Глава II

ПЕРВЫЕ ЭТАПЫ ЖИЗНЕННОГО ПУТИ В ХАРБИНЕ

Как мы оказались в Маньчжурии. В калейдоскопе бурных событий XX века, 20 августа (н.ст.) 1917 года в Хабаровске в семье Павла Степановича Маркизова и его жены Серафимы Ильиничны родился второй сын - Леонид. Старший Константин вскоре умер от инфекционной болезни.

Павел Степанович был учеником фельдшера, отбывал в этой должности действительную военную службу. В 1918 году он демобилизовался с военной службы. Его брат Флор Степанович Маркизов - солдат-

артиллерист, служивший во Владивостоке, тоже демобилизовался, и они уехали работать в полосу отчуждения КВЖД.

Братья П.С. и Ф.С.Маркизовы - уроженцы деревни Стененки Юхновского уезда Смоленской губернии (по нынешнему административному делению дер.Стененки входит в Юхновский район Калужской области).

Павел стал работать на лесной концессии предпринимателя Л.С. Скидельского на станциях КВЖД Лукашёво и Имяньпо, а Флор - в харбинском предприятии этой же фирмы. В 20-ых годах они открыли в Харбине своё дело - «Склад леса, дров и угля братьев Маркизовых» в Модягоу на Дачной улице, № 31 , позднее на Приютской улице № 15, тоже в Модягоу.

Но не буду забегать вперед, а начну повествование с моих детских лет.

От азбуки до аттестата зрелости. Захотелось вспомнить то, чему в детские годы был свидетелем и своего рода участником. Я не берусь писать историю харбинских гимназий, а опишу те годы, когда был учеником (см. таблицу). Вспомнились преподаватели, классные наставники, директора и, конечно, соученики. Не все фамилии и имена сохранила память. Извините меня и дополните мое повествование.

В гимназии имени А.С. Пушкина. 1 сентября 1925 года в Модягоу, на Гоголевской улице, между Дачной и Брусиловской, в доме, арендованном у известного харбинца г-на Кайдо, с большим садом, в котором оборудовали летнюю сцену и волейбольную площадку, открыли «Харбинскую русскую частную гимназию имени А.С. Пушкина». Учредителями и совладельцами ее были Владимир Васильевич Колошин, Борис Васильевич Осипов и другие харбинцы. Директором стал Николай Павлович Покровский, до перехода КВЖД в совместное управление СССР и Китая (1924 г.) -директор железнодорожной гимназии имени ген. Д.Л. Хорвата, опытный педагог.

В третьем приготовительном классе нашим преподавателем и классным наставником была Мария Ивановна Бутакова. Она сумела подойти к своим подопечным ученикам, и ее очень любили питомцы. Учебный год прошел благополучно и все «приготовишки» перешли в первый класс, а сама Мария Ивановна осталась в приготовительном.

С первого класса и далее нашим классным наставником стал Григорий Александрович Носков, преподававший русский язык и литературу. Мы часто сердились, когда он, к примеру, давал нам в виде домашнего задания выучить наизусть отдельные абзацы «Слова о полку Игореве» на языке подлинника, то есть церковно-славянском. И только позднее мы поняли мудрость этого задания: смогли уяснить многое, что ускользнуло бы в русском переводе на современный нам язык.

Григорий Александрович («Григорисаныч») организовывал и самодеятельность. На школьных вечерах ученики нашего класса ставили не-

большие пьесы, пели, исполняли музыкальные номера. Помню, я участвовал в качестве «артиста» в сцене из «Утопленника» по произведению А.С.Пушкина («Прибежали в избу дети...»), и в юмористической постановке «Петькины пословицы», когда герой готовил урок (надо было вспоминать пословицы), вставлял пословицы в разговор взрослых, вызывая смех в зале.

Русскую историю преподавал Александр Петрович Гантимуров-Кузнецов, князь по происхождению, он как-то рассказывал нам свою родословную; их род происходил от татарско-монгольского хана Тимура и его предки поэтому стали Гантимуровыми. Историю он знал очень хорошо, что чувствовалось на уроках, и нам было интересно. Историю России мы изучали по учебнику сначала Острогорского (краткий курс для младших классов), а в старших классах по курсу проф. С.Ф.Платонова. Кстати, сейчас учебник Платонова стали переиздавать.

Хочется рассказать о преподавателе географии и черчения Сергее Анатольевиче Безобразове. Он в прошлом царский офицер, и это чувствовалось в его цивилизованных манерах, хотя и других преподавателей нельзя было упрекнуть в неумении держаться в классе. Преподавание географии сопровождалось индивидуальными заданиями каждому учащемуся; надо было каждую треть учебного года вычертить карту размером на ватманский лист. Работу надо было показывать Сергею Анатольевичу по частям. Это очень помогало запомнить пройденный материал. Вспоминается, как я имел задание вычертить карту Австралии и Океании. Всё шло как надо, пока я не раскрасил ультрамарином Тихий океан: краску развел очень густо и океан получился ужасный, как будто в океане постоянная буря и огромные волны. Вся работа шла насмарку, или не выше тройки. Положение спас студент Харбинского политехнического института Александр Сакович, частый гость нашей семьи. Он

наклеил на чертежную доску мучным клейстером по контуру этот лист ватмана, взял губку, хозяйственное мыло и смыл ультрамарин с «океана». А так как карта была вычерчена германской тушью и на хорошем листе ватмана, то смытой оказалась только краска океана. После того, как ватман высох и бумага распрямилась, Тихий океан мы окрасили жидко разведенным ультрамарином и карта была спасена.

Сергей Анатольевич не «витал в облаках». Помню, как-то один из учеников на уроке экономической географии Ленинград назвал Петроградом. Он поправил его, сказал: «Мы изучаем не историю, а экономическую географию СССР и надо называть города и области страны так, как они называются сегодня и как написано в учебнике».

Со школьных лет мне запомнилось почему-то название на географической карте СССР «Автономная область Коми (зырян)». Тогда я не думал, что с Коми республикой я буду связан более чем 50 лет моей жизни (с 15 мая 1951 года и до сих пор). Что это было? Может быть предчувствие? Не знаю.

