- 66 -

21

МОИ СТИХИ

Агриппе д'Обинье

Сто лет спустя школяр или поэт —

Не Альда ли Мануция* потомок? —

Из недр архивных извлечет на свет

Моих сонетов уцелевший томик.

 

Сквозь мрак веков, раскрыв забвенья гроб,

Воскреснет дю Вентре на книжной полке.

Ханжи-философы нахмурят лоб,

А молодежь полюбит втихомолку:

 

Я гнев и гордость властно в ней зажгу —

Пускай без страха вденет ногу в стремя,

Пусть бросит жизнь наперерез врагу!..

Как колокол в дни бедствия звеня,

 

Стихи мои встают навстречу дням:

Готовься к бою, сумрачное Время!

 

22

УСЕРДНЫЙ УЧЕНИК

 

Палач купил в Марселе обезьяну:

«— Ну что за умница! и так ловка!

Вот будет радость деток велика,

Когда ее учить проказам стану!..»

 

Недолго терла бойкая плутовка

Хвостатым задом школьную скамью:

Стащила у хозяина веревку

И... за ночь удушила всю семью.

 

...Болтают, обезьяны входят в моду.

Я слышал: не жалея средств и сил,

Карл Валуа готовит для народа

Забаву наподобие Васси.**

 

Молитесь, дети: Господи, спаси

От обезьян де Гизовой породы!

 


* Альд Мануций — известный также под именем Альдо Пио (1450— 1515) — один из венецианских первопечатников.

** Забава наподобие Васси — намек на зверское избиение кальвинистов наемниками де Гизов в Васси, центре округа Верхняя Марна, 1 и 2 марта 1562 г. Этот погром считается началом тридцатилетних религиозных войн во Франции.

- 67 -

23

НАПРАСНЫЙ ТРУД

 

Бог сто веков наводит свой порядок:

Послал потоп, на ранги разделил

Господ и чернь, непьющих и кутил,

Завел чертей и ангелов отряды —

Порядка все ж никак не водворил:

 

Воруют все, кинжалом сводят счеты,

Принц с девкой спит, с маркизою — пастух,

Империями правят идиоты,

Попы жиреют, мрут в нужде сироты,

И Господа ругают хамы вслух.

 

...Когда дворцы и церкви будут срыты,

Порядок водворится — без господ:

Давно подозревает мой народ,

Что лучше быть не набожным, но сытым.

 

24

вороньё

 

Гиз-дурачок и жирный кардинал,

Святейший Лис, сколачивают Лигу:

Готовят нам, французам, рабства иго,

А Родине — кровавый карнавал.

 

Их королева-мать снабжает ядом,

Брат короля им свой совет несет,

Испанцы платят золотом за всё —

Каких еще помощников им надо?

 

Попы, солдаты — каждый рвет свое.

Над трупами жиреет воронье,

И бродят по дорогам толпы нищих.

Растут нужда и горе с каждым днем.

 

Когда ж ты поумнеешь, Жак Боном*?

Не время ль кулаки размять, дружище?

 


* Жак Боном — собирательное имя французского простолюдина («Жак-простак»).

- 68 -

25

1572, АВГУСТА 24-Е

 

Огнем и сталью пахнут эти дни.

Кресты, костры — и кровь. Идет охота:

Католик убивает гугенота

Под колокол аббатства Сен-Дени.

 

Король перебирает зерна четок,

Француза на француза натравив...

Смотри, мясник,— не сбиться бы со счета!

Смотри, не захлебнуться бы в крови!

 

Я все не верю: правда или бредни

Весь этот ад? Чтоб жизнь свою спасти,

Наваррский вынужден идти к обедне!

А Колиньи* переплывает Стикс...

 

Придет ли день, когда в стране моей

Не станет ни попов, ни королей?!

 

26

ОБЕТ

 

Замок тяжелый на сердце повешу,

Запру на ключ рой мыслей и страстей.

Все, чем был счастлив я, все, чем был грешен,

Укрою в тайниках души своей.

 

Без клятв — к чему слова? — кинжал из ножен!

Тверди варфоломеевский урок!

Пусть не уймется гневный твой клинок,

Пока ты жив, а враг не уничтожен!

 

Сломил кинжал — хватай с дороги камень,

Рази врага прадедовской пращой,

Колом, зубами, голыми руками

И, обезумев,— бешеной слюной.

 

...Мечты, любовь и все, что мне любезно,

Замкну на ключ. И ключ закину в бездну.

 


* Колиньи — Гаспар де Шатильон (1519—1572), адмирал, политический деятель, вождь гугенотов. Убит наемниками Карла IX накануне Варфоломеевской резни.

- 69 -

27

НОЧЬ СВ. ВАРФОЛОМЕЯ

 

Сквозь дым — неумолкающий набат,

И пламя, жадно лижущее стены,

И окровавленные волны Сены,

И крики, и горящих трупов смрад…

 

Под сенью ночи в переулках рыщут

Повязки белые — из дома в дом.

