Глава 11

Охота

 

Незаметно пролетело лето, и уже заканчивалась осень. Стоял ноябрь. За это время мои нервы сильно истощились. Мне нужно было отдохнуть. Я любил охоту, и для меня это было самым лучшим отдыхом. В 1973-1974 годах я бывало охотился, больше на пушного зверя, соболя, норку, но также любил охотиться на дикого кабана.

Я разыскал своих старых знакомых охотников, Бориса Мясникова и Василия Крюкова. Я раньше охотился с ними и знал, что они не могут жить без охоты, и что у них всегда все в порядке с документами на охоту и с лицензиями на зверя, и что они всегда могут вписать меня в свои лицензии, это допускается законом. Я хоть и не охотился последние годы, но членские взносы платил регулярно, и с охотничьим билетом у меня все было в порядке. И мы ушли в тайгу.

Для многих наших я неожиданно исчез, и многие думали, что я нахожусь где-нибудь в очередной поездке по делам. Погода стояла еще теплая. В Находке всегда так: на побережье еще тепло, а стоит отъехать в глубь тайги километров сорок, начинаешь постепенно попадать в Сибирь. Мы двигались по таежной дороге. В машине с нами были две собаки. Земля уже была покрыта снегом, и чем дальше мы продвигались, тем снегу становилось все больше и больше.

Дорога петляла по долине между двух гор. Местами долина расширялась, а местами сужалась так, что горы образовывали как бы ворота, пропускающие только речку и дорогу. Потом дорога и речка опять разбегались в разные стороны, и долина снова расширялась. По ухабистой таежной дороге мы медленно въезжали в царство тайги. Проехав километров двадцать, мы

 

свернули на старую лесовозную дорогу, она была еще хуже и ухабистей. Машину бросало из стороны в сторону, особенно когда она попадала на замерзшие лужи, присыпанные снегом. Иногда она пробуксовывала, и двоим приходилось выходить и толкать ее. Мы двигались все медленнее, продвигаясь все выше из долины в распадок.

Зимовье появилось неожиданно и сразу. Оно стояло все в снегу и смотрело на дорогу одним единственным маленьким окошком. Мы вышли из машины. Со всех сторон нас обступала тайга. Я стоял и любовался. Деревья все были в снегу. Солнце скользило по их верхушкам, и как бы рассекало распадок своими лучами. По левую сторону распадка высилась огромная гора, поросшая смешанным лесом. По другую сторону была небольшая возвышенность с большим плато, местами перерезанным оврагами. Когда-то на этом плато пилили лес. Сейчас оно поросло орешником и дубняком, только кое-где были видны зеленые кедровые острова. Кедр было запрещено пилить, и он оставался нетронутым лесорубами. Это было излюбленное место кабанов, где они из под снега добывали желуди и орехи. Хочешь охотиться на кабанов, иди на плато, в дубняк и орешник. Хочешь на соболя, иди в другую сторону, в распадки противоположной горы. Хочешь охотиться на норку, иди вдоль ручья и ставь капканы. Изумительное место для охоты!

Послышались звуки пилы. Мясников и Крюков уже пилили дрова и с усмешкой посматривали в мою сторону.

- Ну, как местечко? - спросил Крюков.

- Королевское!

- А мы и есть короли. Здесь мы хозяева.

Я смотрел на "королей". Они поочередно дергали ручки пилы в свою сторону. Мясников был невысокого роста, коренастый и широкоплечий, лицо скуластое,

 

монгольского типа, а Крюков, высокого роста, с серыми глазами и светлыми волосами. Оба потомственные сибирские охотники.

Я затащил рюкзак и ружье в зимовье, потом вышел и подменил Мясникова. Мы с Крюковым готовили дрова, а Мясников пошел топить печку и готовить ужин.

Пока мы пилили дрова, собаки весело бегали вокруг зимовья, совали свои морды в снег, фыркали и гонялись друг за другом. Они знали, зачем их сюда привезли. Это были настоящие охотничьи собаки.

Скоро мы уже сидели в зимовье. В нем уже было уютно.

Сбитые из досок лежанки, были покрыты нашими одеялами. На столе стояла кастрюля с супом из концентратов, а на железной печке пыхтел чайник.

- Ну, дармоеды, за стол, - улыбаясь сказал Мясников.

- Почему дармоеды? - удивился Крюков, - Вон сколько дров напилили.

