Глава 20

«Тюрьма не дом отдыха»

 

На следствие меня вызывали каждый день. Следователь понял, что ломать меня бесполезно, и уже особо не пытался выбивать из меня нужные показания. В стакан меня стали закрывать реже. По всему было видно, что у КГБ что-то сорвалось с моим делом, и они поспешно подводили дело к концу. За несколько дней до окончат следствия меня привели к тюремному начальнику оперчасти. Там уже находился подполковник краевого КГБ Быков.

- Ну, как дела?

- Какие могут быть дела в тюрьме?

- Как следствие идет?

- Как вы его организовали, так и идет.

- Ну, в этом ты не прав. Следствие идет не совсем так, как мы организовывали. Ты вот упираешься, вину свою не признаешь, а у тебя семья, тебя ждут. Хочешь отсюда выйти? Что молчишь? Выход есть. Признай свою вину, признай, что был не прав, и - я тебе обещаю - домой пойдешь. Ну, естественно, не передо мной, вину свою признавай, а по телевидению об этом расскажи, статью в газету напиши.

- Так вы докажите мою вину. В чем она состоит?

- Человек никогда не может быть правым во всем. Ведь где-то ты все равно был не прав. Подумай сам, где ты был не прав, и, хотя бы частично, признай свою вину.

- Вы совершали преступления против нас, а когда я стал говорить о ваших преступлениях, вы упрятали меня в тюрьму. А теперь не можете доказать мою вину и предлагаете мне стать самому своим же обвинителем обмен на свободу. Вы отлично знаете, что здесь со мной делали, что я пережил. Все делалось по вашему указанию. Пытками вы мне старались доказать, что я

 

виновен. Я ни в чем себя виновным не признаю.

- Ну, ты, все-таки, подумай, у тебя есть время. Как надумаешь, в любое время дай мне знать. Любому надзирателю скажи, и мне об этом передадут.

После разговора с Быковым меня перевели в другую камеру. Это была камера второго корпуса номер 211. Обитатели 211-ой камеры были люди разные и по возрасту и по составу преступлений. Были два Жени, оба интеллигенты. Один до ареста работал вторым помощником капитана. Сел за взятки и шел по одному делу с инженером, с которым я сидел в камере номер 53. Второй Женя, двадцатитрехлетний профессиональный певец, сам не знал, за что сидит. Просто, жертва недоразумения. Его арестовали и держали в тюрьме за "хищение" своего же собственного магнитофона. Коля, по кличке "Книжник", сел за продажу нескольких книг из своей личной библиотеки по ценам выше государственных. Обвинялся в спекуляции. Один был убийца, убил родителей жены. Остальные были воры и наркоманы.

Обо мне уже слышали и в этой камере и приняли меня хорошо. Вечерами я, как и в 53-ей камере, проповедовал заключенным.

Камера номер 211 была обычной камерой на четыре человека, но в которой тоже было от десяти до пятнадцати человек. На ночь бетонный пол камеры также был устлан матрацами, так что, если нужно было пройти в туалет, то было очень трудно не наступить на кого-нибудь. Камера была очень холодной. На зиму окно закрывали второй рамой, и все щели заклеивали бумагой. Зимой окно в камере открывать запрещалось. Из-за отсутствия циркуляции воздуха и большого скопления людей бетонные стены камеры постоянно были мокрые, с них капала вода. Стена с окном промерзала насквозь, и вся

 

была во льду. Матрацы заключенных, которые спали на полу около этой стены, примерзали к полу. Заключенные спали на одном матраце по два человека, а вторым матрацем укрывались, так как одеял не давали. Спали все заключенные одетыми. На головы одевали шапки. Вонь в камере была неимоверная. Если 53-я камера хоть как-то проветривалась, то 211-я камера проветривалась только иногда через коридор. Когда нас выводили на прогулки, мы просили дубака не закрывать дверь, но не каждый дубак соглашался на это.

Через несколько дней меня снова вызвали к тюремному начальнику оперчасти. Когда конвоиры ввели меня в кабинет, там сидели два незнакомых мне человека. Они с любопытством осматривали меня, потом один из них сказал:

- Мы, представители краевой прессы, - и представился, - Новоселов.