Во всех домах, отмеченных крестом,

Святым крестом указана добыча!

 

Набат, набат!.. Благословляет небо,

Попы благословляют и король —

Детей и женщин льющуюся кровь,

Весь этот черный бред, всю эту небыль...

 

Где брат твой, Каин? Ты молчишь? Убит!

Чья кровь клеймом на лбу твоем горит?!

 

28

ДОБРЕЙШЕМУ ИЗ ВАЛУА

 

Ты будешь спать. Не потревожат сон

Ни яростный набат Варфоломея,

Ни вопли жертв. Умолк последний стон.

Приказ исполнен. Жертвы коченеют.

 

Ты будешь пить. Не обратится в кровь

Твое вино, и призраком Медузы

Пред королем своим не встанут вновь

Изрубленные на куски французы.

 

Ты будешь жить. Забудь про эту бойню,

Спи, пей, молись, повелевай спокойно,

Пока Судьбы не грянет приговор:

Взойдут плоды кровавого посева —

Для новых битв отточим шпаги гнева,

А для тебя, король-мясник,— топор!

 

- 70 -

29

ЗЕЛЬЕ ГЕКАТЫ

 

Еще и сорока нельзя вам дать:

И ручки пухлые, и голос жирный...

Мильон экю за тайну эликсира

Вы заплатили, королева-мать!

 

Его варил астролог Нострадамус*,

Мессер Рене** на ядах настоял;

Монлюк***, де Гиз, Таванн и кардинал

Размешивали грязными руками.

 

Бокал бессмертья полон до краев —

Вдова сосет, захлебываясь, кровь

Шестидесяти тысяч гугенотов...

Врешь, ведьма,— ты не доживешь до ста!

 

Я вижу день — народ сметет, восстав,

И королев, и королей со счетов!

 

30

НОЧНЫЕ ТЕНИ

 

Во мраке факел чертит дымный след.

Шаги слышны: солдат прошел дозором.

О камень гулко звякает мушкет.

Звонок вдали. И тихо. Полночь скоро.

 

Храни Господь от королевских слуг,

Храни от молодцов превопроворных!

Пусть не уйти мне от загробных мук —

Уйти б хоть от ворон в сутанах черных!

 

Куда идти? Эдикт — на всех заставах,

Слепые окна — на запорах ржавых.

Отряд, вооруженный до зубов...

Всю ночь по городу брожу тревожно,

 

И следом — Смерть, товарищ мой дорожный,

Торопится в истоптанных сабо.

 


* Нострадамус—иначе: Мишель Нотр-Дам (1505—1566), лейб-медик Карла Валуа, известный своими предсказаниями «конца света» — предсказаниями, свершения которых ожидали еще в XIX веке!

** Мессер Рене — скорее всего, подразумевается Рене Бираг (1507— 1583), кардинал, затем канцлер, один из организаторов Варфоломеевской резни.

*** Монлюк (1499—1577), Таван (1555—1630) — политические деятели, полководцы Католической лиги.

- 71 -

31

КОРОЛЕВСКАЯ КАПЕЛЛА

 

Носитель обесславленной короны

Послал курьера к мастерам Кремоны

Купить секстет скрипичный повелел.

И вот оркестр — у грязного престола.

Ханже и мастеру заплечных дел

Колдун-скрипач наяривает соло.

 

Рыдают струны, ангельски звеня...

Отменный корм! — но явно не в коня:

Виолы трель не по душе вампиру —

Ему нужны не скрипки, а секиры,

Костры, и кровь, и черный ад кадил!

О, если бы ты знал его, Амати,

Столетней горной ели ты б не тратил

Ты гроб ему б сосновый сколотил!

 

32

ПРОКАЖЕННЫЙ

 

Дырявый плащ, засаленная шляпа,

Круг на плече с гусиной красной лапой...

Услышав стук трещотки роковой,

В испуге сторонится даже нищий.

Нет ни ночлега в деревнях, ни пищи...

Кем заклеймен ты — Богом? Сатаной?

 

...Пророк ли, прокаженный ли, поэт —

Анафема! Эдикт! Вердикт! Запрет!

 

— Эй, берегись: Вентре еще на воле!

В костер его! Злодей опасно болен:

Стихами подстрекает к мятежу!

 

...Гляжу на плащ с гусиной лапой красной:

И впрямь, я прокаженного опасней —

Всю Францию трещоткой разбужу!

 

- 72 -

33

В БАСТИЛИИ

 

Паук-судья мне паутину вьет.

В ушах не умолкает гул набата...

Молиться? Не поможет мне Распятый:

Заутра я взойду на эшафот.

 

Не рано ли поэту умирать?

Еще не все написано, пропето!

Хотя б еще одним блеснуть сонетом —

И больше никогда не брать пера...

 

Король, судья, палач и Бог — глухи.

Вчера кюре мне отпустил грехи,

Топор на площади добавит: «Атеп».

Умрет Вентре. Но и король умрет!

