ПРОВОКАЦИЯ И МОЙ АРЕСТ

Я и мои друзья чувствовали себя в общежитии как дома, однако, бросалось в глаза странное явление: все время неожиданно исчезали люди, не попрощавшись ни с кем. Это было странно еще и потому, что со многими мы успели подружиться. Характерным стало то, что люди исчезали группами.

В конце концов до нас дошли таинственные слухи, будто эти люди нелегально перешли границу в Иран, разумеется, с помощью местных жителей. Это были люди, даже некоторые из жильцов общежития, которые старались как можно больше втянуть нас в эту атмосферу, хотя для меня и моих друзей это давно не было тайной.

К нам приходило все больше таких людей и их посредников, которые за весьма умеренную плату обещали перевести желающих через иранскую границу. При этом они уверяли, что переход не связан ни с малейшей опасностью, потому что пограничная охрана подкуплена, и все это дело не является ничем иным, как легкой прогулкой.

Вокруг общежития беспрестанно крутилось несколько туркмен-посредников, которые старались познакомиться с каждым из нас поближе, с некоторыми им удалось даже подружиться, и они постоянно предлагали свою помощь. Я еще не очень хорошо разбирался в этой непривычной для меня обстановке, однако, мне казалось странным, даже с моим минимальным опытом, как такие люди могут совершенно свободно, не опасаясь попасть в НКВД, вести свою странную деятельность.

Все это казалось мне подозрительным, и хотя их предложения выбраться из России были очень заманчивыми, я решил ими не воспользоваться.

 

Однако положение мое оказалось сложным. В общежитии я был одним из старейших его обитателей, а фактически являлся нелегальным жителем города, до сих пор не имеющим прописки.

Однажды вечером, когда я лежал на своей койке и дремал, меня вдруг разбудили. Я открыл глаза и увидел милиционера, который требовал предъявить ему документы. Так как их у меня не было, он приказал мне вместе с другими, не имеющими прописки, следовать за ним.

Из милиции я вернулся приблизительно в 10 часов вечера. Входя в общежитие я обнаружил несколько новых лиц. (Позже оказалось, что среди них было несколько агентов НКВД). Я встретил там и еврея, который рассказал мне, что он эвакуировался с Украины. Мы разговорились, и я рассказал ему, что только что вернулся из милиции, где мне приказали в течение 24 часов оставить город. Мой собеседник посоветовал мне уехать как можно скорее.

Не знаю почему, но этот человек располагал к откровенности. Я попросил его выйти со мной на улицу. Там я поделился с ним своими мыслями о нелегальном переходе через иранскую границу. Он тут же сказал мне, что это грозит смертной казнью. (Позже, когда я уже был арестован и меня однажды вели через длинный коридор в здании НКВД, я его встретил. Он смотрел на меня с сочувствием, как бы желая сказать: — "А ведь я тебя предупреждал...").

На следующее утро, выходя из общежития, я встретил во дворе туркмена, который обратился ко мне на ломаном русском языке, спрашивая о ком-то из жильцов. Я этих людей не знал, но туркмен не отставал от меня и при имени "Алла" так зажмуривал свои глаза, что я с трудом удерживался от смеха.

Вдруг подошел Азриэль Динер и спросил: "Чего он хочет?" Тот повторил вопрос о людях, которых он будто бы искал. Оказалось, что Динер их случайно знал; он дольше меня находился в общежитии и даже знал, что они работают на винном заводе. Динер поинтересовался, зачем они понадобились туркмену. Тот оглянулся, проверяя, не слышат ли его, и шепотом на этот раз на хорошем русском языке, ответил, что он обещал этим людям перевести их через иранскую границу. Он добавил, что может захватить нас с собой, и что это будет недорого стоить.

 

 

Я хочу подчеркнуть, что этот туркмен отлично играл роль наивного человека, и, видимо, был агентом более высокого ранга. И внешне он не вызывал подозрения: он был одет в традиционную туркменскую одежду, его худое лицо казалось небритым по крайней мере в течение двух недель; на одной щеке красовался шрам...