Латынь преподавал Филипп Филиппович Осипов. В1944 году, проезжая из Шанхая в Харбин, я встретился с Филиппом Филипповичем в Тянь-цзине - он был там директором русской гимназии. Его однофамилец Владимир Васильевич Осипов преподавал физику и химию (с ним я встретился в 1946 году в ГУЛАГе). Ботанику и зоологию преподавала Краснопевцева, ее сыновья Юрий и Ювеналий учились в классе младше меня.

Английский язык преподавал Николай Готфридович Вестфаль. Анатолий Александрович Ефимов преподавал рисование и руководил великорусским оркестром, мы собирались на сыгровки обычно по воскресеньям. В 1940-х годах Анатолий Александрович возглавлял великорусский оркестр в Русском общественном собрании в Шанхае. Там я бывал на концертах этого оркестра, но сам в том оркестре не участвовал.

Сергей Викторович Гурьев вместе с китайским «сяньшеном» преподавал китайский язык (С.В.Гурьев погиб в 1945 г. в ГУЛАГе). Протоиерей о.Михаил Топорков был нашим законоучителем. Он избегал ставить нам меньше «5», был очень добрым, и нам было стыдно не знать урок. Для католиков Закон Божий преподавал ксёндз, обучать евреев приходил раввин.

И еще хочется вспомнить Якова Михайловича Ларионова. Он Генерального штаба (Российской империи) генерал-майор, участник 1-й мировой войны, в гражданской войне не участвовал. У нас он преподавал арифметику и востоковедение, хотя специалистом по Востоку не был, но его эрудиции хватало. Весь курс арифметики (чувствуя, что мы «плава-

ли» при ответах) он сгруппировал в «100 вопросов и ответов» и этим облегчил нам сдачу экзаменов, а оценка шла в будущий аттестат, так как курс арифметики заканчивался.

Яков Михайлович был отличным шахматистом и его партнером бывал мой отец Павел Степанович. У Якова Михайловича сохранилась отличная библиотека по истории России с уникальными трудами историков, изданными еще до революции. Так что помимо учебника истории профессора С.Ф.Платонова, я с интересом изучал, обычно во время летних каникул, классические труды российских историков, которых Яков Михайлович сохранил с «доброго старого времени».

Наш класс был довольно большой. Получилось так, что с Владимиром Домбским мы учились, начиная с приготовительного класса и до выпускного (мы оба позднее перешли из Пушкинской в гимназию имени Ф.М. Достоевского), встречались и по окончании гимназии. Вместе с нами учились Олег Глебов, Анна Демина, двоюродные сестры Светлана и Нина Поляковы, Дмитрий Штейнберг, Виталий Алексеев, Борис Спехов, Илья Фиркович, Вера Троицкая, Валентина Фоменко, Анисья Головенко, Елена Панюкова. Китайцы Лю Шифан и Лю Шицзин пришли после окончания китайской школы, чтобы усовершенствовать свой русский язык, которым владели прилично.

Когда мы начинали учиться, гимназию имени А.С. Пушкина окончила Люба Крутова. Вскоре она вышла замуж за харбинского журналиста князя Николая Александровича Ухтомского. А брат Любы Вадим, скаут-»разведчик» (так называлась детская организация) учился младше меня на один или два класса. И Вадим Кругов и князь Ухтомский были репрессированы в 1945 году и погибли в ГУЛАГе: Вадим в 1948 году в Востураллаге в Тавде, князь в 1953 г. в Речлаге в Воркуте. Любовь Александровна Ухтомская скончалась в Бразилии 16 апреля 1998 года в возрасте 85 лет; где и когда погиб ее муж, она узнала лишь незадолго до своей кончины, когда уже была тяжело больна. Дочь Ухтомских Елена Николаевна (в замужестве Штрахан) живет в Рио-де-Жанейро. Узнать судьбу Вадима и Николая Александровича они смогли с помощью сыктывкарской организации «Мемориал», а сразу после отъезда из Харбина в Бразилию они опасались разыскивать их, чтобы не подвести тех жителей Советского Союза, через кого они могли бы начать поиск. Такой сложной была обстановка в нашей стране.

В гимназии имени Ф.М. Достоевского. Два последних учебных года с 1 сентября 1931 г. по 19 июня 1933 г. я учился в гимназии имени

Ф.М. Достоевского. Она была создана на базе закрывшейся американской гимназии для русских детей, созданной сектой методистов. Причиной перехода была необходимость лучше изучить английской язык. Его преподавала в нашем классе Евдокия Ивановна Чураковская. Уроки английского языка были ежедневно. Занятия велись полностью на английском языке, на уроках не произносилось ни одного русского слова. Изучалась грамматика, разговорный язык, история английской литературы, коммерческая корреспонденция, писали диктанты, заучивали стихотворения, читали отрывки из английской прозы, пересказывали прочитанное.

Подготовку получили основательную, но свободно разговаривать по-английски не очень рисковали. Когда в 1940 году я пришел в Шанхае к преподавателю, дававшему частные уроки английского, г-ну Гартенштейну, выпускнику Гонконгского университета, не владевшему русским, то выслушав мое желание брать у него уроки, он сказал, что я прилично владею английским. Я ответил: «А вы знаете, чего мне стоило рассказать вам по-английски о желании заниматься у вас?» Он засмеялся и сказал: «Значит, вам нужна практика». Мы с ним позанимались несколько месяцев и этого оказалось достаточно, чтобы я смог поступить в английскую пароходную компанию Mollers’Limited и работать, общаясь на английском языке, контактируя с одним из хозяев, курировшим порученные мне работы на промышленной площадке Mollers’Engineering Works.

Объяснив, почему я перешел из Пушкинской гимназии в гимназию имени Ф.М. Достоевского, теперь продолжу рассказ. Директором «Харбинской русской частной гимназии имени Ф.М. Достоевского» был Василий Савельевич Фролов. Заметив, что ученики нашего класса не умеют писать сочинения и грамотно излагать свои мысли, он дал преподавателю словесности Николаю Митрофановичу Веневитинову другой класс, а в нашем сам стал преподавать словесность. И что бы вы думали? Через несколько месяцев мы стали писать сочинения и по курсу литературы и на «свободные темы» уже не на «тройки», а на «четверки», а потом некоторые ученики - и на «пятерки».

