорогая О., сегодня только что получил твое письмо вместе с письмом Е. Спасибо вам, моим дорогим друзьям за вашу всегдашнюю память и любовь ко мне!

Да, очень жалко, что В. не удалось побывать у меня; может быть, это и ей было бы неплохо, а мне, конечно, она сообщила бы много интересного и нового. Будем терпеливо ждать будущего года, может быть Господь приведет еще свидеться всем нам на грешной земле.

Ты, конечно, живешь воспоминаниями своего путешествия. Наш дорогой авва [архим. Гурий. — Публ.], видимо, по-прежнему трудится, спасая малых сих. Господь помогает ему. Как бы хотелось узнать об образе жизни его — вероятно, есть чему поучиться. Ты вспоминаешь в письме наше первое служение с аввой Варсонофием — да, много воды утекло за эти 15 лет. Чувствую себя уже совсем стариком, только мудрости старческой нет, вот горе!

Ты пишешь, что конец представляешь по Флоренскому, а я ведь, представь, забыл, как он обрисовывает этот момент. Вот бы повстречаться с ним и попитаться у этого кладезя премудрости.

Хорошо еще, что не лишен возможности встречаться и беседовать с собратиями и читать небесные слова Господни и молиться молитвами св. Отцов. О, это великая благодать. Благодарю Господа!

Когда у меня было много книг и икон, то один вид их безмерно радовал меня, так я их любил, но всякий раз потом упрекал себя, что, имея такое величайшее богатство, так мало пользуюсь им, оно скорее ласкает мой взор, чем вливает свои благодатные струи в бедную мою душу. Теперь осталось от всего богатства две малюсенькие книжечки, маленький крестик на груди и маленькое «умиление». Вот в меру трудов оставили малую часть из великих дарований. И уже теперь жалею не утерянное, а небрежение и леность свои. Хотя бы этим малым оставшимся и теперь при моих условиях кажущимися очень большим богатством, воспользоваться как следует — полностью.

Весна и у нас показывается, но нет-нет да и опять холод со снегом. Кругом горы снега. А днем всюду лужи. Но время быстро идет к теплу, скоро весна и лето.

Спрашиваешь про диету: ничего мясного, острого и консервов. Сейчас питаюсь: гороховый суп с картофелем, иногда гречневая каша и компот, конечно, чай и белый хлеб — хорош постник?!

Привет Е., В. и Н. и Л.Дм.

Храни вас Господь и благослови.

С любовью, многогрешный

а.В.

27.III.1937 г.

* * *

Дорогие О. и Е., только что получил вашу посылочку и сейчас имею возможность написать вам несколько строк. Вы помните меня — и за эту память, вашу любовь, внимание ко мне приношу

вам искреннюю признательность. Только очень-то о мне не беспокойтесь; в одном только можете быть чрезмерными — ваших молитвах к Господу. Теперь как раз наступает очень тревожное, чреватое серьезными последствиями время. Хоть в моей жизни не произошло никаких перемен — пока здоров и благополучен, но настроение тревожное, неспокойное. Прошу теперь особо усердных молитв ваших.

Беспросветно-серая, уныло-однообразная жизнь. Нет никакого просвета... Но нужно сознаться — корень зла в себе самом: скудость внешней жизни не преодолевается высотой и интенсивностью внутренней жизни. Внутренняя жизнь едва-едва теплится. Умом не сделал ни одной самомалейшей уступки, полнота и крепость веры неизменно те же самые, какими были на заре сознательной духовной жизни. А сердце... Как далеко оно ушло от тех небесно-прекрасных, чудесных переживаний, какими было полно в дни юности духовной и потом в последующие — уже в более зрелом возрасте. Как далеко оно теперь от истоков благодати, как осуетилось, опустилось, огрубело, отяжелело, развратилось!

А ведь в сердце текут истоки жизни, от него весь тон, все направление жизни человека. Все же живешь надеждой исправления, улучшения, очищения, возврата к утраченной чистоте, близко ощущаемой святыни.

И надежда это — единственное, что бодрит, крепит часто изнемогающий наш немощный дух.

Но какое великое лишение — отсутствие храма, святых книг, духовного общения, беседы. Мы слишком оказываемся слабыми, чтобы без всего этого преодолеть косность окружающей среды, рассеять всюду лежащий мрак. В борьбе изнемогает дух и падает. Но надежда Воскресения светозарного не покидает бедное сердце, в нем она живет, а с нею живет и грешный человек. Даже намеренно отгоняю воспоминания святых небесных дней и переживаний, отгоняю не потому, что не ценю их или не люблю, а потому, что среди этого мрака как-то неловко быть в мыслях со светлым прошлым, — можно расплакаться совсем. Правда, это не всегда так. Иногда и здесь все же размышляю о грядущем, вспоминаю прошлое, святыней освежаю опустошенную душу свою.

