В «СЕРПАХ»

 

29 МАЯ. Ну вот и в «доме дураков».

Вчера меня подняли в 5, я собрал вещи, попрощался с ребятами. Потом меня посадили в боксик, дали побриться, принесли еды — в общем, как обычно в таких случаях. Напротив меня сидел малолетка, астматик, задыхался. Все просил перевести его в другой боксик. Но всем на него было наплевать.

Часов в 10 меня забрали, кинули в машину, где было человек 15, и мы поехали. Повезли нас сразу в институт. Но там нас не приняли. Тогда мы поехали «разгружаться». В Киевском суде выгрузили шестерых. Мужики все подельщики. Все имена авторитетов перебирали. Среди них я слышал даже пару имен своих знакомых. Но я с ними в разговоры не вступал. Потом завезли Гиви в Ленинский суд и снова приехали в «Серпы».

Нас было семеро. Отвели под конвоем в какую-то комнату. Там как-то сразу почувствовалась почти вольная жизнь. Потом мы пошли в приемное отделение. Там описали наши вещи, измерили температуру. У меня почему-то оказалась 37,4. Потом мы посидели еще в какой-то комнате. Потом снова измерили температуру, на этот раз у меня была уже 36,4. А после стали беседовать.

Со мной разговаривала девушка. Правда, она ничего из моих слов не поняла. Вообще я пожалел, что разоткровенничался с ней, прочитав, как она записала мой рассказ.

Сложил все вещи, меня взвесили, обрили «где положено» и отправили в ванну. Бабуля-санитарка потерла мне спину, вытерся, оделся в больничные брю-

 

ки с курткой и отправился в отделение.

Там у меня отняли расческу — расчесываться можно только один раз в сутки. Мыло, зубную щетку тоже убрали в шкаф в коридоре.

В палате 10 кроватей, большой стол и лавка. Окно без решеток, но почти все закрашено. Мне показали мое место, дали белье, подушку. Конечно, не такую, как дома, но все-таки мягкую. Палата не закрывается, можно выйти в туалет. Нельзя только ходить по коридору. В коридоре постоянно дежурят два прапорщика. Курить — в туалете в строго определенное время. Я почти сразу адаптировался.

В палате все или лежали раньше в больнице, или были признаны невменяемыми. Мужики все нормальные. Я быстро перезнакомился со всеми.

Справа от меня лежит Игорь, хороший парень. Слева — еврей, мужчина лет 50, из Рыбинска. Меня поразила его память. Он работал в сфере культуры, читал стихи. Очень много знает. У него вчера была комиссия. Видимо, его признали невменяемым в момент совершения преступления. Еще один интересный парень, Дмитрий Ольшанский, с Украины. С ним, похоже, и вправду что-то не в порядке. Высказывает толковые мысли, но, по-моему, что-то вроде мании величия. Он уже дважды был здесь.

Мужики меня спрашивали, где я лечился, где состою на учете. Я честно сказал, что нигде. Они не поверили, сказали: «Не ври!».

После обеда, а кормят здесь хорошо, меня вызвал врач. Все время просил меня не держать руки за спиной. Но в этой привычке виновата тюрьма.

Я оказался в светлой комнате, там было человек 8 врачей. Со мной заговорила женщина. Я объяснил ей, что здесь я случайный гость, а она все время заглядывала в бумажку, которую написала с моих слов та девушка. Там, в этой бумажке, было написано, что у меня мания преследования и мания величия. В об-

 

щем, меня и не слушал никто. Мне объявили, что находиться я здесь буду месяц, и в течение этого времени меня будут наблюдать врачи.

Вечером Дмитрий рассказал мне про спецблоки, про уколы. Мне никаких уколов не делали, даже таблеток не давали. Мужикам дают таблетки, да и то только тем, кто просит. Они рассказали, что есть еще одна палата, где держат политических. Их даже кормят отдельно, и даже готовят для них отдельно. Сейчас там сидит только один. Утром, когда брал передачу, все смотрел: может, увижу его. Но так и не увидел. Правда, меня предупредили, что разговоры с ним запрещены.