Написав на доске темы, Василий Савельевич высказывал свои соображения - о чем и как он написал бы. Мы «мотали на несуществующий ус». Выдавая проверенные сочинения, он разбирал наиболее яркие «перлы», вроде «Сидя у окна проехал автомобиль». Это была его любимая критическая фраза из ученического сочинения. Надо было написать: «Я сидела у окна, а по улице проехал автомобиль». Подсказывал, как лучше изложить какую-нибудь сложную фразу.

В выпускном классе мы не ограничивались учебником В. Саводника, и на уроках словесности дополняли его стихотворениями С. Есенина, А. Ахматовой, А. Блока, В. Маяковского (конечно, не о «краснокожей паспортине», а другими его стихотворениями). В учебнике же о них было сказано не очень много по сравнению с другими поэтами.

В 1945 году В.С. Фролова постигла жестокая судьба. Он был арестован СМЕРШем Приморского военного округа. За что? Вряд ли кто скажет вразумительно. Мне рассказывал бывший харбинский журналист М.П. Шмейссер, что Василий Савельевич, в силу своего возраста, находился на инвалидном лагпункте Востураллага в Свердловской области. Начальник этого лагпункта был смелым (по тем временам) офицером и, безусловно, дальновидным и разумным: он ежедневно под свою ответственность «выводил» Василия Савельевича из зоны лагпункта к себе домой, чтобы В.С. обучал его детей. Что стало с В.С. Фроловым, я не знаю. Его дети Николай и Игорь, и жена Елизавета Николаевна, несмотря на советы, так и не сделали запрос в информационный центр МВД РФ, который дает сведения родственникам, используя картотеку ГУЛАГа СССР. Бог им Судья. Николай и Е.Н. Фроловы уже скончались.

Инспектриса гимназии Елена Францевна Кудрявцева преподавала геометрию и тригонометрию. Ее муж Петр Александрович, работавший в швейцарской фирме Бринера, был в 1945 году репрессирован и погиб где-то в ГУЛАГе. После 1954 года Елена Францевна жила в Казахстане.

Добрыми словами мы вспоминаем нашего классного наставника Сергея Ивановича Цветкова. Знаю, что в 1945-1956 гг. он был репрессирован, затем соединился с семьей, приехавшей из Харбина в город Бийск (на Алтае), был реабилитирован и закончил свой жизненный путь в г.Бийск в 1969 году. Там живет его дочь Ксения (Ася), учившаяся в нашем же классе, теперь она Сердюкова.

Сильным математиком был наш преподаватель Владимир Михайлович Александров. Летом, после окончания нами гимназии, он готовил группу «достоевцев» к конкурсным экзаменам в политехнический институт, и никто не провалился на вступительном экзамене.

Елена Николаевна Некипелова преподавала историю России. Видно было, что она «прочувствовала» преподаваемый ею предмет, организовывала подготовку нами рефератов по истории России. В зале собирались учащиеся старших классов сразу после уроков или отменялся последний урок.

Юрисконсульт акционерного общества «И.Я. Чурин и К°». Николай Николаевич Васильев преподавал «Учение о праве и государстве». Прав-

да, курс не был «привязан» к условиям Маньчжоу-го - это, пожалуй, и неплохо, так как наши выпускники разъехались по разным странам. Профессор Леонид Григорьевич Ульяницкий преподавал востоковедение, которое знал очень хорошо, вследствие того, что основная его работа протекала в Русско-японском институте в Харбине.

Помню и других преподавателей по специальным дисциплинам. Сергей Васильевич Сперанский преподавал латынь. Мы прилично переводили Юлия Цезаря «Записки о галльской войне», знали «Monumentum» Овидия, а также знали, что «Памятник» А.С.Пушкина написан под влиянием Овидия, только Пушкин сравнивал народную память не с пирамидами, а с Александрийским столпом на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге. Врач Николай Николаевич Успенский преподавал гигиену и был школьным врачом. Всеволод Викторович Шамраев - отличный физик - в 50-х годах он читал лекции по химии в Харбинском политехническом институте. Доцент протоиерей Виктор Гурьев вел богословские предметы. Александр Михайлович Заалов по воскресеньям проводил сыгровки великорусского оркестра, и мы выступали на школьных вечерах.

На больших переменах успевали позавтракать и еще поиграть в волейбол. Умелым организатором был преподаватель гимнастики Николай Михайлович Крюков. Это был спокойный уравновешенный человек. Его характеризует, например, такой случай. В мои студенческие годы мы с Н.М. встретились летом, отдыхая на ст.Барим. Как-то Н.М. ушел на прогулку далеко от поселка, а тут пошел сильный дождь, перешедший в ливень. Все, кто был дома, видели как Николай Михайлович шел под проливным дождем обычным шагом. Когда он, «насквозь промокший», пришел, его спросили - почему он не бежал, а шел размеренной походкой. Н.М. ответил: «Если бы я побежал, все видевшие меня добродушно посмеялись бы, а я все равно промок, но показал спокойный характер».

О китайском языке я не забыл. Хочется сказать много добрых слов о преподавателе Николае Дмитриевиче Глебове и «сяньшене» м-ре Чу из департамента народного просвещения Харбинского муниципалитета. Мы с их помощью знали немало иероглифов и не краснели на выпускном экзамене, сдавая разговорный язык, и писали иероглифы на доске. Думаю, что будет уместно вспомнить шуточный разговор на одном из уроков. М-р Чу говорил, что китайцы-нищие пользуются оригинальным жаргоном: «Мадама шанго хлеба куша-куша». «Мадам» слово французское, «шанго» русское. Мы засмеялись, сказав, что такого русского слова нет, мы думали, что оно китайское. Здорово посмеялись все вместе с мистером Чу, прекрасно владевшим и русским и китайским.

Классным руководителем другого класса был Михаил Федорович Гречишкин (позднее он преподавал в советской средней школе в г.Дальнем). С его дочерью Ольгой Михайловной я виделся в 1998 году на международной встрече харбинцев в Москве. Она живет в Таллинне и собиралась сразу после конференции поехать в Екатеринбург и посетить могилы родителей.

