12. Новая стычка теленка с дубом.

Нам с женой очень хотелось уехать из Перми, где все знакомые отвернулись от нас. Лишь 2-3 человека поддерживали с нами знакомство, но мне не хотелось, чтобы на них падала моя скорбная тень.

Теперь, когда судимость снята, я решил вернуться на преподавательскую работу. Написал запросы во все вузы, где ведется подготовка геологов. Некоторые вузы сообщили, что у них есть вакансия доцента-геолога и чтобы я послал документы. Я посылал, но в ответ мне сообщали, что место заня-

 

то или квартира отдана кому-то. Тогда я стал писать в те вузы, где геологов не готовят, а геология считается второстепенным предметом. Это некоторые горные металлургические специальности, почвоведение, географические факультеты пединститутов. Повторилась та же история: приглашают и квартиру обещают, а получив мои документы, отвечают отказом. Тогда я в анкете ничего не писал о годах лишения свободы, просто пропустил их. И вот сотый вуз пригласил меня. Это был Ульяновский педагогический институт, географический факультет. В ноябре 1965'' г. я с семьей уже был в Ульяновске. Зачислили меня доцентом на кафедру ботаники (географической кафедры тогда там не было). Я стал читать там курс геологии в разных группах студентов-географов. Организовал научное студенческое общество по геологии, начал с ним работу. А дома писал работу по метагеологии (это наука о науке).

Зимой 1965-1966 г. на научной конференции в Новосибирске я сделал доклад о математизации геологии. Так как я высказывал что-то непривычное для многих; ко мне в гостиницу пришла группа научной молодежи для разговора «по душам». Кто-то даже выключил радио и телефон, чтобы затруднить возможное подслушивание. Я все же поостерегся высказывать смелые мысли, но в общем чаепитие прошло хорошо. Я узнал, что незадолго до меня в одном из институтов этого академгородк было такое же чаепитие с Любищевым Александром Александровичем —бывшим профессором того же факультета, где теперь стал работать и я.

Вернувшись в Ульяновск, я зашел к Любищеву и мы с ним быстро сошлись во многом, но кое о чем стали спорить. Его в 65 лет вытолкали на пенсию и он теперь (а было ему тогда 75 лет), работал дома. А спорили мы с ним о Лысенко. Александр Александрович говорил, что Лысенко обманул ЦК, пообещав поднять урожаи, а я утверждал, что ЦК поручил Лысенко приструнить биологов, чтобы они проводили линию партии в науке. «Лысенко был палкой в руках Сталина»,— говорил я. Между прочим, взгляд на Лысенко, как человека, обманувшего самого Сталина, поддерживал и Жорес Медведев, с которым я познакомился позже.

В 1966 г. летом я послал в Австралию (библиотека в Сиднее) свою книгу по математизированной геологии, вышедшую в свет в 1965 Г. В сопроводительном письме я сообщал, что книга писалась в условиях информационного вакуума и что

 

поэтому в ней могут быть промахи, на которые я прошу указать мне.

Тем же летом, кажется, чуть раньше отправки книги в Австралию, я был в Армении на курорте Джермук. Там есть дворец, окруженный парком, охраняемый сотрудниками органов, но в нем никто, не живет и не лечится. Оказывается этот дворец предназначен для высшего руководства. Чтобы граждане, приезжающие из Еревана на выходной день не устраивали привал в парке около этого дворца, вся периферия парка была засыпана дустом и граждане готовили свой шашлык не в тени сада, а на солнцепеке. От армянских коммунистов живших со мной в одном корпусе, я узнал некоторые подробности об этом дворце и написал большое письмо, в котором зло высмеял охранников в голубых фуражках, не называя их ни «органами», ни «КГБ». Письмо писано нарочито неразборчивым почерком. Я послал в мордовский лагерь, где мои друзья досиживали свой десятилетний срок, и сидели с 1957 г. Друзьям, как я потом узнал, письмо доставило грустное удовольствие. А органы, видимо, тоже прочли это письмо, прочли и обозлились.

Ульяновское Управление КГБ перехватило мою бандероль с книгой и письмом посланную в Австралию, заинтересовалось им, посмотрело документы в отделе кадров института и по своим данным выяснило — кто я такой. Майор КГБ Фишман или Фишер (точно не помню), курировавший пединститут, перепугался — он прозевал принятие на работу опасного человека в подведомственное ему учреждение. Директор института Карманов тоже за голову схватился. Это дело им надо было «спустить на тормозах».

Я забыл сказать, что в конце февраля 1967 г., я лежал в «спецбольнице» Ульяновска. Там в палате нас было четверо или пятеро (все лежачие больные). Мои соседи были из областной или городской номенклатуры. Много разговаривали. И. вот зашла речь -о газете «Правда». Кто-то напомнил, что она была основана в 1912 г. Я поправил товарища: не в 1912, а в 1896 году, а в 1912 г. ее по заданию Ленина купил рабочий Полетаев (на деньги партии). Далее я пояснил, что об этом написано в журнале «Печать и революция». В 1912 г. действовал закон, запрещающий основание новых газет и он ни разу не был нарушен, но можно было купить уже существующую, зарегистрированную газету. «Правду» издавали религиозные монархисты для просвещения рабочих.

