ГЛАВА 4

ОТПРАВЛЕНИЕ НА СОЛОВКИ

 

Окончательно «амнистированный» — Шпана — Удачный побег — Классификация заключенных — Протеже мадам Каменевой.

 

В конце концов 30 ноября 1923 года (таким образом, через семь месяцев после того, как я был «амнистирован» Батумской ЧК) следователь Владикавказской ЧК

 

окончательно «амнистировал» меня в следующих выражениях: «По приказу административной комиссии Народного комиссариата внутренних дел по высылке гражданин Мальсагов признан виновным в преступлениях против основ государства, предусмотренных статьями 64 и 66 Уголовного кодекса РСФСР. Статья 64 — «Организация террористических актов и сотрудничество с иностранцами». Статья 66 — «Шпионаж в пользу международной буржуазии». Мальсагов высылается в концентрационный лагерь на Соловецкие острова сроком на три года».

Я и некоторые другие, которые тоже были «амнистированы», не торопясь отправились на Север. Первой остановкой был Ростов. Здесь я впервые столкнулся с так называемой шпаной — обычными уголовниками, которые играли столь необычную роль во всех российских тюрьмах, лагерях и местах ссылки.

Грабители большого и малого масштаба, взломщики, убийцы, фальшивомонетчики и бродяги кочевали целыми дивизиями из одной тюрьмы в другую, отбывая свой срок, совершая побег при помощи подкупа охраны, чтобы вскоре вновь попасть в следующую тюрьму. Почти все они были совершенно раздеты, всегда голодны и за-вшивлены. Охрана била их по головам прикладами ружей, уголовники убивали друг друга кирпичами, вырванными из тюремных стен. Совершенно одичавшие, куда бы они ни отправлялись, эти преступники проигрывали в карты скудный паек (порцию пищи) или последнюю пару собственных брюк. Подобные уроны они возмещали, грабя вновь арестованных заключенных, относящихся к политической категории. Украденные вещи шпана пропивала и продавала через тюремных и лагерных надзирателей.

Войдя в камеру, предназначенную для нас в ростовской тюрьме, я онемел от ужаса: нас встретили около ста уголовников из шпаны с оглушительными воплями и угрожающими выкриками. В углу сидели пять человек из образованных, включая и полковника Генерального штаба. Шпана за ночь раздела их догола.

К счастью, среди нас были люди, которые прошли через все мыслимые переделки. Один из них прочертил мелом линию на полу, поделив комнату на две зоны — политическую и уголовную, и крикнул шпане: «Я убью первого, кто переступит эту линию». Он был огромного

 

 

роста; шпана испугалась его. По ночам мы выставляли часовых на границе зоны. Если бы не это, наши деньги и прочие вещи были бы украдены. От денег и вещей фактически зависела наша судьба: мы подкупали охрану, чтобы иметь хоть какие-то блага.

Из Ростова нас отправили в Москву на Таганку. В таганской тюрьме упомянутая система разделения была преобладающей. Здесь существуют отдельные камеры для уголовников различных категорий. Мы познакомились с любопытной градацией преступников, осуществляемой советскими властями. Все преступники делятся не на два класса — контрреволюционеров и шпану, как на Кавказе и в южной России,— а на три.

Первая группа, именуемая «КР», включала людей, подозреваемых в действиях в пользу монархии или в общем буржуазии, то есть в антисоциалистической деятельности. В этой разнородной группе можно встретить и бывшего министра, и швейцара, молодого унтер-офицера и генерала, крупного фабриканта и приказчика из маленькой лавки, бывшую княжну и ее повариху. Советские власти, включают в эту группу и все духовенство целиком без разделения вероисповеданий, все образованные и полуобразованные классы, всех купцов и офицеров.

К следующей группе относятся так называемые «политические и партийные деятели», остатки дореволюционных социалистических партий: социал-революционеры, социал-демократы, анархисты и т. д., которые так и не слились с большевиками.

Третья группа включала в себя уголовников в чистом виде, так называемую шпану.

Советские власти поддерживают такое разделение и на Соловках, и во всех других местах ссылок, и на вольных поселениях.

На Таганке нас поместили в камеру, которая до отказа была наполнена представителями духовенства. Здесь находились и владыка Петр (Соколов) — архиепископ Саратовский, и монахи Казанского монастыря и т. д. Почти все они обвинялись в сокрытии ценностей, в то время как большевики разграбляли церкви для удовлетворения материальных потребностей Коминтерна^[1].

 

 

Эти епископы, священники и монахи, как и мы, были высланы на Соловки.

В Петрограде, куда наш этап прибыл в начале января 1924 года, нас поместили в одну камеру с группой из двадцати пяти человек, которую называли «Казино». Это было во второй пересыльной тюрьме, занимаемой исключительно заключенными, направляемыми в другие места.

Незадолго до этого в Москве был закрыт фешенебельный игорный дом, предназначенный для высокопоставленных коммунистов и названный «Казино». Его ликвидировали под предлогом того, что там делались высокие ставки, устраивались пьяные оргии, процветали разврат и дебош. Неофициальной патронессой этого «благородного» заведения была мадам Каменева, жена председателя Исполнительного комитета Московской губернии.

Московское ГПУ, закрывая казино, не отважилось арестовать супругу коммунистического генерал-губернатора Москвы, но весь штат игорного дома, возглавляемый крупье Петровым, был сослан на Соловки на три года.

Эти парни также были нашими спутниками в Кеми. Впоследствии группа «Казино» по настоянию мадам Каменевой была переведена на вольное поселение в Печерский район. Перед нашим побегом из лагеря я слышал, что Петров и компания вернулись в Москву.

Этапы с заключенными направлялись из Петрограда на Север один раз в неделю — по средам. В одну из таких сред, 14 января 1924 года, я и большое число прочих «КР», политических и иных деятелей, а также шпаны были вывезены на Соловки, в арестантских вагонах.