В гимназии имени Ф.М. Достоевского среди соучеников, затем в Харбинском политехническом институте, моим коллегой по курсу и факультету был Валентин Фридьев. В 1940 году Валентин переехал в Шанхай, оттуда в 1947 репатриировался в Омск с семьей и родителями, работал начальником Центральной строительной лаборатории треста по строительству нефтепроводов, тяжело болел и 19 сентября 1989 года скончался.

Елена (Ляля) Химикус, окончив гимназию, вышла замуж за журналиста Николая Павловича Веселовского. Он был репрессирован в 1945-1956 гг., затем реабилитирован и вместе с Еленой Викторовной жил в Челябинске, где они и скончались: сначала Н.П. в 1968 году, затем Е.В. 6.1Х. 1996 г. В Харбине Е.Веселовская была чемпионкой по теннису. С Н.П. Веселовским я случайно встретился в начале 1946 года в сангородке Востураллага, где мы оба оказались. Там же был и издатель газеты «Заря» Евгений Самойлович Кауфман. Газета «Заря» занимала в Харбине умеренную позицию и не печатала критических антисоветских материалов, что не помешало СМЕРШу арестовать ее редактора. Что стало с Е.С. Кауфманом, не знаю.

С нами училась итальянка по происхождению Сильвия Донотелло. Ее родители приехали в Харбин из Владивостока, где отец был владельцем кинотеатра. Сильвия Бернардовна стала Кукушкиной, а после того, как ее муж Павел Павлович, инженер по специальности, скончался, она переехала из Красноярска к дочери в Кемерово. Наша соученица «русская гречанка» Хариклия Феодосиади была, как оказалось, репрессирована, позднее реабилитирована и сейчас живет в Казахстане.

Янина Белявска ныне проживает на своей родине в Прибалтике, замужем, имеет ученую степень кандидата наук, приезжала в Россию. Ираида Божко живет в Омске, нередко пишет в новосибирскую газету «На сопках Маньчжурии». Игорь Абросимов стал журналистом, скончался в г.Вильнюсе. Сергей Медведев живет в Омской области. Не знаю, к сожалению, где сейчас Лидия Гущина.

Не знаю, куда делись братья Аркадий и Иннокентий Винокуровы, Ариадна (Ада) Токмакова, Наталия Козловская (дочь преподавателя сред-

них классов Георгия Александровича Козловского), Агния Политова (подруга юности моей жены Нины), Николай Карзанов.

Вообще, наш класс был многочисленным. Нас было более 50 человек. Все получили аттестаты зрелости об окончании гимназии, никто не остался «на второй год». Выпускной акт с вручением аттестатов был 19 июня 1933 года (как, оказывается, давно!), и нас впервые называли по имени-отчеству. Вечером был Белый бал до утра, когда мы впервые явились не в форме, а в черных костюмах, а наши дамы в длинных белых платьях, и мы поднесли им каждой по букету белых цветов.

Это тоже интересно вспомнить. У каждой гимназии был свой небесный покровитель. В Пушкинской гимназии св. благоверный князь Александр Невский, в гимназии имени Достоевского - преподобный Сергий Радонежский. Их иконы были установлены в актовых залах. Утром классные наставники приводили строем свои классы в зал. Впереди становились малыши, затем по своим классам остальные учащиеся, слева девочки, справа мальчики. Один из законоучителей совершал краткое богослужение, все учащиеся пели молитвы. Затем оркестр (в Пушкинской - духовой, в Достоевской - симфонический) исполняли гимн Маньчжоу-го, учащиеся пели «Тянь ди нэй ю ляо синь Маньчжу...» и т.д. После этого оркестр исполнял «Коль славен наш Господь в Сионе», заменявший в эмиграции гимн. Когда мы учились, это был период становления государства Маньчжоу-го, его первые шаги, и еще не было установлено поклонение в сторону резиденции императора Пу-И, хотя эра его правления уже называлась «КанДэ». Поклонение в сторону резиденции было введено позднее. Японский язык мы по этой же причине не изучали, он стал обязательным позднее. Китайский язык еще не назывался «маньчжурским» и в наших аттестатах был записан как китайский.

После этих церемоний директор гимназии проводил краткую беседу на различные воспитательные темы, иногда в связи с историческими датами русской истории. Под марш, исполняемый оркестром (иногда под музыку, исполнявшуюся на рояле), учащиеся строем расходились по своим классам и начинались занятия по расписанию.

Иногда на утреннюю молитву приходили родители. Из числа родителей учеников нашего класса чаще других бывали Виктор Васильевич Хммикус, Наум Геннадьевич Фридьев (он был членом родительского комитета) и другие. Однажды приехал председатель правления гимназии имени Достоевского Николай Львович Гондатги, чуть позже направлявшийся приветствовать японского консула по случаю какого-то их

праздника. Он был одет в черную визитку и с орденом Восходящего Солнца на муаровой ленте. Этим орденом японский император традиционно награждал Приамурского генерал-губернатора в знак уважения к соседней с Японией Российской империи. Николай Львович был последним царским генерал-губернатором Приамурского края. Как орденоносца империи его всегда принимали высокие японские чиновники.

Обязательным для православных детей было говение во время великого поста. «Пушкинцы» говели в Свято-Алексеевском храме в Модягоу, «достоевцы» в Свято-Николаевском соборе. Католиками и протестантами «занимались» ксёндз и пастор.

Обучение было платным. Но так как не все родители имели возможность полностью вносить плату за обучение детей, то родительский комитет каждой гимназии устраивал киноконцерты или балы с благотворительной целью, сбор с которых родительский комитет использовал для частичной доплаты за обучение детей малоимущих родителей, на организацию бесплатных завтраков для них.

Для развлечения учащихся в гимназиях устраивались вечера с русскими танцами (фокстрот и танго в гимназиях не допускались) и концертами самодеятельности, иногда приглашались артисты. Посторонних, как правило, на такие вечера не допускали: на каждого приглашаемого постороннего надо было заранее получить письменное разрешение директора. Следить за дисциплиной было легче, так как педагоги были в основном мужчины. Курение в туалете не допускалось, не говоря уже о вине или тем более водке. Родительский комитет обычно организовывал на школьных вечерах бесплатный буфет - чай с бутербродами. Приглашали учащихся в столовую не всех сразу, а по классам. Такие вечера устраивались отдельно для младшеклассников. А для учащихся средних и старших классов вместе. За порядком следили дежурившие педагоги и родители. Вечера заканчивались в 9 часов вечера. Ходить в дансинги на танцы учащимся запрещалось категорически, а дискотек тогда еще не бывало.

