ПРО ДУРАЧКА
Из всех коридорных
Только он улыбался арестантам.
Он представлялся мне протестантом,
Иванушкой-дурачком
С трубкою и табачком.
С придурковатой смешинкой
Он стриг заключенных машинкой,
И в ту минуту,
когда он трубочку вынимал,
Мне казалось, что он понимал,
Что все наши преступления
Не стоят ломаного гроша, —
Да, в этом человеке была душа.
И я нисколько бы не удивился,
Если бы он в камеру явился,
Снял замок, открыл двери
И скомандовал: «А ну-ка, звери,
Разбегайтесь в сибирские степи и леса!»
Вот вам сказочка про дурачка —
она вся!
ВОРОН
Надо мною ворон,
Надо мною черный,
Древний, обгорелый,
Битый ветром в грудь.
Он летит, не знает,
Что я заключенный.
Ворону к нам в зону
Некогда взглянуть.
Ты откуда, ворон?
Из какого века?
Из каких застенков,
Из каких времен?
Чем ты промышляешь?
Где проводишь лето?
Ты за что в Сибири?
Кем приговорен?
Ворон мне ни слова,
Ворон мне ни карка,
Только ветер в крыльях,
Только свист в хвосте.
Я томлюсь в неволе,
А ему не жалко —
Не приучен с детства
Ворон к доброте.
Скрылся черный ворон,
И над нашей зоной
Снова все как было —
Вышки да конвой.
Да полынью горькой
Машет ветер знойный,
Словно летописец,
Шевелит травой.
ПИСЬМО СТАЛИНУ
Товарищ Сталин,
Слышишь ли ты нас?
Заламывают руки,
Бьют на следствии.
О том, что невиновных
Топчут в грязь,
Докладывают вам
На съездах и на сессиях?
Товарищ Сталин,
Камни говорят
И плачут, видя
Наше замерзание.
Вы сами были в ссылках,
Но навряд
вас угнетало
Так самодержавие.
Товарищ Сталин,
Заходи в барак,
Окинь суровым взглядом
Нары длинные.
Тебе доложат,
Что я подлый враг,
Но ты взгляни
В глаза мои невинные.
Я — весь Россия!
Весь, как сноп, дымлюсь,
Зияю телом грубым
и задубленным.
Но я еще когда-нибудь
явлюсь,
Чтобы сказать
От имени загубленных.
Ты прячешься!
Ты трусишь!
Ты нейдешь!
И без тебя в Сибирь
Бегут составы скорые,
Так, значит,
Ты, Верховный,
Тоже — ложь.
А ложь подсудна,
Ей судья — история!
ПЕТЬКА
Был он скуластым парнем-водителем,
И веселым, и обходительным.
Спал и видел желанную волю
И признавался об этом конвою.
Первым я в ту ночь догадался:
Петька Смородин в тайгу подался.
Пуля в затылок его настигла.
Мама, зачем ты его растила?!
Бросили в зоне на землю: «Глядите!»
Все узнавали: «Петька-водитель!»
Всех поспешно собрали на митинг,
Опер начал: «Наглядно поймите,
Кто побежит, повернем обратно
Пулей-дурой, вам всем понятно?»
Не разразилась толпа речами,
Не вдохновил гражданин начальник.
Молча стояла, молча смотрела,
Кровь проступала на месте прострела.
Каркал ворон над траурной зоной,
Словно наш санитар гарнизонный.
* * *
Коса — как темная дорога,
Проложенная по спине.
Меня не мучай, ради Бога,
Не прибивай гвоздем к стене.
Я каторжник. Ты знаешь это.
Не молкнет окрик часовых.
Но я иду поверх запрета,
Сквозь лай собак сторожевых.
Ты — вольная, я — заключенный,
Свободу дай своим губам,
Обвей меня косою черной
И привяжи к своим холмам!
Узнают и сошлют на известь
За недозволенный роман.
Но недозволенная близость
Всегда приманчивее нам.
Что будет?.. Но бушлат расстелен
На камышовый половик.
И я из всех земных растений
Счастливый самый в этот миг!
ПАМЯТЬ
Память — соты пустые без меда,
Хроникер безнадежно хромой.
Помню выстрелы пятого года,
Забываю тридцать седьмой.
Помню меленький, серенький, скучный
Дождь осенний, грибы и туман.
Забываю про тесный наручник,
Про тебя, темнокожий тиран.
Помню зимние песни синицы
И вечерний пожар в леденце.
Забываю про наши темницы,
Где людей — как семян в огурце.
Помню взлет пирамиды Хеопса
И музейный палаш на бедре.
Забываю, как бабы с колодца
Носят слезы в железном ведре.
* * *
Кресты могил времен Гапона
Погнили, канули в года.
А людям все еще знакомо
Предательство — вот где беда.
Картина «Тайная вечеря»
Должна представиться тебе
Не пустотою Торричелли,
А теснотою КГБ.
Мать-Родина! Тебя терзают,
Брат брата бьет, сестра — сестру.
Вершители судеб не знают,
Кого бросают в дань костру.
Как звезды в глубине ущелья,
Народ на улицах притих.
Кому до плясок и веселья,
Когда «свои» казнят своих?!
Россия стала побирушкой,
Постылой и чужой избой.
Мамай и Чингисхан — игрушки
Пред нашей собственной ордой!