Правда, ведь я имею возможность величайшего утешения — общения с Господом в Его Святом Таинстве Тела и Крови. О, как светозарна поистине небесна вера наша! И как бы ни было мрачно и темно кругом, с верой Христовой можно жить спокойно, не боясь никаких превратностей судьбы.

Есть ли какие-либо вести от аввы Гурия, Льва, — как они живут? Нередко вспоминаю Макария и Петергоф — там много

было пережито светлых, святых дней. Жив ли авва Варсонофий, как его здоровье?

Привет М.А.

Храни вас Господь и благослови и утеши.

Любящий вас а. В.

15/28.III.1937 г.

* * *

Дорогая О., сегодня был порадован получением твоего письма. Теперь меня не так балуют письмами, как было в предыдущие годы, впрочем это ограничение по моей инициативе, правда, вызванной независящими от меня обстоятельствами. Теперь привык к краткости сообщений и их редкости — только изредка получаю открыточки. Поэтому ты можешь представить себе мою радость при получении весточки от тебя.

Если ты теперь живешь воспоминаниями, то, конечно, мне-то остается только жить в прошлом. Так оно и есть на самом деле. Сейчас я нахожусь в состоянии какого-то полузабытья, нередко сам не узнаю себя в действительной жизни. Прошлое кажется прекрасным неповторяемым сном, хотя и не забываю о тяжелых минутах, трудах и неприятностях, нередко встречавшихся и в то время. На настоящем не останавливаю свое внимание ни на одну минуту, а будущее так туманно и неопределенно, что опять-таки мало думаю. Вообще, очень мало отдаюсь внутренней сосредоточенной жизни. Это очень удручает меня, и действительно это очень плохо.

Если моя мысль и останавливается временами на будущем, то только на самом отдаленном — уже за пределами этого мира. Ведь только там будет истинный покой, а душа ничего другого теперь не ищет, как только покоя, — так много терзаний пришлось пережить. Прошлое прекрасно, хотя лично сделано немало ошибок, они искупаются печальною действительностью. Не теряю надежды в ближайшем будущем повидаться с моими дорогими друзьями, помнящими и любящими меня, которых и я не менее сильно люблю, уважаю и неизменно помню.

Как бы хотел повидать тебя и Е., но боюсь, что еще долго придется ждать этого. У нас сейчас свиданья не разрешаются, но, по-видимому, с мая они будут разрешаться. Как Е. во время своей поездки в город договорилась ли с Верой о возможности летней поездки ко мне — я ее жду с моей Верой. От твоей В. время от времени получаю открытки, только вот эти последние не

дели она почему-то молчит. Если бы не ее открытки, довольно частые, мне долго бы не приходилось ждать писем.

Благодарю Бога, дающего бодрость духа и терпение, хранящего среди всевозможных [пропущены слова. — Публ.]

а.В.

[конец марта 1937 г.]

* * *

25.III.1937 г.

День Благовещения. Вечер. Слава Господу, посетившему Своею благодатию мою немощь. Вместе со всеми вами праздную и радуюсь.

Есть предание, что в этот день был сотворен мир, в этот же день был распят Господь наш — таким образом, это день первой истинной Пасхи. Это в дали веков. Для нас — это праздник события, давно совершившегося, однако имеющего значение настоящего и даже будущего, ибо спасение каждого из нас еще совершается и ожидается в будущем, потому так живы и действенны праздники наши.

Но есть и другая, более существенная причина радости праздничной — это живое общение с Господом Истинно Сущим и недалеко отстоящим от наших душ. Храмы, полные благодати Бо-жией, в эти дни как бы преисполняются ее и обильно насыщают души молящихся. Но, увы, мало осталось храмов! Многие могут вознести молитвы только в келий сердца своего, которое также есть храм пребывающего в нас Духа Божия. И здесь Господь в дни праздничные осеняет нас Своею великой и богатой милостью.

Прожил большую половину жизни своей и все еще только начинаю учиться, что же будет, когда придется дать ответ за всю свою жизнь?