Вспомнилось, что на одном из вечеров в гимназии имени Достоевского я был участником постановки из «Мертвых душ» Н.В. Гоголя - Чичиков у Коробочки. Я был Чичиковым, а соученица Верочка Соболевская Коробочкой. Недавно В.Соболевская - «Коробочка» вспоминала эту нашу постановку, да и я не мог забыть, так как Чичиков уплетал на сцене настоящие блины со сметаной. Соболевская ныне москвичка.

В гимназии имени Достоевского была традиция: выпускной класс издавал типографским способом одноразовый журнал. Наш шестой выпуск гимназии подготовил своими силами журнал, назвав его «У порога

в жизнь» со статьями, стихотворениями, рассказами, юморесками, написанными самими нами.

Нередко на уроках бывали инспекторы департамента народного просвещения муниципалитета Харбина. Обычно это были Владимир Михайлович Анастасьев, известный художник и видный деятель народного образования в России и затем в Харбине, Павел Иванович Грибановский, позднее он был назначен начальником департамента народного просвещения города. А во время выпускных экзаменов В.М. Анастасьев был членом экзаменационной комиссии как представитель муниципальной власти города.

В Харбинском политехническом институте. В 2000 году в нынешнем Харбине отмечалось 80-летие со дня основания Харбинского политехнического института. Основанный КВЖД в 1920 году сначала как техникум, он в 1922 году был реорганизован в политехнический институт, а сейчас - в ведении Министерства промышленности Китая и стал Научно-техническим университетом с обучением на китайском языке. Были выстроены новые учебные корпуса. Сейчас университет выпускает инженеров по 59 специальностям. По численности студентов он является вторым в Китае после «Цин-хуа» в Пекине, Но что имеет принципиальное значение - датой своего основания Университет справедливо считает 1920-й год, 9 сентября.

Сложной была история Харбинского политехнического института. Первым его директором был Алексей Алексеевич Щелков, а в 1924 году, когда управление дорогой стало осуществляться СССР и Китаем на паритетных началах, его сменил Леонид Александрович Устругов. Первоначально установленная структура института существовала до 1935 года, когда (после продажи советских прав на КВЖД) институт перешел в ведение администрации Маньчжоу-го и преподавание стало вестись на японском языке. Но в начале 1936 года власти Маньчжоу-го решили дать возможность окончить институт тем студентам китайской и русской национальности, которые уже там учились, но прием на первый курс для обучения на русском языке прекратился. Я перешел на третий курс из института св.Владимира.

Это было не лучшее время в истории института^*. Ректором, после отъезда в СССР Л.А.Устругова, был назначен японец М.Сузуки, а деканами факультетов профессор Юрий Осипович Григорович (инженерно-строительного) и профессор Александр Константинович Попов (электро-механического).

Листая свою зачетную книжку невольно возвращаешься мыслями в 1936-1938 гг. и вспоминаешь добрыми словами профессоров, преподавателей, инженеров, чьи подписи напоминают о тех годах, когда мы у них учились. Это были крупные специалисты, многие имели научные труды, изданные на английском, немецком, французском языках, ученые звания и степени. В 20-е годы издавались «Известия и труды Русско-Китайского политехнического института» (так первоначально назывался ХПИ). Каждый том представлял собой объемистую книгу страниц по 400-500 в кожаном переплете. Статьи публиковались на русском языке с

аннотациями на одном из иностранных языков, которым владел автор данного научного труда. Сколько вышло томов, не помню, хотя они и были в моей технической библиотеке. После продажи КВЖД они не издавались.

Декан профессор Ю.О. Григорович преподавал нам «Основания и фундаменты», «Железнодорожный путь, его устройство и ремонт», «Металлические конструкции», «Деревянные мосты», «Мосты больших пролетов», руководил курсовым и дипломным проектированием. После поражения Японии обучение студентов возобновилось на русском языке и проф.Григорович был назначен заместителем директора, фактически руководившим учебным процессом.

Один из первостроителей восточной линии КВЖД профессор Сергей Александрович Савин поистине научил нас не только азам строительного искусства: он читал нам «Аналитическую геометрию», «Сопротивление материалов», «Статику сооружений», «Расчет статически неопределимых конструкций». По последней дисциплине расчетные формулы едва вмещались на огромной доске почти во всю стену аудитории.

Вспоминаются также четкие лекции Михаила Михайловича Эрихмана. Он вел курс лекций по железобетонным конструкциям и специальные разделы по сопротивлению материалов. Я специализировался по отделению путей сообщения. Николай Александрович Павлов читал нам курс «Соединение путей», который мы попросту называли «стрелки». Владимир Васильевич Колошин - «Тяговые расчеты железных дорог», Даниил Николаевич Депп - «Железнодорожные станции», «Обеспечение безопасности движения на железных дорогах», «Общие основы эксплуатации железных дорог», «Изыскания железных дорог», «Сооружение тоннелей», «Составление смет и технических отчетов».

Не одно поколение студентов-политехников помнят, конечно, Дмитрия Александровича Борейко, читавшего теоретическую механику и руководившего курсовыми упражнениями. Д.А. военный инженер, до революции военный летчик, работал в Гатчинской авиационной школе. В 1945 году репрессирован СМЕРШем и погиб осенью того же года в советском концлагере в г.Ворошилове^*. Ю.Ф. Краснопевцев был в этом концлагере вместе с ним.

Убеленный сединами Николай Семенович Кислицын обучал нас проектированию и строительству гидротехнических сооружений - плотин,

дамб и т.п. Профессор Виктор Аркадьевич Кулябко-Корецкий преподавал основы электротехники, профессор А.К. Попов - электрофизику. Много времени уделял нам Владимир Николаевич Флеров. Он вел такие курсы, как «Начала строительного искусства и технология строительных материалов», «Геодезия», сопровождавшаяся летней практикой геодезических съемок за р.Сунгари, «Безрельсовый транспорт», «Водоснабжение и канализация». Добрых слов заслуживает также оставшийся в нашей памяти Александр Януарьевич Чернявский, он читал курсы гидравлики, отопления и вентиляции.