Ночью спал хорошо, снилась Ирина. Здесь на ночь выключают свет, горит только ночник. Радио, правда, здесь нет, зато есть книги. Один раз дают газету.

Игорь дал мне втихаря бумагу и карандаш. Здесь нельзя передавать эти вещи в передачах. В общем, жить можно. Главное, зарядку по утрам делать, а то потолстею на здешней еде.

Сейчас 16 часов. Только что здесь закончился тихий час. Самое приятное, что свет выключают даже днем.

Днем нас в палате мало — ребята ходят на работу. Где-то внизу есть цех, там клеют конверты. Платят за это сигаретами и конфетами.

Еврей, что лежит слева от меня, Илья Геллер, и вправду оказался «того». Сидит за изнасилование. Целью его жизни было отыметь 1000 женщин. За 19 лет у него их было 902.

А началось все с того, что одна девушка не пошла с ним танцевать. Он только вернулся с войны. Был сержантом, и притом неказистым: рост у него был 160 см, и весил он не больше 55 кг. Девчонка, которая ему понравилась, ему отказала, но зато весь вечер протанцевала с таким же страшненьким капитаном.

 

Он расстроился ужасно. На следующий день достал майорскую форму и снова пригласил эту девушку. Оказалось, что майоров она любит даже больше, чем капитанов: уже на следующее утро он проснулся в ее постели. Дальше у него с женщинами тоже как-то не сложилось. В общем, он решил, что все женщины продажные сволочи, и решил мстить. Для этого он делал дома «кукол» — резал из газет «банковские упаковки», вверх и вниз укладывал настоящие купюры и оклеивал пачки специальной бумагой (ее он собирал в урнах сберкасс). Выглядело очень натурально. Набивал этими «куклами» полный дипломат и ехал с этим добром в Москву. Там он сутками бродил, высматривая красивых женщин. Выбрав «жертву», он «случайно» с ней сталкивался, извинялся и объяснял свою рассеянность тем, что несколько минут назад выиграл в лотерею огромную сумму денег. Демонстрировал «жертве» пачки купюр. Говорил, что, будучи провинциалом, жителем Рыбинска, просто не знает, на что можно потратить такое бешеное количество денег. Действовало безотказно. Отметить это событие с ним в ресторане соглашались почти все. Постель была уже естественным завершением ужина. Всю ночь они с «жертвой» строили планы на обеспеченное совместное будущее, а наутро он ей честно признавался, что не собирается на ней жениться и никакие это не деньги. Так он жил 19 лет. Но вот однажды, когда до желанной цели надругаться над светлыми чувствами тысячи женщин оставалось всего 98 штук, ему попалась совершеннейшая стерва. Она была замужем, поэтому на рестораны и гостиницы у нее времени не было. Они договорились просто. Он трахает ее на чердаке многоэтажного дома, дает ей денег, и на том они прощаются. После того как выяснилось, что денег нет и она как последняя дура отдалась в грязном подъезде старому плюгавому еврею совершенно задаром, она написала заявление в

 

милицию об изнасиловании. В общем, мужика нашли и повязали.

В психбольнице он лежал уже и раньше. Впервые с ним это случилось, когда он обратился в МИД за разрешением на выезд, чтобы посетить могилу любимого поэта. Сейчас его признали бесповоротно неизлечимо больным, и отсюда он поедет не в колонию, а на постоянное место жительства в рыбнинскую психушку.

Напротив меня лежит Сергей. Этот точно больной. Но таких, говорят, не признают невменяемыми. Он увидел восьмиклассниц и начал себя возбуждать. Загремел по 120-й и даже срок получил. Но, в конце концов, все равно оказался здесь. Спрашивается, для чего его вообще судили, если даже не врачу ясно, что он болен. Эти люди и так Богом обижены.

После отбоя с нами всю ночь сидят нянечки и что-то записывают. Думаю — может, не писать пока дневник?

Отсюда можно писать письма домой. Завтра черкану пару строк.

