ДОКТОР БОЛДИН, МАРИЯ КОНСТАНТИНОВНА И АЛЕКСЕЙ КОЛЕСНИКОВ

Те несколько дней, когда я был освобожден от работы, я использовал прежде всего для того, чтобы очистить себя от вшей. Бухгалтер Мельник, знакомый мне еще по бригаде Маратова, выписал мне новую фуфайку, брюки и белье. Я снова отправился в баню, хорошо помылся, сдал старую, грязную и рваную одежду, одел новую, почувствовал себя заново рожденным.

Я получил место в бараке и впервые даже новый сенник. Одним словом: мне показалось на миг, что я вернулся домой, к родным... Я пошел к Петьке Розову, который встретил меня очень приветливо, и я опять получил работу в парикмахерской.

Я вообще старался держаться ближе к госпиталю, насколько это было возможно, потому что там я был обеспечен хорошей едой. Об этом заботилась старшая медсестра Мария Константиновна, русская женщина с благородной душой.

Больница помещалась в трех бараках, так называемых корпусах. Эти бараки отличались от других лагерных бараков тем, что были выбелены изнутри и снаружи и были огорожены от лагерной зоны забором. Были здесь три отделения, насчитывавшие с общим свыше 150 коек. Но число больных было всегда больше и часто лежали в коридорах тоже.

В первом корпусе, самом большом, было общее отделение, где лежали заключенные, страдающие различными болезнями, в основном - внутренними. Во втором корпусе, менее вместительном, находилось отделение глазных болезней, а в третьем — хирургическое отделение и аптека.

 

Медицинский персонал состоял в основном из заключенных, но были и вольные. Директором госпиталя официально числилась доктор Бахтина, занимавшая этот пост не столько по своим медицинским познаниям, как по той простой причине, что была женой начальника лагпункта. Она была неприятным человеком. Рыжая, толстая, с прыщавым лицом, очень злая; никто от нее никогда не слыхал доброго слова. И больные, и персонал ненавидели ее. Когда я поступил туда работать, она была в положении. У нее родился мертвый ребенок, и все говорили, что это - наказание от Бога. Может быть, ее злоба происходила от того, что как врач она была почти безграмотна, поэтому пыталась поддерживать свой авторитет методами НКВД, позаимствованными у ее мужа.

Главными силами госпиталя были двое заключенных — доктор Болдин и доктор Гольцфохт. Последний был немцем Поволжья, родившимся и воспитанным в Советском Союзе. До ареста он был доцентом в одном из крупнейших городов. Он стал жертвой доноса после того, как рассказал анекдот в обществе своих друзей-врачей. Ему дали 10 лет за антисоветскую агитацию...

Кроме того что он был крупным специалистом по внутренним болезням, он еще любил творить добро. Доктор Гольцфохт пользовался колоссальным уважением не только у заключенных, но и у администрации.

Душою больницы был Иван Николаевич Болдин. Будучи учеником знаменитого профессора Филатова, он обладал обширными познаниями во многих областях медицины и вдобавок к этому имел золотые руки хирурга. В лагере он был заведующим хирургическим отделением глазных болезней.

Доктор Болдин провел сложные операции и спас жизнь многим людям. В Тавдинский госпиталь доставляли больных из всех окружающих лагерей. Однажды привезли заключенного, потерявшего зрение несколько лет тому назад, и врачи не подавали никакой надежды на хотя бы частичное улучшение зрения.

Д-р Болдин оперировал этого больного несколько раз, и тот вскоре прозрел. Его радость была настолько большой, что он написал письмо в ГУЛаг, в Москву, в котором выразил благодарность за то, что его арестовали и сослали в лагеря, так как он получил возможность попасть к д-ру Болдину, который

 

 

восстановил его зрение. Это благодарственное послание вызвало сенсацию не только у нас в лагере, но и в ГУЛаге.

Поскольку в Тавде среди вольных не было глазного врача, то Болдин лечил не только заключенных, а местное население и все начальство. Поэтому администрация была вынуждена дать Болдину разрешение свободно передвигаться за пределами лагеря.

Бедой Болдина была его любовь выпить. В одной из наших бесед он жаловался, что на свободе, до ареста, он не был пьяницей. До этого его довели лагеря. Пациенты на свободе угощали его выпивкой; кроме того, он любил прикладываться к спирту, полученному для медицинских целей.

Несколько раз его заставали выпившим при возвращении в лагерь, после чего отобрали пропуск. Однако администрация была вынуждена вернуть пропуск потому что другого глазника не было и каждый раз он обещал, что это больше не повторится. Но, в конце концов, он за это дорого поплатился.

А пока Болдин был фактически главврачом больницы и я лично очень многим обязан ему.

Весною 1948 г., после того как Петька Розов освободился из лагеря, меня назначили заведующим парикмахерской. Я теперь стал хозяином. Делать санобработку я отправлял своих помощников, а моими клиентами стали офицеры и охранники лагеря, которые мне время от времени давали несколько рублей за стрижку и бритье.

Я имел иногда возможность выбраться за пределы лагеря, правда, в сопровождении охранника, чтобы купить порошок для бритья, одеколон и другие, необходимые для работы материалы.

В те времена одеколон был на вес золота. Заключенные-алкоголики пользовались им вместо водки, которую невозможно было достать. Понятно, если бы меня застали за продажей одеколона, то я потерял бы работу и получил бы вдобавок 10 дней карцера.

В еде у меня недостатка уже не было. Об этом позаботилась Мария Константиновна, благодаря которой я питался в больничной кухне. Я был одет тепло и чисто и со временем накопил немного денег. Уже надо было позаботиться о том, где их спрятать, чтобы не обнаружили и не отобрали. В этом мне помог заключенный Алексей Колесников, который работал в лагере во втором корпусе больницы.

 

Мало я встречал в своей жизни таких искренних друзей и честных людей, каким был Алексей Колесников. Ему было тогда 40 лет и до ареста он служил в Советской Армии, работая в отделе снабжения. Однажды, после инвентаризации, установили недостачу в несколько десятков литров бензина, что являлось нормальным явлением. Но поскольку он был порядочным человеком и не делал "левых" дел с контролерами, то Колесников стал их жертвой, и ему присудили 7 лет лагеря.

Алексей заботился обо мне как брат и даже в лагерных условиях можно было доверять ему деньги.

В больнице я познакомился с Леоном Ринеком, арестованным вместе со Станкевичем и Шпигельглазом, который тоже находился в Тавде. Ринек был медбратом в лагере для туберкулезных больных в Чуче. Он приезжал к нам принимать туберкулезных больных. От него я узнал, что у него находится тяжелобольной Иссер Файвусас, с которым я был вместе в Ашхабаде, тоже осужденным за попытку перехода границы. Иссер позже поправился.