Николай Николаевич Захарьин - опытный химик с большим стажем на европейских химических заводах - читал курс лекций по химии и руководил лабораторными работами. Следы его где-то затерялись, какова его судьба, не знаю даже приблизительно - жив или нет?

Профессор Петр Федорович Федоровский не просто читал лекции по архитектуре и проводил занятия по рисованию, он творчески вёл курс и искренне радовался хорошим архитектурным решениям в проектах студентов. Да и сам с восторгом рисовал на доске архитектурные «излишества», как говорили у нас одно время.

Николай Капитонович Пафнутьев читал «Детали машин», позднее он уехал в США, был там крупным специалистом в этой области. Андрей Максимилианович Смирнов посвятил нас в тайны геологии и петрографии. Высшей математикой с нами занимался А. А. Васильев, начертательной геометрией - А.Я. Боголюбский.

Проф. Ю.О. Григорович руководил моим дипломным проектом, который я выполнял по его идее. Он предложил взять темой дипломного проекта арочный мост большого пролета из двутавровых балок, прокатывавшихся в те годы в Германии в городе Пейнэ. Их особенность состояла в том, что наружные и внутренние грани полок были параллельны, что изменило условия как их работы, так и конструкции в целом. В огромной библиотеке ХПИ были проспекты этого завода и основные исходные данные для проектирования из таких балок, а также другие технические журналы на немецком и других языках, которыми мы пользовались. Арочный мост получился с ажурными арками и «мощной» проезжей частью поверх арок. Без руководства Ю.О. вряд ли в те годы у меня получился бы проект такого моста. Я благодарен ему за то, что он «подталкивал» на принятие нестандартных решений.

Он говорил нам: «Вы должны запомнить на всю жизнь, что в институте вы получили только основы своей профессии. Чтобы всегда оставаться компетентным специалистом, каждый инженер должен постоян-

но повышать свою квалификацию: знакомиться с крупными стройками, иметь свою техническую библиотеку, выписывать различные технические журналы и книги, в том числе желательно и на иностранных языках, по тем направлениям, в которых работаете или будете работать. Если вы не сделаете этого, то со временем отстанете от научно-технического прогресса и попросту дисквалифицируетесь».

Эти напутствия до сих пор не забылись. Мне они часто помогали на моем многолетнем пути, когда приходилось менять конкретную специализацию в пределах своей профессии. Например, требовалось стать то строителем промышленных и гражданских зданий и сооружений, то шахтостроителем, то осваивать крупнопанельное домостроение, то заниматься экономическими и организационными вопросами строительства или организацией систем управления строительной отраслью, или управления строительным производством по сетевым графикам, использовать новые технологии. Конечно, без советов Юрия Осиповича, невозможно было бы пройти такой в общем то довольно сложный путь специалиста, а о работе в научно-исследовательском институте нечего было бы даже думать.

Я не сказал, кто в одно время со мной защищал дипломные проекты в ХПИ в 1937-1938 гг. Среди моих коллег были Леонид Погожее, Валентин Фридьев, Орест Солодчин, Петр Попков, Алексей Окулов, Виктор Чугай, Виктор Кулёмин, Олег Басов, Игорь Осипов и другие.

Вообще инженеры разных специальностей, окончившие Харбинский политехнический институт в разные годы его существования, разъехались буквально по всему миру и были на хорошем счету в тех фирмах, где работали. Например, Юрий Васильевич Каунов работал в Сингапуре и Шанхае, Александр Георгиевич Сакович в Сингапуре, затем в США, Андрей Самуилович Вальс в Циндао и Ташкенте.

Выпускники ХПИ Михаил Васильевич Карбышев был техническим руководителем на строительстве Свято-Алексеевского храма в Модягоу, Василий Георгиевич Мелихов и Дмитрий Васильевич Родин возглавляли строительные работы на фанерном заводе бр.Лидделл в Харбине (во время Тихоокеанской кампании завод управлялся японцами, русские служащие остались на своих местах, лишь был назначен японец-советник для контактов с властями и «использования» фанеры там, где «требовалось»). Павел Евсеевич Кравченко, Николай Генрихович Менниг, Борис Павлович Стоянов работали в инженерном департаменте Харбинского муниципалитета.

На электромеханическом факультете преподавал профессор Владимир Александрович Белобродский, крупный теплотехник. Его деловые советы были полезны и нам - строителям и путейцам. Он читал лекции и руководил практическими занятиями, а также научными работами по исследованию актуальных технических проблем того времени. Широкий диапазон его научных интересов позволял Владимиру Александровичу знакомить студентов с новейшими достижениями техники, а теплотехническая лаборатория ХПИ, оборудованная по его проекту, давала возможность ставить перед студентами и серьезные задачи и вместе с тем вести исследовательские работы, необходимые для солидного научного учреждения. Такие работы носили законченный характер и многие из них явились ценным вкладом в науку. Это прежде всего исследования каменных углей, залегающих в недрах Маньчжурии, искусственное получение жидкого топлива, изучение различных строительных материалов с точки зрения их теплопроводности, наилучшая утилизация топлива при сжигании его в комнатных печах (определялись оптимальная конструкция отопительного прибора и способ сжигания топлива, как один из вопросов режима экономии).

В беседах В.А. Белобродский советовал нам, студентам, после получения дипломов поработать и в других местах, применяя и расширяя полученные знания и практические навыки. «Ну хотя бы съездите поработать в Японии, это сейчас (в 30-х гг.) доступно», - говорил В.А. не раз.

В 1939 году русский ХПИ перестал существовать, но троих профессоров японская администрация пригласила остаться: это были Ю.О. Григорович, А.К. Попов и В.А. Белобродский, они стали советниками. Харбинский политехнический институт стал называться на китайском языке «Хаэрбин гао дэн гун э сюэ сяо», - без иероглифа «да», означавшего «вуз»: «Да сюэ сяо».

Оставаясь советниками В.А. Белобродский и А.К. Попов открыли «Харбинский русский техникум», который просуществовал около 6 лет и был закрыт в июне 1945 года. Для желавших получить высшее техническое образование на русском языке существовал политехнический факультет Северо-Маньчжурского университета.