1 ИЮНЯ. 7 часов утра. Приспосабливаюсь к соседям по палате. Тяжеловато. Некоторые даже за стол садятся, не умывшись, и спать ложатся в одежде. Ольшанский каждое утро читает молитвы.

Прогулок тут нет. И хоть палата большая, 35-36 метров, но воздуха для 10 человек недостаточно.

Вчера был день передач. Я наконец снова ел помидоры и огурцы. И даже апельсины.

Геллер читает нам по вечерам стихи. Сам по себе он человек, конечно, интересный. Рассказывал, как его слушали в Министерстве культуры. Наверное, речи и доклады пишут именно такие, как он. Умеет развить любую тему. Вообще я тут понял, что у кого серьезно «едет крыша», люди очень добрые и разговорчивые. Угрозу для общества они не

 

представляют.

Вчера начал читать Льюиса, пока не понял, что это за вещь.

Персонал тут ничего, но на кого как найдет. То нормально разговаривают, то бурчат. Конвой тоже неплохие ребята. По крайней мере, их присутствия почти не ощущаешь. Ни тебе криков «руки назад», ни «не разговаривать».

Вчера нас брили. Брить приходят раз в неделю. Есть такой дядя Миша. Бреет сам, твое дело только тонко намылиться. Сначала бреет политического, а потом нас. Политического я уже видел. Он сидит в очень строгой изоляции.

Мужики рассказывали, как с ними сидели инакомыслящие. Одного взяли за речь на собрании, другого — за то, что начальнику слово поперек сказал. А всего-то была «конструктивная критика». Вот тебе и демократия.

Обход был почему-то, когда почти все ушли на работу. Я попросил, чтобы меня переложили на другую койку, к стене. Еще попросился на работу. Врач разрешил начать со среды.

Говорят, здесь принудительно работать не заставляют. Но если ты сам не хочешь, то, как в зоне, найдут причину и начнут гнобить. Самое страшное, если уколы станут делать.

Починить зубы мне здесь не светит. Стоматолога в «Серпах» нет.

Часов в 11 пришли прапорщики, согнали нас в туалет и устроили в палате обыск. Мы вернулись - все перевернуто. Интересно, что они ищут, если при поступлении уже все поотнимали, а сюда никого не пропускают? Наверное, своему медперсоналу не доверяют. Этот обыск нагнал тоску.

Потом пришла библиотекарь, очень приятная девушка. Принесла мне вторую часть «Петра Первого» и учебник немецкого языка. Теперь, слава Богу, есть

 

чем заняться.

Сейчас уже вечер. На ужин была... гречка с молоком! До чего вкусно!

Принесли «Правду» за 30 мая. Пишут, что на Красной площади приземлился немецкий самолет.

Сейчас Илья Харитонович начнет стихи читать. Послушаю, а потом — спать.

2 ИЮНЯ. Время около 4 часов дня. Ребята только что вернулись с работы.

Сегодня проснулся с насморком. Попросил у бабули градусник, она смеется. Думает, наверное, что я «кошу».

Утром случайно увидел политического. Его куда-то водили. Когда его выводят, нашу палату закрывают. На вид обычный парень. С бородкой, небольшого роста, темноволосый.

Сегодня нас наконец вывели на прогулку. Гуляли 1,5 часа всем отделением, под строгим конвоем. Мне понравилось. Дворик большой, кругом сирень цветет, цветочки. Я познакомился с интересным человеком, врачом из Подольска по фамилии Ковалев. Его сюда определили за попытку самоубийства.

После прогулки помыл ноги. Прибежала нянечка, раскудахталась, чего это я ноги майкой вытираю. Я говорю: так вы же полотенца для ног не даете, тапки не стираете.

Другая санитарка рассказала мне, что народу очень много лежит. Сюда очередь для москвичей - месяц, а для иногородних вообще неизвестно сколько. Наше отделение самое маленькое — 28 человек. И то пропускает за год по 12 тысяч человек. Кроме нашего, еще три отделения, по 60 человек. И еще одно женское.

Завтра пойду на работу.