———

Не окончил это письмо в день праздника. Вчера, на другой день праздника, получил вашу посылку, она пришла одновременно с посылкой из Ленинграда. Спасибо вам, дорогие, за ваши заботы и память о мне. Если бы благодатные дарования в душе соответствовали моим матерьяльным, то был бы поистине благодатный человек. Но как трудно приобрести что-либо в сокровищницу души своей, видно, она сможет наполняться только по милости Владыки Господа, а наши усилия, хоть и нужны они на каждый час, весьма ничтожны и могут оказаться бесплодными. Еще раз благодарю вас за всегдашнюю память о мне. Конвертов те-

перь мне наслали (вы и Ленинград) столько, что, пожалуй, до конца срока хватит.

Понемногу весна приближается к нам, но снега еще очень много и еще больше воды на дороге, так что пройти несколько шагов — труд немалый, особенно если сапоги плохие.

Чувствую себя хорошо — здоров и во всех отношениях благополучен. Храни вас Господь и благослови!

Привет всем!

Многогрешный а.В.

27.Ш. - 9.IV.1937 г.

* * *

+ Христос Воскресе!

Вот и «священная и всепразднственная спасительная нощь, светозарная, светоносного дне восстания суши провозвестнице» пришла.

Не в храме, среди восторженных и ликующих песнопений, преисполняющих сердце неизъяснимой радостью, пришлось и на сей раз встречать этот единственный светоносный день — «праздников праздник и торжество из торжеств», а в обстановке исключающей все духовное, среди людей или забывших этот день, или скрывающих празднование его, или вовсе не знавших и не хотящих знать его.

В постели пропел Пасхальную Заутреню, мысленно похристосовался со всеми друзьями и заснул. Утром рано (в 6 ч.) встал, снова пропел Пасхальное песнопение и принял Небесный Дар — величайшее утешение и подкрепление для всех живущих на земле.

Не могу не вспомнить ту величественную песнь, которая воспевается однажды в год — вчера: «Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом и ничтоже земное в себе да помышляет, се бо Царь Царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным». Неизъяснимое, непостижимое таинство, когда человек питается Божественною Плотию! Это для укрепления нашей немощи, это высшее питание духовное, это залог теснейший общения со Христом в будущем веке.

И торжество Пасхальной ночи, единственное из всех торжеств на земле есть предвестие всеобщего воскресения и блаженной жизни со Христом. К этой будущей жизни в небесных обителях все время устремляю свой взор, и в надежде грядущего освобождения от греха и страстей, мучающих и тиранящих душу, черпаю

силы для здешней жизни, полной непрестающей брани, искушений, соблазнов, преткновений, падений и восстаний.

Сейчас полная и совершенная тишина на сердце — Господь приходит в тихом веянии «хлада тонка». И Он — Сладчайший, радости исполнивший учеников, эту же радость подает и нам, хотя и недостойным, но все же ученикам Его.

«О, Божественного, о, сладчайшего Твоего гласа! С нами бо неложно обещался еси быти до скончания века». И верен Господь слову Своему. На протяжении всех веков все верные Христу были неизменно Им охраняемы, подкрепляемы, утешаемы; реально ощущали близость Господа, некоторым же в исключительных случаях Он являлся в чувственном образе. И всех верных питал Он и доселе питает Своею Божественною Плотию, и всякий вкушающий тело Господне знает и реально ощущает, что это действительно есть Плоть Господа.

Слава Господу всемилостивому, премудро устрояющему нашу жизнь.

Да будет милость Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа со всеми вами, да благословит Он вас и утешит!

С любовью, многогрешный

а.В.

19.IV. — 2. V. 1937 г.

Светлое Христово Воскресение.

P.S. Сейчас бытовые условия изменились, несколько ухудшились; перед праздником нас всех перевели на лагпункт, где живем не в отдельных комнатах, как это было раньше, а в общем бараке, правда, нар нет, только койки, состав — только ИТР, помещение чистое, хорошо отделанное, но вот горе для меня — нет плиты, придется свою кухню прикрыть и идти в столовую, в которую не ходил месяцев пять. Пишите. а.В.

* * *

25.IV. — 8. V. 1937 г. Святая Суббота.

+ Христос Воскресе!

Дорогая О., сегодня был порадован получением двух твоих писем. Эти две недели совсем не получал писем и начал было уже серьезно беспокоиться, а сегодня вдруг сразу получил 10: от М. — 4, от Б., В.Н., А. и Л.Дм. Это очень ободрило и обрадовало меня, а то ведь у нас тут немало печального: стало значительно строже, зачеты обещают пересчитать на 18, так что и срок прибавится.