В1945 году положение ХПИ вновь изменилось. Он был восстановлен снова с русским административным и академическим персоналом и занятиями на русском языке, имел три факультета: строительный, электротехнический и транспортный^*.

В 1937 году, во время последнего учебного семестра японская администрация ХПИ решила для облегчения и лучшего трудоустройства выпускников института, ввести обучение японскому языку. Назначили двух преподавателей-японцев по разговорному языку и по техническому. С преподавателем разговорного японского у нас возник конфликт: преподаватель ударил указкой студента. Поднялся шум, декан проф.Григорович объяснил ректору г.Сузуки, что в русских гимназиях это недопустимо, тем более в институте. Ректор согласился и преподаватель получил от него предупреждение, после чего занятия шли мирно, хотя особых успехов студенты не проявляли.

А на лекциях технического японского языка была другая картина. Преподаватель японский инженер, получивший высшее образование в США, не знал как ему работать с аудиторией, не владевшей японским языком вообще. Мы сами нашли выход, предложив преподавателю вести занятия и все объяснения на английском. Услышав от нас такое предложение преподаватель даже обрадовался и убедившись, что студенты не шутят, а действительно могут общаться с ним на английском, приступил к занятиям. Тут мы выяснили, что похоже сам преподаватель «плавал» в японской термической терминологии: он со «шпаргалкой» писал японский термин азбукой катакана на левой стороне классной доски, а на правой стороне, без шпаргалки, английский термин. Мы были заинте-

ресованы знать английскую терминологию - к общему с преподавателем удовольствию. Но экзаменов ни по разговорному, ни по техническому японскому не было.

После защиты дипломных проектов, администрация ХПИ устроила большой банкет в китайском ресторане. Вскоре администрация приняла меры к трудоустройству новых инженеров по специальности: на железной дороге стали работать несколько человек, в дорожном отделе Харбинского муниципалитета двое - я и Андрей Сергеевич Дружинин.

О Порт-Артурских мемориалах 30-х и 90-х годов. Летом 1938 года я был в Дайрене (так тогда назывался г.Дальний) в местечке Какагаши. Среди отдыхающих у Желтого моря оказалось довольно много молодых людей и девушек из городов Маньчжурии и г.Шанхая. У нас появилось желание съездить в Порт-Артур и посетить памятные места, связанные о русско-японской войной 1904-1905 гг. Такому нашему желанию негласно способствовал конфликт на советско-маньчжурской границе у озера Хасан, или как японцы называли конфликт у высоты Чжан-куфын. К этому времени уже было известно о разгроме японских войск, перешедших границу СССР на этом участке.

И вот собралась довольно большая группа. Сели мы в пригородный поезд и вскоре оказались в Порт-Артуре (по-японски он тогда именовался Риоджун). Я был вместе со своим соучеником по харбинской гимназии имени Ф.М. Достоевского Владимиром Домбским, в то время студентом медицинского факультета французского университета «Аврора» в Шанхае.

Когда мы сошли с поезда на вокзале в Порт-Артуре, никто из японских властей нас не «опекал», во всяком случае открыто.

Увидели на вокзале маршрут, по которому смогли попасть на интересовавшие нас памятные места старой Российской крепости. В киоске около вокзала мы купили набор открыток, буклеты, посвященные памятным местам крепости и ее защитникам. Кто в те годы был спонсором Порт-Артурского мемориала, я не знаю.

Мы осмотрели всё, связанное с войной 1904-1905 гг. - у крепления, форты, другие сооружения. На том месте, где артиллерийским снарядом был убит начальник сухопутной обороны крепости генерал Роман Исидорович Кондратенко, японцы поставили, в знак особого уважения к нему, каменный обелиск с почтительной надписью по-японски. На кладбище была сохранена православная церковь, японцы оплачивали все расходы по содержанию этого мемориала, жалованье священнику и необходимому персоналу для ухода за могилами.

В отдельном здании они открыли музей обороны Порт-Артура. Он состоял из двух залов. В первом были экспонированы картины баталий из военной истории России нескольких последних веков: Полтавская победа, оборона Севастополя, Бородинское сражение и др. Пишу по памяти, так как не вел дневников, поэтому не могу перечислить всё, что было в этом зале. Смысл, как мы почувствовали, был в том, что организаторы музея - японцы - имели своей целью показать, что в 1904-1905 гг. они воевали с державой, имевшей большую историю и много военных побед, а не с каким-то случайным мелким противником, и этим повышали цену своей победы, которой был посвящен следующий зал музея, в него можно было пройти только через первый зал.

Второй зал был посвящен вооруженным силам России, защищавшим крепость, оформлен он был с уважением к побежденному противнику. Центральным экспонатом в этом зале была огромная фотография, на которой сфотографированы победители во главе с генералом бароном Ноги и побежденные во главе с А.М. Стесселем, сдавшим, как известно, крепость, которая, по свидетельству историков, еще могла обороняться.

Мы, русские жители Маньчжурии, не одобряли жестокие методы колонизации японцами Маньчжурии в те годы и притеснение ими китайцев, но в данном случае увидели уважительное отношение японцев к памяти побежденных противников. Мы подумали, что это было вызвано почитанием памяти воинов, погибших в честном бою, культ которых чтят в Японии. Мы увидели, что этот культ распространялся и на русских солдат и офицеров, погибших в ту войну.

На этом я заканчиваю воспоминания о том, что мы увидели в 1938 году, но хочется дополнить их теми сведениями, которые связаны с под-

нятой темой. Перечитав, вспоминая экскурсию, роман-воспоминания участника той войны писателя дальневосточника, побывавшего в японском плену, Трофима Михайловича Борисова^* и двухтомный роман Александра Николаевича Степанова^**, я вспомнил описание сдачи в плен героев Порт-Артурской обороны. Вспомнились и прочитанные несколько лет тому назад информации в печати нашего времени о том, как охраняются сейчас в Японии могилы тех военнопленных, кто скончался от ран в японских госпиталях.