Азриэлю Динеру страшно надоело пребывание в общежитии, и он уже давно искал пути избавиться от него. Обратив внимание на исчезновение некоторых жильцов, он согласился воспользоваться подвернувшейся оказией, и перейти границу вместе с туркменом.

— Я скажу вам правду, — начал туркмен тихим, доверительным тоном, как бы не желая, чтобы нас кто-то подслушал, — с другими я бы даже не разговаривал об этом, но вы, евреи-"западники", - порядочные люди. Многих из вас я уже перевел через границу, и все вели себя прилично, никогда меня не обижали... Поверьте мне, я не ищу денег... Но вы же понимаете, -добавил он с таинственной улыбкой, — что я беру не все для себя. Половину я должен отдать пограничной охране, чтобы она в определенный момент не была на том месте, где мы должны пройти...

После непродолжительного молчания, как бы выясняя, какое впечатление произвело на нас его предложение, он добавил, что поскольку тех людей, с которыми он договорился сегодня перейти границу, дома нет, то он может это сделать с нами.

Договорившись с ним о цене в 500 рублей, Динер дал ему 50 рублей задаток (настолько мы ему поверили!), и мы условились встретиться в тот же вечер в 5 часов.

Это было 12 октября 1941 г. В назначенный час мы отправились в путь. Стемнело. Мы сильно напрягали зрение, чтобы не потерять из виду нашего проводника, который находился на расстоянии нескольких метров от нас. Чем дальше мы продвигались, тем сильнее билось сердце.

Мы находились в пути уже несколько часов, но нам казалось, что это продолжается целую вечность. Наш проводник приблизился к нам. Мы остановились, и он очень тихо сказал:

- Ну, братцы! Мы уже у цели. Еще 10-15 минут, и вы будете на той стороне.

 

Согласно договору мы ему заплатили. В темноте он пересчитал деньги, проверяя, сходится ли сумма, делая вид, что прислушивается, нет ли поблизости людей, и воскликнул: "Теперь скорее вперед!"

Он сказал нам, что мы должны быть очень осторожны и итти тихо. Темнота была настолько непроницаемой, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Напряжение все возрастало. Вдруг нам показалось, что мы остались одни, и наш проводник исчез. Мы остановились, затем побежали, хотя уже потеряли направление и не знали, продвигаемся ли вперед, или возвращаемся назад. Звать вслух мы боялись, ощупывали руками пространство вокруг себя, надеясь найти проводника. Наконец, мы стали тихо звать его.

Но вместо ответа отозвались выстрелы винтовок. Вскоре мы были ослеплены светом прожекторов, чьи резкие лучи прорвали тьму, и раздался приказ "Руки вверх! Руки вверх". Мы еще не успели разобраться в происходящем, как уже были окружены солдатами с направленными на нас винтовками.

Мы стояли с поднятыми руками. Два солдата освещали нас карманными фонарями; два других обыскивали нас и наши пожитки, и все, что было в наших карманах. Затем нам приказали заложить руки за спину. Два солдата, освещая дорогу, шли впереди. Нам приказали следовать за ними: остальные солдаты заключали шествие. Мы прошли примерно километр и подошли к какому-то зданию, где нас уже ожидал военный грузовик. Тут мы заметили впервые, что это были не пограничники, а люди в мундирах НКВД. Они грубо втолкнули нас в грузовик. Мы возвращались в Ашхабад.

В машине усадили нас друг против друга и строго следили, чтобы мы не разговаривали. Дорога, которая вела нас к мукам и страданиям, казалась очень длинной. Для моего несчастного друга Азриэля это был путь к смерти...

Грузовик остановился перед каким-то зданием. По сигналу шофера открылись ворота, и мы оказались в закрытом дворе. Нам приказали выйти. Лишь теперь я заметил, что мы находимся недалеко от общежития, на той же центральной улице города, которая носила имя Карла Маркса.

Да, это было одно из красивых зданий города, расположенное рядом с театром и окруженное зеленью и цветами.

 

 

Итак, мы попали в НКВД, учреждение, одно упоминание о котором вызывало страх у большинства советских граждан. Здесь я впервые встретился лицом к лицу с советской "справедливостью".