- 334 -

«...В ПЕРЕСМОТРЕ ДЕЛА ОТКАЗАТЬ»

 

Академик Михаил Филиппович Кравчук — выдающийся математик, один из наиболее деятельных и авторитетных ученых украинской науки 20 — 30-х годов нашего века.

Родился в селе Човницы на Волыни (северо-западная Украина) 27 сентября 1892 года. В 1910 году окончил гимназию в Луцке, в 1914 году — физико-математический факультет Киевского университета и был оставлен при университете для подготовки к научной и преподавательской деятельности. В 1924 году защищает докторскую диссертацию. В том же году результаты его исследований по обобщенной интерполяции были доложены на VII Международном конгрессе в Торонто. Был одним из основателей Института математики при Всеукраинской академии наук, заведуя отделом математической статистики. Научные интересы ученого широки и разнообразны, научное наследие — более 170 работ — это статьи, оригинальные монографии, научно-популярные очерки, статьи по истории математической науки, разработки украинской научной терминологии.

М. Ф. Кравчук был также выдающимся педагогом. Он преподавал в ряде высших учебных заведений г. Киева (университете, педагогическом институ

 

- 335 -

те, политехническом институте, сельскохозяйственной академии), основал математические кафедры. Кравчук был прекрасным лектором и популяризатором научных знаний. Круг его интересов не ограничивался математикой, он дружил с выдающимися украинскими филологами, историками, поэтами — академиками Агатангелом Крымским и Дмитрием Яворницким, Миколой Зеровым, Дмитром Загулом.

Все знавшие М. Ф. Кравчука отмечали его глубокую интеллигентность, благородство, высокие моральные, нравственные качества. Когда ему предложили быть общественным обвинителем в сфабрикованном против украинской интеллигенции процессе, так называемой СВУ, от отказался от этой позорной роли, и это стоило ему впоследствии жизни.

В расцвете своего таланта М. Ф. Кравчук был репрессирован — арестован 22 февраля 1938 года и погиб в колымском лагере 9 марта 1942 года.

Галина Сытая

 

11.02.1942

Магадан, 72-й км, Инвал. городок

Глубокоуважаемый и дорогой Александр Иосифович!

С июня 1941-го я не имею никаких известий от Фиры. Возможно, что письма где-нибудь застряли. Последние (июньские) Фирины телеграммы из Киева и Москвы информировали меня о ходе моего дела в Верховной прокуратуре и Верховном суде. Возможно, что пересмотр уже состоялся, но до сих пор я ничего не знаю. Не знаю, где находится Фира и дети, как живут, имеете ли Вы с ними связь. Три Фирины посылки от мая и июня 1941 г. я получил, хотя и с большим опозданием. К сожалению, они скоро кончатся благодаря бесчестности многих людей. Страдаю от полной неизвестности о судьбе семьи. Прошу Вас по почте и по телеграфу сообщить мне, что знаете о моей семье, — в крайнем случае, где она находится. К сожалению, я еще не могу пользоваться телеграфом. Сообщите о решении суда, каково бы оно ни было, это мне обещала Фира.

Здоровье мое удовлетворительно, но болезнь сердца понемногу прогрессирует. Находят у меня и нелады с почками, но я в этом не уверен. Держат меня на инвалидном режиме — работаю в помещении, а не на воздухе, что зимой очень существенно.

Если возможно, то поддержите продуктами (жиры, сахар).

Ваш М. Кравчук

 

- 336 -

Это последнее (и единственное сохранившееся) письмо Михаила Филипповича Кравчука родным. Адресовано оно брату жены М. Ф. (Александру Иосифовичу Шварцману). 9 марта 1942 года М. Ф. Кравчука не стало. Обстоятельства его смерти и место захоронения до сего дня не выяснены.

 

В архивно-следственном деле М. Ф. Кравчука сохранилась жалоба, написанная им собственноручно в августе 1940 года.