Но все это мелочи жизни, которые к великому счастью не затрагивают глубин души. Имея длительный опыт терпения, спокойствия и легко принимаешь решительно все, что раньше, казалось, могло бы потрясти душу до глубин ее, теперь все это только скользит по ее поверхности. И верно — в скорбях и тесноте человек обретает сам себя, а найдя самого себя, взор его естественно устремляется ввысь — к Богу. Потому и сказано: «многими скор-бями надлежит нам войти в Небесное Царство».

Так, праздники прошли. Милостью Господа, встретил их и провел очень хорошо, остается только благодарить Всемилостивого.

Ежегодно повторяющееся празднование все глубже и глубже отпечатлевает в душе духовную красоту этих дней и как бы посвящает нас в тайники свои, скрывающие безмерное море великих тайн и чудес, сокрытых от обычного взора. Плоть тяжела и не может вместить Духа, а страсти, обуревающие ее и грех, царящий в мире, делают ее темницей Духа, а потому понятны становятся слова Апостола: «окаянный я человек, кто избавит меня от тела смерти!».

Светозарные дни праздника просветляют и окрыляют наш немощный дух, благодать Божия обильно изливается в эти дни в наши сердца. И вся вера наша и все упование наше да будет в одном Имени Сладчайшего Господа Иисуса Христа, да будет Оно неизменно отпечатлено в сердце нашем, тогда все будет покой, радость, непоколебимость.

Леонид Дмитриевич сообщил грустные вести о болезни Пер-восвятителя. Уповаю, что Господь воздвигнет Пастыря, который упасет наши души. Много философствовать и расстраиваться не стоит — только укрепляйте веру свою и приобретайте богатство неветшающее. Привет мой искренний твоей сестре Е. и племянницам — они, вероятно, уже взрослые барышни.

Храни Господь и благослови.

С любовью, многогрешный

а.В.

* * *

Дорогая О., только что получил твое письмо, а вчера открытку от В. Как хорошо, что вам удалось повидаться друг с другом, а главное — побыть в родной нам и дорогой среде. Ты пишешь, что я грустен в своих письмах. Конечно, это так. При всей несокрушимости своей веры, своих идеалов длительная жизнь в беспросветной серости и будне не могут не наложить своей печати.

Правда, если бы быть более сильным и внутренне устроенным, то никакая бы обстановка и условия не смогли бы разрушить или омрачить то внутреннее спокойствие и радость, которые сопровождают жизнь по духу. Но, к сожалению, несмотря на свой возраст, относительно почтенный — мы еще младенцы (говорю про себя) в области духовной жизни. Поэтому свою внутреннюю бодрость и спокойствие отношу исключительно действию благодати Божией, привлекаемой молитвами вашими и друзей моих. Поэтому так и прошу у всех единственно — молитв.

Возможно, что мой срок несколько удлинится, хотя определенно еще ничего не знаю. Но к этому отношусь с полным спокойствием и покорностью.

Желаю и тебе бодрости, спокойствия и внутренней радости, проистекающей от неустанной работы над собой. Твои четочки доставляют мне немало радости — очень благодарю тебя за них.

Храни тебя Господь и благослови.

а.В.

 2/15.V.1937 г.

* * *

Наступила теплая пора. После долгого периода холода теплое дыхание воздуха и ласкающие лучи солнца действуют радостно-бодряще, вселяя, если не любовь к жизни этой, то какую-то примиренность со всем происходящим. Есть некая отрада, утешение и в этой жизни, отрада не переходящая в грех, это радость, возвещенная в псалме: «Небеса поведают славу Божию». У нас ни о какой красоте природы говорить не приходится — так скудно все кругом: песок, камни и вода. Ни травки зеленой, ни деревца давно уже не вижу. Вот только солнце, ласкающее нас лучами своими и обдающее теплым дыханием своим, может говорить нам о переменах природы, и также возвещает о величии Творца.

Сегодня день св. ал. Иоанна, Богодухновенные писания которого возвещают нам сокровенные тайны Божественной жизни: Бог-Дух, Бог-любовь, Бог-свет, и пути познания Божественного идут по этим определениям: пребывающий в любви, пребывает в Боге; соблюдающий заповеди и тем одухотворившийся делается обителью, где Отец, Сын и Дух почивают; и неизреченный Божественный свет зрится только оком чистым и светлым, освобожденным от всякой тины греха.