- Николаев, - назвал себя второй.

- Мы хотим взять у вас интервью и описать некоторые моменты вашей преступной деятельности, - продолжал Новоселов.

- Хорошо, - ответил я, - Но откуда вы взяли, что я преступник? Суда еще не было. Может быть суд оправдает меня, а вы беретесь писать обо мне, как о преступнике. Конечно, вы прекрасно знаете, что не суд решает, а КГБ. Что КГБ суду прикажет, то они и будут делать. И вы, сотрудники КГБ, так что о чем с вами говорить? Вам нужен только факт, что вы со мной встречались, а писать вы будете все, что прикажут вам те, кто вас послал. Отвечать на ваши вопросы нет никакого смысла.

- Почему вы так считаете, Борис Георгиевич? Мы напишем все, что вы здесь будете говорить. Конечно, ваши убеждения мы пропагандировать не собираемся, но об остальном, что будете говорить, напишем.

 

- Если вы напишете, что делается в тюрьме, я отвечу на ваши вопросы.

- А что же здесь делается? - спросил Новоселов.

- Обо мне вы узнали, а что в этих стенах десятилетиями преступления совершаются, вы ничего не знаете. Выйдете из этого кабинета и пройдите налево метров пятнадцать. Вы увидите в стене несколько маленьких дверей. Откройте одну дверь. Вы увидите ящик в стене, внутри обитый железом, пробитым гвоздями. Такие ящики в стене называют стаканами. Не знаю, почему их называют стаканами, они больше похожи на гробы. В них держат заключенных по несколько часов, бывает, по целым суткам. В таких стаканах я лично провел более двухсот часов. Можете еще написать о пытке химикатами, которую здесь называют каберне.

- Вы клевещете, - возмутился Новоселов, - Такого быть не может.

- Вот видите, вы, не проверив, называете меня клеветником.

- Давай позовем оперативника и спросим, - предложил Новоселов.

- Вы сначала проверьте, - сказал я, - это займет у вас всего несколько секунд. А то у вас все, что для вас невыгодно, клевета.

- Ну, хорошо, - согласился Новоселов.

Он позвонил по телефону, и через несколько минут пришел начальник оперативной части.

- Вот тут Перчаткин жалуется, что у вас здесь есть какие-то страшные стаканы, похожие на гробы, в которых вы держите заключенных.

Начальник оперчасти растерялся, стал оправдываться.

- Знаете, товарищи корреспонденты, это не наша инициатива. Это не мы придумали, это все законно. Это утвердил генеральный прокурор.

- Так что, у вас, действительно, есть такие стаканы?

 

- Есть.

- Так что, Перчаткин правду говорит?

- Не знаю, что он говорит, но стаканы есть.

Теперь и корреспонденты выглядели растерянно. Новоселов как-то неохотно спросил:

- А что, у вас и химикатами людей мажут?

Его язык не повернулся назвать это пыткой.

- Мажем заключенных химикатами, но это тоже согласовано с генеральным прокурором. От себя мы ничего не делаем. Все это законно.

Корреспонденты молчали, они не ожидали такого ответа.

- Вот такой я "клеветник", - сказал я, - Но это еще не все. Посмотрите, как здесь кормят. Пищу, которую здесь дают, может есть только человек, доведенный до крайнего голода. Можете сами попробовать эту баланду. Зайдите в любую камеру, ну, хотя бы за мной, когда меня поведут. Вы увидите, что любая камера - рассадник туберкулеза. Бетонные стены и пол, постоянная сырость, холод. Камеры переполнены. Вы увидите, что люди спят на матрацах, примерзших к полу. Мало того, что условия в камерах способствуют развитию туберкулеза у заключенных, еще и больных туберкулезом не изолируют. Они находятся в камерах вместе со здоровыми заключенными.

Корреспонденты не знали, как выйти из этого положения. Наступила неловкая пауза. Потом Новоселов нашел выход.

- Тюрьма - не дом отдыха. Может вам еще фикус в камеру поставить и цветной телевизор?