 

Председателю Верховного суда СССР,

верховному прокурору СССР

заключенного КРАВЧУКА Михаила Филипповича,

арестованного 21 февраля 1938 г.

НКВД УССР в Киеве и присужденного к

тюремному заключению сроком на 20 лет

с поражением в политических правах на 5 лет

 

ЖАЛОБА

Настоящая моя жалоба является третьей по счету. Первые две направлены были верховному прокурору СССР и Президиуму Верховного Совета СССР в январе и феврале 1939 г., и до сих пор (август 1940 г.) никаких ответов на них я не получал.

Я сын землемера, из крепостных крестьян, деревня Човныця Луцкого уезда Волынской губ. В 1910 г. окончил Луцкую гимназию, 1914 г. — Киевский университет по физ.-мат. факультету. С 1915 г. по 1918 г. состоял проф. стипендиатом (аспирантом) по математике при том же университете, с 1918 г. — доцентом, с 1920 г. — и.д.профессора, а с 1925 г. по защите докторской диссертации — профес. математики в университете и других вузах Киева. В 1929 г. был избран в действительные чл. Академии наук УССР. Имею более 100 опубликованных научных трудов, ряд учебников и научно-популярных работ на украинском, русском и иностранном языках.

С 12-летнего возраста сам добывал средства для жизни и помогал семье отца, в политических партиях и организациях не состоял.

После ареста мне на словах было предъявлено обвинение в принадлежности к буржуазно-националистической организации и указаны ее цели и средства к их достижению (следователи Ладков, Хазин и несколько других). По письменному изложению, врученному мне следователем, эта организация, к которой я будто бы принадлежал, имела своей целью восстановление капитализма на Украине, для чего она готова была применить террористические методы и пользоваться поддержкой фашистских госу

 

- 337 -

дарств. От меня требовали прежде всего письменно сознаться в принадлежности к этой организации, а также указать по Академии наук высших руководителей организации и лиц, которые меня в нее завербовали и которых я завербовал; указать, кто меня инструктировал. Описать эволюцию моих контрреволюционных убеждений, мою контрреволюционную работу, участие в белых армиях, мои вредительские действия по специальности, мою контрреволюционную агитацию среди студентов, создание повстанческих отрядов, мою шпионскую деятельность и т.д.

Я был ошеломлен этими дикими обвинениями, разбит физически ночными допросами, в частности полным лишением сна в течение 11 суток, обострением болезни сердца; мерами прямого физического воздействия; морально на меня воздействовали криками, стонами истязаемых в соседних комнатах людей. Сломали меня окончательно угрозы — в случае запирательства и отказа принять на себя несовершенные преступления арестовать и уничтожить мою семью. Ради спасения семьи я решил оклеветать себя — тем более, как было вполне ясно, мои обвинители, сами не веря своим обвинениям, имели совершенно определенную цель — сделать из меня преступника.

Я начал изображать более или менее правдоподобные — а часто и совсем нелепые — истории с помощью товарищей по камере и записывать их в виде показаний. Так появилось признание, что я принадлежал к националистической организации, в которую перешел из других, ранее существовавших, в частности из СВУ (о которой я в свое время впервые узнал из газетного сообщения о ее раскрытии), куда я попал из какой-то еще более старой организации; что я завербовал в националистическую организацию нескольких лиц, которым, однако, факт их вербовки остался неизвестен; что Затонский инструктировал меня по делам организации, однако мне не удалось указать место и дату свидания с ним. В моих показаниях мои интернациональные позиции в комиссии по разработке украинской математической терминологии превратились во вредительские; участие в разоружении полиции во время февральской революции — в принадлежность армии Центральной Рады; работа под руководством партийного комитета Академии — в выполнение заданий националистической организации; спортивные кружки при Академии — в повстанческие отряды и т.д. Не мог согласиться только на слишком гнусное требование признать себя шпионом и не сумел придумать для себя вербовщиков в организацию.