Высокие созерцания могут быть для нас только предметом некоторых размышлений, направляющих наши мысли к горнему. Дела же любви и очищения сердца своего — забота наша на каж-

дый день. Неудержимо мчится время, дни нашего пребывания на земле сокращаются, а еще не положено и начало благое, ибо рассеянность, суета, рассеянность мыслей и похоти разные наполняют жизнь. Потому трудно будет рассчитывать, что при переходе в тот мир мы будем находиться во свете среди радости и ликования праведных. [Далее стерта строка. Вероятно, говорится об изучении в молодые годы Посланий. — Публ.] Послания Апостольские — послания Иоанна производили какое-то особое действие на душу. Казалось, как будто приоткрывается завеса, скрывающая от нас небесный мир. Потом и Послания Павла — также преисполняли душу духовного трепета.

Уже давно не читал этих Посланий.

Вчера получил две открытки от М. и письмо от Ол.Г. Отец живет по-прежнему; может быть, гроза и минует его. А Вера как будто не особенно склонна ехать ко мне с Л.Дм., хотя сама до сих пор еще не написала ничего. Может быть, при нынешних строгостях, еще не бывших за все время моей здесь жизни, и не благоразумно ему ехать. К женщинам как-то спокойнее и легче относятся.

Привет всем.

Храни вас Господь и благослови.

С любовью, многогрешный

а.В.

 8/21.V. 1937 г.

* * *

+ Христос Воскресе!

Вчера был порадован получением твоего, О., письма вместе с письмом Е. и открыткой М. Слава Богу, что все благополучны, здоровы и сохраняется доброе настроение. Сохранение внутреннего равновесия, неизменной бодрости и непоколебимого устремления к одной цели, являясь необходимым условием внутреннего роста, движения вперед, представляется нам как некий дар, сходящий свыше.

Да и трудно представить себе возможность такого устроения внутреннего при нынешних условиях без помощи свыше, ибо естественное течение жизни как раз создает впечатление крайней изменчивости, неустойчивости, отсюда ослабления духа, некоторого смятения. Только Дух Божий Животворящий может сохранить неизменной бодрость в нашем немощнейшем сосуде. И Господь не оставляет Своими милостями.

Ты хочешь знать о неких изменениях моей жизни, которые беспокоют тебя.

Пока беспокоиться и волноваться особенно нечего. Первый вопрос о сроке моем. Прежние мои зачеты не сняты, и не перезачтены; за 1 кв. этого года получил, правда, несколько уменьшенный (23 дня), но все же нормальный зачет. Снятие всех зачетов и пересчет на 18 происходят пока только персонально. Будет ли это применено ко мне — неизвестно, пожалуй, больше шансов, что меня не коснется. Отсюда конец моего срока колеблется от июня 38 до февраля 40, т.е. от одного года до 2 лет 8 месяцев. После всего прожитого это уже не такие большие сроки, если милость Господа по-прежнему будет охранять мою немощь, как это было неизменным на протяжении этих пяти с лишним лет.

Что же касается изменений условий жизни, то существенно они не изменились. Переселили с поселка на лагпункт за проволоку; несколько теснее, меньше удобств, но все же значительно лучше и удобнее, чем было когда-то лет 5-3 тому назад. Живу среди интеллигентной и культурной публики, имею возможность почитать, как свою любимую литературу, так и случайно находимую в библиотеке. Так вновь прочел «Войну и мир» Толстого, восторгался красотой его художественного творчества. И как грустно, что он, — искренно искавший высшую правду, все время устремлявший очи горе, запутался в своей ложной философии благодаря своей непомерной гордости и крайнего самомнения. Некому и нечему было его смирить, а без смирения закрыт вход в Высший мир. Он все же пытался войти «перелазя инуде», путем неправым — и был свергнут. Его богословские и философские сочинения, нужно сказать, очень слабые при самой снисходительной критике — читать совсем не могу, да и не может сердце, любящее Христа, читать его ничтожное богохульство. Художественные же его творения — творения человеческие, земные — высоки и прекрасны. А тема этого романа — война 12 года — дает богатый матерьял для разных размышлений.

Как суетна и ничтожна вся жизнь человечества; непрерывная цепь насилий, убийств, войн, всегдашнего разделения ничтожной части — благоденствующих и большей — страждущих и угнетенных. Так в мире царит грех, и плоды его чувствуются в каждом моменте истории, на каждом отдельном человеке. И прав древний мудрец, когда, наблюдая ничтожность жизни, сказал слова, повторяемые через века: «все суета сует, всяческая суета».

Мы также повторяем эти слова, относя их к внешнему течению жизни, ибо нам дано знать другую высшую сокровенную жизнь, жизнь вечную, а «жизнь вечная — знать Тебя Единого Истинного Бога и Посланного Тобою Иисуса Христа». Потому для

нас близки другие слова апостола: все преходит и мир преходит, а творящий волю Господню пребывает во век.