 

Она так и называлась «Правда, рабочая газета». Мои сопа-латники были ошеломлены и стали обвинять меня в клевете на «Правду». Они донесли на меня главврачу Евгению Михайловичу (забыл его фамилию, кажется Шевченко), а тот сообщил органам. Меня немедленно выписали из больницы, вызвали в КГБ и стали допрашивать, но о Джермуке почему-то не было сказано ни слова.

В пединституте в марте 1967 г. был собран Ученый Совет. Руководил им директор Карманов. С ним рядом сидели майор КГБ Фишман и заместитель директора Наумов. Карманов огласил мое письмо, адресованное в Сиднейскую библиотеку (перехваченное Фиигманом). Все преподаватели в один голос охулили меня за «компрометацию» Советской власти. Спросили представителя студентов. Тот сказал: Иван Про-кофьевич призывал нас любить родину и науку, защищать интересы народа, ничего антисоветского мы от него не слышали». Совет все же постановил: «выразить недоверие доценту Шарапову».

После Совета я ждал ареста, но вместо него меня в конце марта 1967 г. поместили в психиатрический диспансер. Там было 35 человек сумасшедших и симулянтов. Меня вызывали на большую комиссию" врачей, задавали нелепые вопросы, «лечили» неизвестно от чего. Когда надо было побриться, медсестра- меня водила по городу в парикмахерскую. Время от времени меня отпускали домой, а когда ожидали приезда в город иностранных делегаций, опять забирали в диспансер. Любищев проведывал меня, приносил пирожки, испеченные его супругой Ольгой Петровной. Мы подолгу беседовали во дворе, сидя на дровах.

24 октября 1967 г. мне исполнилось 60 лет. Институт уволил меня как, пенсионера, а психдиспансер отпустил меня домой. Пенсию дали 120 рублей. Жена тоже получила пенсию — 55 рублей. Часть нашей пенсии я отдавал машинистке за переписку моих, рукописей. С машинистками мне повезло — они работали аккуратно, плату, брали умеренную и прощали мне дурной почерк. Спасибо им!

Я разработал основы новой науки «метагеологии», т. е. науки о структуре, методах и законах развития геологии (издана в 1989 г.).

В 1967-68 гг. читал (нелегально) лекции по математизации геологии в Ташкентском политехническом институте студен-

 

там, а также геологам на курсах повышения квалификаций и научным сотрудникам институтов гидрогеологии и сейсмологии — все в Ташкенте.

В 1969-70 гг. ездил в разные экспедиции читать лекции по математизации геологии.

Я жаловался в Прокуратуру РСФСР на незаконное увольнение, но ответа не получил.

В 1970 г. мы с женой переехали в Москву. После долгих хлопот жены нас прописали, как пенсионеров, на иждивение старшей дочери. В 1972 г. нам с помощью родственников удалось приобрести кооперативную квартиру;

В 1971 г. я проводил семинар по математизации геологии в Воркуте, затем в Ташкенте и в 1972 или 1973 гг. в Свердловске, Ялте и т д.

В 1971 г. мне удалось поступить на работу не по специальности — по составлению геохимического дескрипторного словаря. Работа не по специальности — несчастье для человека, но позор для общества. Сначала мне было трудно, ведь это — лингвистика, а заниматься ею надо было на уровне профессионалов. Однако, я все же освоился с новым для меня делом — дескрипторным словарем, но концепция последнего, узаконенная министерством геологии, мне не нравилась. В 1972 и 1975 гг. я опубликовал свою концепцию, но министерство ее не приняло, а словарь, составленный по министерской инструкции, был признан браком.

С друзьями, оставшимися в лагере, я не прерывал связи, заочно познакомился даже с одним товарищем, (биохимик Голуб Алексей Илларионович), который попал в лагерь после моего освобождения. Я посылал им посылки с продуктами и книгами. Книги доставал у разных лиц. Однажды, получая книги у писателя Льва Коп€лева,„я видел у него Солженицина, но заговорить с ним не счел удобным. Познакомился с Петром Григорьевичем Григоренко и его женой Зинаидой Михайловной, затем с Роем и Жоресом Александровичами Медведевыми, Александром Зиновьевым. Я хотел через этих лиц установить связь со свободной прессой на Западе, но это мне не удалось. Я понял, что не надо было идти к этим лицам. Впоследствии Рой Медведев попал в номенклатуру (стал членом ЦК).

В первой половине 70-х годов написал большую библиографию по математизации геологии (ее опубликовать не уда-

 

лось) и монографию: «Применение методов непараметрической статистики в геологии». Эту монографию я послал в издательство «Недра», оттуда ее переслали куда-то на рецензию и затеряли. А через несколько лет вышла в свет книга Д. А. Родионова на ту же тему. Я не знаю — читал он мою работу или не читал, хотя он был членом издательского совета в «Недрах».

В 1976 г. я окончательно ушел на пенсию.