Глава 4

Танцевальный зал

 

Просидел я в клоповнике три дня, а на четвертый нас всех вывели в коридор. Соседние камеры тоже открывались, из них тоже выводили заключенных. Всех набралось человек шестьдесят. Всех пересчитали и повели куда-то по подземным переходам. Подземный переход упирался в большой зал.

Зал был прямоугольный, большой, метров пятнадцать длиной и метров семь шириной. Почти посередине зала была низкая длинная скамейка, основание которой было влито в бетонный пол. Около этой скамейки стояли два тюремных парикмахера из уголовников. В левом углу зала стояли три дубака с ведром. В ведро была опущена палка.

Когда мы все уже стояли в зале, один из дубаков стал объяснять: "Сейчас вас всех будут подстригать, вы не должны иметь волос. Но прежде, чем вас подстригут, вам всем сделают дезинфекцию".

Все загудели, видно многие знали, что это такое. "Вас будут подстригать, продолжал дубак - только после того, как вас намажут этим божественным раствором. Сам бы намазался, но вам не хватит - стал шутить дубак. А теперь всем раздеваться! - заорал он, - пока всех не намажут, никто в душ не пойдет. Чем быстрей намажетесь, тем быстрей - в душ. От вас будет зависеть, сколько вам придется танцевать в этом зале".

Заключенные разделись. Я не видел, как подходили первые, я был в середине, но когда дошла моя очередь, то уже с десяток заключенных кричали и корчились, сидя на лавках, когда их по очереди подстригали.

Дошла очередь до меня.

- На каком основании вы это делаете? - спросил я, - почему вы мучаете людей?

 

- По закону вы не имеете права подстригать до утверждения приговора, а я еще под следствием нахожусь, - сказал я. Начальник бани, не глядя на меня, крикнул:

- Тут какой-то дурак, добавьте ему еще. Ко мне подбежал дубак, и стал мне мазать спину и шею. Почти сразу после того, как меня намазали, я ощутил холод, постепенно этот холод переходил в нестерпимое жжение, через две-три минуты мне казалось, что мое тело разрывают на клочья. Эта боль наполняла меня всего, она растекалась по всему телу, заполняла собой сознание. Сознание работало только на то, чтобы освободиться от этой боли.

Я старался сохранить достоинство, пытался не кричать, у меня перехватывало воздух, но невольно из груди вырывался стон. Во время этой процедуры, зашли еще несколько дубаков с дубинками и с собаками.

Меня, уже плохо соображавшего, подстригали, а перед глазами мелькали голые люди, которые корчились, приседали, прыгали и кричали. Около меня беззубый старик упал в обморок, видно слабое сердце.

Справа от дубаков, которые намазывали заключенных, открылась дверь. Кое-кто увидел, что там работают душевые и ринулись туда, сбивая с ног тех, кто попадался. Через десяток секунд за ними уже бежали другие. Около двери образовалась живая пробка. Дверь была узкая, а желающих проскочить в нее, было много. Сильные сбивали слабых, бежали по ним, некоторые ползли. Это была страшная картина.

Я тоже очутился в душевой. Как только первые заключенные забежали под душ, воду отключили, а когда забежали почти все, вода текла только одной струей. Люди опять ринулись под эту струю, сбивая и топча друг друга, и этим только мешая друг другу.

А в это время в дверях душевой комнаты стояли

 

дубаки и смеялись. Им было очень весело. И, наконец, снова включили воду. Люди стали смывать этот раствор и приходить в себя. Упавшего в обморок заключенного, дубаки сами обмыли со шланга.

Это и было каберне. Еще трое суток после него я чувствовал боль, уже не в такой степени, но боль оставалась внутри. Через несколько дней моя кожа стала облезать. После каберне всех развели по старым камерам. Я снова оказался в клоповнике, но там пробыл недолго.

Маленькими группами, по пять-шесть человек, нас вызвали и повели на медкомиссию. Сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, и снова в клоповник. И только к вечеру этого дня нас стали разводить по камерам.