Из этого потока неустойчивой и поистине суетной жизни мы как бы уходим, погружаясь в благодатные воды жизни в Церкви. Да, без этой жизни благодатной, без этой веры животворной мы были бы самыми несчастными и жалкими из всех живущих на земле.

Поэтому призыв литургии «Благодарим Господа» всегда должен звучать в ушах наших. Благодарим Господа за все благодеяния Его — за то, что просветил нас светом вечной Правды, омыл нас пречистой Кровию Своей и питает нас Пречистой Плоти Своей. Ему слава во веки. Аминь!

Радует меня, что как будто гроза, собравшаяся над головой моего папы, проходит мимо, не причинив ему особого вреда. Уповаю на Господа, что и скорби, облежащие это время меня, также развеваются, не оставив следа о себе. На днях мы все переживали тревожные минуты, опасаясь перевода в особо тяжелые условия, часть из нас и попали туда. Господь сохранил меня невредимым.

Ты спрашиваешь еще меня о столе. Переезд на л/п в этом отношении, лишив меня возможности самому готовить пищу, несколько устроил, так как здесь столовая наряду с мясными блюдами готовит ежедневно рыбу, чего в нашей ИТР-ской столовой не было. Также ежедневно беру гороховый или макаронный суп и рыбу. Это более чем достаточно. Дома же пью чай. Когда у меня был сухой кисель, то заваривал его. Теперь просил М. прислать его, а то у нас в продаже нет. На все содержание получаю (вместе с т.н. премиальными) 150 р. в месяц — для меня это более чем достаточно, тем более, что меня так часто балуют посылками, ведь и здесь можно купить решительно все. Ты предлагаешь зеленый горошек — не люблю, не посылай. Так же неудача с сыром — быстро плесневеет, приходится сразу отдавать, да и не люблю сыр.

Знаю, что сейчас ты скажешь — что же посылать? — то не любит, того нельзя, этого не хочет — задача трудно разрешимая. Сам знаю это. Да ничего и не надо. Но если уж мы так привыкли, чтобы любовь наша как-то внешне проявлялась и при разделенно-сти пространства имела какую-то вещественность, то посылайте в самом малом количестве то, что посылали раньше. Только как бы не было это тяжелым бременем для вас, а то ведь условия жизни, знаю, и у вас нелегки.

Жду вашего письма с канонами Вознесенью и Троице.

Привет В.Н. и Леон.Дм.; Е. буду писать отдельно.

Храни вас Господь и благослови.

С любовью, многогрешный

а.В.

24.V. — 6.VI.1937 г.

Неделя о слепом.

P.S. Мне хотелось бы очень знать о твоих планах на будущее, ты вскользь о них упоминаешь, только хочу знать все.

а.В.

* * *

Дорогая О., сегодня в день Всех Святых, получил твое письмо; оно опущено в Ленинграде 25, а 27 — уже у меня, быстрота необычайная. Печальны твои строки; впрочем, нет причин к радостному настроению.

И мои строки едва ли могут прибавить бодрости, так как все же здесь мы переживаем невеселые тревожные дни. Если все же бодрость не покидает нас и спокойствие с нами, — то только потому, что не здесь, на тревожной и печальной земле, мы утверждаем свои идеалы, а в небесном горнем мире — все наши надежды, наше упование.

Ты пишешь, что многое хотела бы сказать, да трудно на расстоянии. Конечно, повидаться было бы очень хорошо, но теперь это невозможно. С радостью повидался бы с тобой, с Е. и с В., но в нынешнем году, вероятно, ни с кем это не удастся. Опять нужно терпение. Будем ждать будущего года — что он принесет.

Тебя по-прежнему беспокоит твоя некоторая неустроенность. Трудно сейчас что-нибудь сказать по этому вопросу. Может быть, теперешнее твое положение — наилучшее из возможных в наше время. Но сам-то я слишком оторван от жизни и с трудом представляю условия ее. Когда начинаю думать, как же сам-то буду жить, если получу возможность возвратиться обратно, то совершенно не представляю конкретно форм, в которые облечется моя жизнь.

А сейчас об этом и думать как-то не хочется. Еще Л. Дм. писал, что М.Сер. хворает и лежит в больнице, если это так, то сообщи, кто же теперь возглавляет. Есть ли какие-либо сведения о жизни Л.М. [архим. Лев (Егоров). — Публ.] , когда он собирается возвращаться? Очень интересно было бы узнать что-нибудь о жизни В.М. [архим. Гурий (Егоров), — Публ.], имею очень смутное, неясное о ней представление. И, конечно, очень

интересует судьба Леонида Дмитриевича. Напиши, что знаешь. Печально, что у тебя существенные разногласия с В. Хотелось бы мне узнать что-нибудь поподробнее из ее жизни и ваших разномыслии. Думаю, ты могла бы написать мне об этом, и это не было бы ни сплетней, ни нарушением дружбы.