3 ИЮНЯ. Только что поужинали. Ужин порази-

 

тельный — молоко и творог. С нами за столом сидели двое ребят, врачи. Один из них наркоман. Ему сфабриковали дело об употреблении наркотиков. На него донесла агентесса. В милиции ему сломали ребро. Здесь ждет экспертизы на хроническую наркоманию.

Был на работе. Перед началом со мной побеседовала заведующая цехом Тамара Васильевна. Симпатичная, выглядит для своего возраста очень хорошо. Записала на случай моего побега все мои данные. Я предложил ей сделку. Работаю 10 дней бесплатно (платят тут натурой: тем, кто курит, — сигареты, полторы пачки (по 16 копеек) в день, а некурящим - карамель по рубль шестьдесят, 22 штуки), а она приносит мне учебник немецкого, чтобы я мог унести с собой. Она отказалась. Говорит, это связь, должностное преступление. Удивительно, человеческое отношение — преступление. Я ведь не прошу ни денег, ни чая, ничего запрещенного.

Работа совсем глупая — загибать стороны конвертов. Даже это в принципе можно было бы усовершенствовать. Сделать форму, раздать линейки. Но никому это не нужно. Норму никто не спрашивает.

6 ИЮНЯ. Проснувшись утром, мысленно поздравил сестру с днем рождения.

Вчера ходили на прогулку. Прогулка здесь, конечно, просто радость. Жаль, что всего два раза в неделю. Воздуха в палате совсем мало, окошко крошечное.

Моют здесь раз в 10 дней, и то, если есть белье. Вообще, порядки тут, конечно... Тапочки дают невыносимо грязные. У каждого в бауле есть свои, но пользоваться ими нельзя. Полотенца за 10 дней пачкаются так, что их и в руки брать противно. У каждого тоже есть свое, но опять же достать его нельзя. Вытираться можно только на глазах у надзирателей в

 

коридоре, в умывальник с полотенцем не пускают, чтобы никто не повесился.

Разговоры уже надоели: здесь все или «того», или симулируют. Один только Боря Лазарев радует. Сегодня расплакался во время обхода. Если это симуляция, то молодец мужик. Гениально. Надо большую силу воли иметь, чтобы так все выдержать точно.

Миша, сосед по палате, тоже парень веселый. Рассказывает про «звездные войны», как Рейгану письмо писал, как жил. Интересно, за что судят?

Не знаю, позвонил ли кто моим сказать, что я здесь. Завтра, наверное, опять никто не придет.

7 ИЮНЯ. Сегодня у нас объедаловка. Принесли передачи. Едим огурцы, помидоры и даже зефир в шоколаде.

Настроение прекрасное. Правда, в палате нерадостно. Сегодня Илье Харитоновичу было плохо. Упал в туалете. Мы его подняли, кое-как дотащили до палаты. Ему принесли каких-то капель, измерили давление. Он целый день ходит грустный, курит все время. Часто встает ночами, и у него начинаются «гонки» в голове.

Боря тоже все спит. Его затравили лекарствами. Он как-то умудряется часть выплюнуть, но внутрь все-таки попадает. Чувствует себя плохо, ест медленно. Здесь так заведено — если что случилось, то сразу лекарствами пичкают, чтоб не выступали.

Сегодня долго трепались с Леонидом, тоже с нами в палате лежит. Он рассказывал, как в их камере, рассчитанной на 40 мест, сидели 80 человек. Они на ночь выносили стол, чтобы было место, где лежать.

...Передачи не было.

8 ИЮНЯ. Вчера вечером увидел, как из отдушины вылез большой паучище. Новость не заставила себя долго ждать.

 

Сегодня утром пошли на работу, начальница сказала, что наше отделение работает сегодня во вторую смену. Всех отправила обратно, а мне предложила место на высечке. Блатное место, на него не попасть. Там платят хорошо. А она из двухсот человек выбрала меня. Значит, они считают меня нормальным! Я, правда, от этого места отказался, там надо целый день работать. Но, главное, они не признают меня больным!