В минуты просветления, когда мне ясно представлялась вся мерзость самоклеветания, и когда я решал покончить самоубийством, чтобы избавить семью от угрозы ареста, а

 

- 338 -

себя от физических и моральных мучений, я письменно отказывался от своих лживых показаний. После таких деклараций — ругательства, угрозы и репрессии со стороны следователей усиливались, в результате чего я продолжал катиться по наклонной плоскости самооговора.

К концу мая 1938 г. следователи состряпали протокол моих показаний, который от содержания показаний был почти так же далек, как сами показания от истины, и заставили меня его подписать. В нем указывалось на мои мнимые связи с националистическими деятелями. На известную будто бы мне деятельность организации по созданию повстанческих отрядов, на мою руководящую роль в одной из ячеек националистической организации и на другие столь же фантастические вещи.

В сентябре новые следователи, в ведение которых я был передан, провели меня через свидание с прокурором, предупредив, что оно будет происходить в их присутствии и чтобы я не вздумал отказаться от ранее подписанных показаний и протокола. Я выполнил и это требование, мечтая о скорейшем окончании этой лживой комедии. Перед судебным заседанием следователь опять посоветовал мне не отказываться от подписанных показаний, т. к. и после суда я не выйду из сферы влияния следственных органов. Обвинительное заключение, врученное мне ночью, часов за 10 — 12 до суда, инкриминировало мне, как и протокол следствия, общие вещи: принадлежность к организации, признающей террор, националистическую деятельность, связи с контрреволюционерами — без указания на какие-либо конкретные преступления. Суд после полутора-двухминутного опроса прибавил, тоже без конкретизации, вредительство на культурно-научном фронте.

Решительно отвергаю свою принадлежность к националистической организации и заявляю, что о существовании ее мне ничего не было известно. Уверен, что в этом не сомневалось ни следствие, ни те клеветники, которые из зависти и других низменных побуждений приложили столько усилий, чтобы меня уничтожить. Как показывает вся моя жизнь, состав семьи, родственные связи, состав учеников, научная и педагогическая деятельность — моя позиция в национальном вопросе никогда не была националистической. Я участвовал в украинизации, проводившейся партией и правительством, сам добросовестно украинизировался (по крайней мере, в области моей специальности) и бесплатно помогал в этом профессуре и студенчеству. Если в этой моей работе были ошибки, то они объясняются перегибами, допущенными в руководящих органах.

 

- 339 -

Состояние моего здоровья почти освобождает меня от личной заинтересованности в пересмотре моего дела. Но восстановление истины важно само по себе. Поэтому я прошу пересмотреть мое дело, подвергнув меня в случае надобности новому следствию в условиях, которые дали бы возможность избежать ложных показаний.

Михаил Филиппович Кравчук

16 августа 1940

Адр.: Магадан, почт. ящик 261/5

Михаилу Филипповичу Кравчуку

 

Жалоба, как и две предыдущие, никаких последствий не имела. Только в 1945 году после очередного ходатайства жены М. Ф. Кравчука (еще не знавшей о смерти мужа в 1942 году) дело было направлено на рассмотрение старшему следователю следственной части НКГБ УССР Салацкову. Его вывод был таков:

«Принимая во внимание, что виновность КРАВЧУК следствием доказана, и учитывая, что проверка, которая производилась Военной прокуратурой КОВО в 1939 году, никаких изменений в дело не внесла,

ПОСТАНОВИЛ: В ходатайстве Кравчук Михаилу Филипповичу о пересмотре дела ОТКАЗАТЬ».

С этим решением «согласны»:

Нач. 4-го отделения следчасти НКГБ УССР капитан Скитев, нач.следчасти НКГБ УССР полковник Павловский.

31 октября 1946 года.

 

Лишь в 1956 году Михаил Филиппович Кравчук посмертно реабилитирован. Восстановлен в звании действительного члена АН Украины 20 марта 1992 года.