Иногда мелькает мысль, что по своем возвращении мог бы быть немного полезен вам, живя где-либо поблизости или даже вместе с вами. Но да управит стопы наши Сам Господь!

С особой любовью вспоминаю Макарьевскую пустынь — вот если бы в таком уголке довел Господь дожить дни свои, было бы высшим здесь счастьем; но и это едва ли возможно.

Да, вы так ничего и не пишете о Б. [архиеп. Иннокентий (Тихонов). — Публ.], устроился ли он на юге или опять возвратился в наши места — напиши.

Завтра — пост, на этот раз очень кратковременный и относительно легкий. Нам, хотящим (пока все только еще собираемся) жить по духу, крепко надо возлюбить пост, ибо без воздержания ничего мы не сможем сделать, без утеснения себя не сможем подняться ввысь. Будем пользоваться всяким благоприятным случаем, чтобы приобрести нечто в вечности.

Дорогая О., не могу ничего тебе посоветовать, Господь Всемилостивый да управит стопы твои! Сам-то совсем стал никудышным, и будет ли еще какой-нибудь из меня толк — кто скажет?! Привет мой искренний В., Ж., Н., М.А. Приветствуй от меня Е.О. и твоих милых племянниц.

Храни вас Господь и благослови.

С любовью, многогрешный

а.В.

27.VI.1937 г.

* * *

День св. ал. Петра и Павла.

Давно уже не приходилось читать их Божественные писания, точно так же давно не имел возможности радовать душу лирикой пророка Давида. Слава Господу, что величайшая из всех на земле книг доступна и по сейчас.

Оглядываюсь кругом, вижу великое множество разнообразных книг, но нет в них ни в одной животворного духа, о котором воздыхает жаждущая душа, эти книги или плод ограниченной, но мнящей себя великой, мудрости человеческой, или, что хуже, — и их гораздо больше — сборник тлетворных слов о страстях и похотях человека, восхваляющих последние, рисующих их как

что-то прекрасное, вожделенное. «Суета сует» — слова Екклезиа-ста лучше всего подойдут к оценке их по существу. И несмотря на это люди тратят массу времени и сил на их писание и еще больше на их чтение. И даже те, кто должен питаться только Божественными писаниями, и те отдают часть своего времени, а отсюда и часть души своей на это ненужное, и часто тлетворное чтение.

Словеса Божественного Павла объемлют во всей полноте и глубине всю веру нашу, и приступающий к их изучению «погружает, — выражаясь словами поэта, — свой ум в глубину писаний его». И мы, читавшие его и читающие, далеко не все понимаем. Если есть возможность в отношении времени и книг, то необходимо положить за правило не только читать его, но и изучать, руководствуясь творениями св. Иоанна Златоуста и писаниями еп. Феофана. После такого длительного и тщательного изучения какое богатство небесной мудрости станет вашим достоянием, насколько тверже будут стоять ноги ваши на камне веры. Если есть возможность у вас, — она как будто бы есть — не пренебрегайте этим, не тратьте безрассудно времени дорогого, дайте душе то, что необходимо для ее жизни и роста. Да поможет вам в этом Господь!

«Желание имею разрешитися и со Христом быть» — вот конечная цель многотрудной жизни апостола, как она представлялась ему. Живет на земле и трудится больше всех остальных, но по существу он уже не земной человек, ибо таинственные видения Господа, открывшие ему тайны Церкви, и благодатное восхищение до третьего неба, где он созерцал неизреченную сладость и красоту рая, уготованного всем возлюбившим Господа, — все это отрешило апостола от земной жизни. Он, призывая всех к горнему мудрованию, прежде всего и больше всего явил образ этого небесного жития на земле на себе самом.

Испорчена наша природа человеческая — когда внешне все благополучно и спокойно, то небесное и духовное ослабевает, земное и плотское притягивает к себе, и, наоборот, скорби и печали как нельзя лучше возводят нас к небесам. А мы-то немощные и слабые так боимся всякого рода неприятностей и испытаний.

Живу по-прежнему, — здоров, благополучен и бодр. От М. имею письмо от 2/VII; почему-то Е. не пишет, разве в большом городе она очень занята и не имеет свободного времени? В. по-прежнему молчит. На последнее письмо О. давно написал ответ.