В 1995 году в журнале Российской академии наук «Проблемы Дальнего Востока» и в «Московской правде» (23.01.97) печатались очерки о том, как в Японии заботятся о погостах, где покоятся наши соотечественники, скончавшиеся в плену, рассказывалось об общественной деятельности японца, бывшего интенданта Квантунской армии, побывавшего в советском плену, М.Судзукава и московского писателя Виталия Григорьевича Гузанова по восстановлению и поддержанию в порядке памятников. Они занимаются этим уже не одно десятилетие. Их трудами также восстановлены списки военнопленных, скончавшихся в плену от тяжелых ран и болезней. Среди них оказалось 80 человек порт-артурцев. В письме ко мне (после публикации об этом в газете «Семь дней - экспресс» (см. №47, 1995 г.; № 24, 1997 г.) Виталий Гузанов описал трудности, которые ему и г-ну М.Судзукава пришлось преодолеть.

30 мая 1995 года Российский консул в г.Осака Георгий Комаровский вручил г-ну Масахиса Судзукава орден Дружбы, которым он награжден Указом Президента Российской федерации Б.Н. Ельцина за благородную деятельность, описанную выше, и в связи с 80-летием со дня рождения^***.

Поблагодарив за награду Судзукава-сан продолжает совместно с японскими и русскими энтузиастами свою очень нужную всем общественную деятельность.

После всего изложенного возникает естественный вопрос: а как сейчас, в дружественной Китайской Народной Республике сохраняются памятники Порт-Артурской обороны и другие реликвии?

Корреспонденты газеты «Труд» побывали в Порт-Артуре (теперь он по-китайски называется Люйшунь), куда в течение нескольких десятилетий въезд иностранцам был вообще запрещен. Журналисты «Труда» стали первыми, кому было позволено посетить город-порт, построенный в конце XIX века русскими по договору с правительством Китая на полуострове Ляодун в связи со строительством Китайской Восточной железной дороги.

Что же они увидели? Прежде всего переводчица китаянка просила ничего не фотографировать, «а то будут неприятности».

Около одного дома в их автобус сел молодой человек китаец, говоривший когда можно расчехлить фотоаппараты и сделать снимки во время посещения старой крепости Порт-Артур и русского военного кладбища.

В их информации много места уделено исторической справке о строительстве Порт-Артура и города Дальнего, о русско-японской войне 1904-1905 гг., о военных действиях в 1945 году и о корейской войне 1950-1952гт. А далее корреспонденты «Труда» пишут:

«Единственным местом в КНР, где сохранилось «русское присутствие», оказался склон Перепелиной горы. Не знаем, стала ли пухом китайская земля для 18873 российских воинов, погибших при обороне Порт-Артура, но вот уже много десятилетий лежат их останки здесь за тысячи верст от Родины.

Совсем юная девушка-экскурсовод встречает нас у высоких ворот из фиолетового гранита и ведет по песчаным дорожкам среди сотен монументов и крестов с русскими надписями на табличках. Смахнув прошлогодние листья с чугунной плиты, читаем полустертые слова: «Георгиевский кавалер подполковник Крапивин Сергей Константинович. Род. 15 дек. 1856 г. Сконч. 28 июля 1904г.» Островками возвышаются среди скошенного бурьяна монументы над безымянными братскими могилами. На массивном каменном кресте из белого мрамора надпись: «Вечная память доблестным защитникам Порт-Артура, отдавшим жизнь за Веру, Царя и Отечество». Этот памятник поставлен в 1912 г. правительством России. А в дальнем конце кладбища высится часовня на высоком фундаменте. Читаем надпись на родном языке: «Героическим защитникам Порт-Ар-тура от японского правительства. 1907 г.»^*.

«Наша юная экскурсоводушка, - продолжает «Труд», - чуть смущаясь, обращает внимание на обелиски, на которых разбиты фаянсовые пор-

треты покоящихся здесь воинов. Девушке стыдно за тех, кто в годы культурной революции утверждал свою революционность тем, что осквернял могилы наших ребят. Они, судя по надписям, погибли в 1950-1951 гг. Все совсем молодые - по 20-25 лет. И звания - лейтенанты, капитаны. Это «китайские добровольцы», участники воздушных боев над Кореей». Корреспонденты «Труда» завершают печальное повествование так: «... Лежат под одним небом, в одной земле георгиевские кавалеры и кавалеры Золотой звезды. Покосились кресты, обваливаются обелиски. Десятки лет сюда не приходит никто с букетом цветов или с зажженной свечей. За скудные муниципальные юани кладбищенский сторож вешает замок на ворота кладбища да сбивает по осени бурьян. На ремонт мемориалов, конечно же, никто денег не дает, а родимой России сейчас не до мертвых героев.

Смотришь на шеренги одряхлевших могил и невольно думаешь о том, сколько же русских солдат сложили свои головы на чужбине. Верные присяге, наивно верившие словам своих командиров (и царских и советских) о том, что проливают кровь за свое Отечество, они с честью выполнили свой солдатский долг. И нет их вины в том, что всё, ради чего они отдали свои жизни в Китае или Афганистане, в Корее или Египте, на Кубе или в Анголе, в конечном счете не сделало их Отчизну ни богаче, ни счастливее».

Вот более позднее свидетельство другого очевидца. Член Общества Российско-китайской дружбы Александр Иванович Коваль дважды побывал в Порт-Артуре. Сначала в 1996 году, а затем в 2000

году в составе делегации ветеранов войны в связи с 55-летием Победы, как член ОРКД. Он сделал фотоснимки и некоторые прислал мне. С его разрешения я их публикую.

В письме Александр Иванович пишет, что памятники Порт-Артура были отремонтированы и сейчас нет основании упрекать Китайско-российское общество в Пекине в недостаточном внимании к нашим реликвиям в Китае: они основательно о них заботятся. В дни культурной революции была попытка хунвэйбинов войти на это кладбище, но население города и китайский гарнизон этого не допустили.

А.И. Коваль опубликовал статью и в ноябре 2000 года выступил на Всероссийской научной конференции с докладом. Он пишет:

- В настоящее время все исторические реликвии, имеющие отношение к истории и памяти России, находятся под заботливой опекой местных властей и населения города, что свидетельствует о сохранении китайским народом чувства дружбы к русскому народу и памяти своих освободителей. Сейчас Порт-Артур (Люйшунь) по количеству исторических памятников и реликвий, имеющих отношение к России, является уникальным городом, равным которому, по-видимому, нет за пределами нашей страны.^*