- Пока кабана ни завалим, мы - дармоеды.

Утром мы не спешили. Охоту на кабана начинают после обеда. До обеда кабан спит, забившись в чащобу, а после обеда выходит на кормушку.

Часов в десять мы двинулись на плато искать свежие кабаньи следы. Впереди шел Крюков с собакой на поводке. Собака его была огромная, с короткой серой шерстью. Сивый была ее кличка. У Мясникова была собака по кличке Цыган, черная, лохматая, тоже внушительных размеров, но меньше, чем Сивый.

Мы не спеша поднимались на плато. Я шел последним и с интересом наблюдал за собаками.

- У нас в год гибнет пять-шесть собак от клыков кабана и когтей медведя, но эти уже четвертый год ходят, - рассказывал Крюков на ходу.

Мы увидели кабаньи следы, и Крюков замолчал, но следы оказались старыми. Собаки на них не реагировали, и мы стали продвигаться дальше. Кабаньи следы стали

 

попадаться все чаще и чаще. Мы наткнулись на место, где все сплошь было изрыто. - Табун прошел недавно, - сказал Крюков. Мы пересекли очередной овраг на плато, и собаки стали дергаться на поводках. Крюков и Мясников почти одновременно отпустили собак, и они молча рванули вверх и скрылись за бугром, где снова начался овраг. Через несколько минут послышался лай. До этого мы все застыли, прислушиваясь, а после каждый побежал на лай собак, не обращая внимания друг на друга и срывая на ходу с плеч ружья.

Никто в это время не думал, что может выскочить навстречу огромному, свирепому дальневосточному кабану, длина клыков которого достигала до тридцати сантиметров, а в отдельных случаях и больше, и который может одним ударом надвое разрубить собаку. Собачий лай прекратился, и мы услышали топот. Недалеко от нас по кустам несся кабан. Огромными прыжками он промчался мимо нас. Крюков, почти не целясь, выстрелил, но кабан уже скрывался за оврагом. Мы все бросились к оврагу, где скрылся кабан, не зная ранен кабан или нет. Пока мы бежали сотню метров, я услышал лай собак правее от себя, и побежал на лай. Метров через двести я оказался в кедровнике. Кедровник был чистый, без кустов. Метрах в шестидесяти, я увидел, метавшегося кабана, которого собаки кружили на месте. Делали это они очень искусно: кидается кабан на одну собаку, а вторая хватает его сзади. Он тут же разворачивается, собака ловко увертывается от страшных клыков, а другая уже впивает свои клыки ему сзади.

Теперь кабан перед собой видел только меня и несся, чуть боком, в мою сторону. Сивый в это время впился в него сзади своими клыками, но кабан не обращал на него никакого внимания.

 

Я снова нажал на спусковой крючок второго ствола, но вместо выстрела, услышал жалкий щелчок. Осечка! Быстро перезаряжая ружье, я вгонял в ствол патрон для особых случаев, который носил в нагрудном кармане, чтобы он всегда был под рукой. Патрон был заряжен усиленным зарядом. Когда кабан был уже метрах в десяти-пятнадцати, я уже успел взвести курок, а стрелял почти в упор, отпрыгивая в сторону и всаживая пулю в бок кабана. Мощным ударом пули кабана отбросило в сторону.

- Не подходи к нему спереди! - крикнул Крюков, подбегая ко мне.

Мы стояли около поверженного кабана.

- А где Цыган? - спросил Крюков.

- Там, внизу, он, кажется, попал на клык.

В это время мы увидели Мясникова, который шел снизу и подталкивал вперед Цыгана, который слабо стоял на ногах.

Крюков осмотрел собаку и сказал:

- От клыков он увернулся, но, видно, когда летел, ударился об дерево. Это, не первый раз. Сейчас нажрется мяса, денька два отдохнет, и все будет нормально.

Мы замерили клыки кабана. Они равнялись длине трех с половиной спичечных коробок, а это около семнадцати сантиметров. Мясников принялся разделывать кабана. Он в этом был большой специалист, и кинул собакам положенные им куски мяса и внутренний жир. Мы проохотились две недели. За это время мы застрелили еще одиннадцать кабанов.

Крюков поехал вызывать грузовую машину, чтобы отвезти и сдать мясо, а мы с Мясниковым остались в зимовье.