Пишите.

Храни всех вас Господь и благослови!

С любовью, многогрешный

а.В.

29.VI. — 12. VII. 1937 г.

Дорогая О., как только что написал В., повторяю тебе — в праздник св. вмч. Пантелеймона был обрадован получением сразу пяти писем, в том числе и от тебя. Спасибо, что не забываете. Так, положение Леон.Мих. [архим. Лев (Егоров) находился в лагере под Кузнецком. — Публ.] ухудшилось, это мне очень понятно, ведь и сам все время нахожусь под угрозой этого ухудшения. Вчера провожали многих из своих товарищей, отправившихся в путь далекий — Колыму. Про себя ничего сказать определенного не могу — временно оставлен на своем месте, но, по-видимому, нас всех отсюда отправят, только в разные места и в разное время. Это хотя и не слишком сильно беспокоит, однако все же вносит некоторую тревогу.

Но, оказывается, тревога и беспокойство посещает сейчас и многих других. Ты пишешь о тревожной жизни В.М. [архим. Гурий после лагеря находился в Средней Азии. — Публ.], да и брат Насти [игум. Иоасаф Череменецкого монастыря находился в ссылке, откуда не вернулся. — Публ.] тоже отправился странствовать. Все это на грустные мысли настраивает. Это время еще очень беспокоюсь за своего отца, но пока он, слава Богу, здоров и благополучен. Сейчас работа у меня увеличилась — во-первых, прибавили один час к рабочему дню, уничтожив завтрак, так что теперь работаем без перерыва с 9 до 6, а затем нагрузка из-за отъезда товарищей. На работе чувствую себя иногда утомленным.

Ты на свою судьбу сетуешь — успехи родных и друзей, их матерьяльное преимущество рождают как бы некоторую зависть, а главное недовольство своим положением и разочарованием в правильности избранного пути. Конечно, это минутное искушение, так как ты прекрасно знаешь, что в той области, в которой ты работаешь, можно приобрести ценности безмерно большие, чем новый учебник, научная диссертация и пр. другие ценности жизни этой. Ты говоришь, что вот в своей-то специальности усовершение идет очень медленно, не заметно явно ощутимых плодов. Что ж, в меру трудов и по степени смирения Господь посылает Свою благодать, которая и преображает нашу душу и возносит ее на высоту. И нередко плоды сокровенными остаются в душе до времени, ибо не всем и во всякое время полезно бывает узреть себя в ином облагодатствованном виде. Здесь особенно нужно помнить слова Господа: «в терпении стяжите души ваша». Великое прилежание и терпение нужны всякому подвизающемуся.

О К.В. Если раньше при обстановке, ограждающей от многих соблазнов, а главное — побуждающей к некоторой духовной

деятельности, ей все же было трудно, то представляю, как тяжело ей теперь в условиях менее благоприятных. Хорошо еще, что она живет вблизи вас, а то могла бы совсем споткнуться. Надо ей помочь, снисходя к ее способностям, помогая нести лежащую на душе тяготу, главное же — оказывать молитвенную помощь. Да поможет ей Господь!

Так, прежде всего не озирайся по сторонам, не смотри назад. Избранный путь жизни — верен. Большая половина жизни уже прожита. Устремим свои очи духовные к Единому Безгрешному. Конец жизни этой и начало будущей вечной — вот о чем больше всего мы должны размышлять.

Оглядываясь назад, удивляешься быстротечности человеческой жизни — она одно мгновение, по-видимому, это же чувство, еще более усиленное, будет в момент расставания с землей. Теперь сумрачно, грустно кругом, нет места покою и уже в буквальном смысле ничто не привязывает к этой временной жизни. Надо только молить Господа, да даст силы перенести все испытания без ропота, и в вере несомненной, в совести чистой отойти к Небесному Отцу.

Вспоминаю часто Петергоф, его авву больного и благостного [игум. Варсонофий. — Публ.], сестер, усердствующих в подвиге. Там очень хорошо было служить в храме. Некоторые службы были неповторимыми в жизни моей. Да благословит Господь этот святой уголок.

Еще чаще мысли устремляются к Макарьевской пустыни и обитателям ее. Это была настоящая обитель, полная благодати... Как хорошо там было теперь в августе, в дни перед Успеньем.

Передай мой привет Ел.Ос., племянницам и всем друзьям.

Храни вас Господь и благослови!

Не печалься, а понемногу трудись и войдешь в радость Господа!

С любовью, многогрешный

а. В.

11.VIII. 1937 г.