 

Его проклятьем помянет народ,

Как я при жизни поминал стихами.

 

34

НЕИСТРЕБИМЫЙ

 

Ад в панике. Лукавый зол, как пес.

Хохочут черти, грешники хохочут,

Все — вверх ногами, шум унять нет мочи:

Кто в ад сонеты дю Вентре занес?!

 

Псалмы забыли праведные души.

Сам Саваоф торопится на крик:

В чем дело? — Тише! Погоди, послушай

Сонет Вентре «Усердный ученик»!..

 

Проклятье на меня — со всех амвонов.

С молитвами и похоронным звоном

Мои стихи сжигают на костре.

Но и в раю, и даже в пекле темном

 

И грешники и праведники помнят

Еретика Гийома дю Вентре!

 

- 73 -

35

MORITURI TE SALUTANT*

 

Орел парит над бурею бессильной;

Не сокрушить морским валам гранит:

Так мысль моя над Смертью и Бастильей

Презрительное мужество хранит.

 

Ты лаврами победными увенчан:

В глухую ночь, под колокольный звон

Ты убивал детей и слабых женщин,

Но я тобой. Король, не побежден!

 

Я не умру. Моим стихам мятежным

Чужд Смерти страх и не нужны надежды

Ты мне смешон, с тюрьмой и топором!

Что когти филина — орлиным крыльям?

 

Мои сонеты ты казнить бессилен.

Дрожи, тиран, перед моим пером!

 

36

АГРИППЕ дОБИНЬЕ

 

Я знаю, что далек от совершенства,

На три ноги хромает мой Пегас.

Свои жемчужины, как духовенство,

У мертвецов заимствую подчас.

 

Когда мое перо усталым скрипом

Подхлестывает бесталанный стих,

Я утешаюсь тем, что ты, Агриппа,

Воруешь рифмы даже у живых.

 

Пожнешь ты лавры, нагуляешь жир...

Помрешь (дай Бог, скорей бы!) —

скажет мир:

«Писал бездарно. И подох без блеска».

 

Я ж кончу, видимо, под топором,

Но скажут внуки: «Молодец Гийом! —

И жил талантливо, и помер с треском!»

 


* «Обреченные на смерть приветствуют тебя» — этими словами гладиаторы приветствовали Цезаря (лат.).

- 74 -

37

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

Маркизе Л.

Меня любить — ведь это сущий ад:

Принять мои ошибки и сомненья,

И от самой себя не знать спасенья,

Испив моих противоречий яд...

 

Далекая моя, кинь трезвый взгляд

На те неповторимые мгновенья —

Опомнись! И предай меня забвенью,

Как долг твой и любовь моя велят.

 

Не знать друзей, терпеть и день и ночь

Тоску разлуки, зря томясь и мучась,—

Зачем тебе такая злая участь?

О как бы я желал тебе помочь,

 

Сказав, что мой сонет — лишь жест Пилата!

Но — я в гробу: отсюда нет возврата.

 

38

ЗНАКОМЫЙ ПОЧЕРК

 

Жонглер* поет «Гийома злые песни»,

«Мясник!» — мальчишки Карлу вслед кричат.

Не надо мне ни лавров, ни наград:

Французам я и без того известен.

 

Меня де Гиз живьем сожрать готов:

Над ним Париж смеется до упаду...

Не надо мне ни славы, ни венков,

Змеиный шип врагов — моя награда.

 

Что в почестях! — Ведь узнаёт и поп,

И нищий, и придворный остолоп

Мои стихи, как узнают походку.

Что в смерти? — Я плюю на палача:

 

Чтоб дю Вентре заставить замолчать,

Всей Франции заткнуть пришлось бы глотку!

 


* Жонглер — здесь: уличный певец, менестрель.

- 75 -

39

ЖИЗНЬ

 

Взлетать все выше в солнечное небо

На золотых Икаровых крылах

И, пораженному стрелою Феба,

Стремительно обрушиваться в прах.

 

Познать предел паденья и позора,

На дне чернейшей бездны изнывать,—

Но в гордой злобе крылья вновь ковать

И Смерть встречать непримиримым взором...

 

Пред чем отступит мужество твое,

О, Человек,— бессильный и отважный,

Титан — и червь?! Какой гоним ты жаждой,

Какая сила в мускулах поет?

 

— Все это жизнь. Приняв ее однажды,

Я до конца сражаюсь за нее.

 

40

В ИЗГНАНИЕ

 

Осенний ветер шевелит устало

Насквозь промокший парус корабля.

А ночь темна, как совесть кардинала,—

Не различишь матроса у руля.

 

Далеко где-то за кормой — земля.

Скрип мачт, как эхо арестантских жалоб.

Наутро Дуврские седые скалы

Напомнят мне про милость короля...

 

О, Франция; прощай! Прости поэта!

В изгнание несет меня волна.

На небесах — ни признака рассвета,

И ночь глухим отчаяньем полна.

 

Но я вернусь!.. А если не придется —

Мой гневный стих во Францию вернется!