Были в бане. Здесь баня такая. Две ванны, в них моются по очереди. Когда мой черед подошел, я попросил тряпку, вымыл ванну, но она все равно осталась грязной. Настроение у меня испортилось. Не очень приятно садиться в грязную ванну, где до тебя мылся неизвестно кто. Мочалка тоже одна на всех, хотя у каждого есть своя в сумке. Кое-как помылся. Душа нет. Надо поливать на себя из засаленного ковша. Честно говоря, не думал, что в больнице буду мыться в таких, прямо скажем, антисанитарных условиях. Спасибо мужикам, белье мне хорошее подобрали. Оделся, пошел в палату.

Пока причесывался, видел опять соседа — политического. Показал ему рукой — держись! Спросил по-английски, как его зовут. Но тут на меня конвоир как заорет.

Боря у нас совсем затравлен. Сегодня ему сделали какой-то укол, три раза кровь брали. Илья Харитонович стареет на глазах. Во время обхода просил, чтобы его отдали под суд, но врач сказала, что все решено и он едет в больницу.

Завтра вторник, прогулочный день, жду не дождусь.

9 ИЮНЯ. Геллер только что закончил читать стихи. Сегодня читал Шиллера, Гете, Есенина. Мне очень понравилось стихотворение Державина про кладбище. Но мужик совсем раскис. Просил меня

 

рассказать о легкой смерти. Очень боится, что не вернется из больницы. Ведь родных у него нет, и забрать его будет некому. Очень жаль его.

Сегодня обход возглавлял профессор Ландау. Подошел ко мне, я говорю: «Вопросов нет!». Он посмотрел с ехидной улыбкой, говорит: «Это у нас к вам вопросы». Я уже не стал говорить им про ванну, про то, что тапочки надо или стирать, или разрешать свои носить. Я решил вообще теперь молчать обо всем. Пожаловался только на резь в глазах. Повели к окулисту. Она посмотрела, говорит, все в порядке.

Привезли нового соседа. Зовут Анатолий. Много сидел, много рассказывал. Интересный мужик. Он купил какие-то вещи, оказались краденые. Его и посадили.

11 ИЮНЯ. Игоря забрали в изолятор за то, что он делает зарядку в туалете и отпускает бабулькам нашим шуточки.

На работе познакомился с парнем из Казахстана. Он рассказывал про недавние события в Алма-Ате. Все было организовано партийными работниками. Народ вышел с плакатами, потом была провокация, ну и вышел погром. Подвели войска, по улицам поползли танки, тюрьму оцепили. Мятеж подавили быстро. Было много жертв. Всех, кого поймали, посадили. Сроки давали от 5 до 10 лет. Приговор обжалованию не подлежит. Тюрьма в Алма-Ате переполнена. Многие с ним сидели. Сюда его везли по этапу через Актюбинск и Куйбышев. В Актюбинске ужасная грязь, не дают ни ложек, ни кружек. В Куйбышеве почище, но народу и там, и там — все переполнено.

Говорит, Кунаева тоже посадили, только он в Москве сидит, в «Лефортове».

12 ИЮНЯ. Илья второй день читает стихи с 7 до 8 вечера. Конечно, человек он очень талантливый, мне

 

его жаль. Он два года день и ночь учил стихи, вырабатывал дикцию, работал без перерыва, падал от усталости и снова работал. Потом ходил в Москве по инстанциям, всем нравилось, но почему-то на работу его никто не брал. 5 лет назад его звали в Израиль, не поехал. Приглашали в ФРГ, покупали его голос, он отказался. А когда он хотел поехать на могилу Гейне, его любимого поэта, его запихнули в дурдом. Сегодня он прочел новое стихотворение Державина, он за ним стоял в Ленинке три месяца. Оказывается, Есенин написал три тысячи стихотворений, а опубликовано только триста. Остальные пылятся в архивах. Интересно, почему?

Да, мне его очень жалко. Говорит, что если его направят на спецлечение, он покончит с собой.

Сегодня во время прогулки собрал с каждого растения во дворе по листочку. Все удивились, посмотрели на меня как на дурака. Я говорю, хочу показать это людям, которые уже два года листьев не видели.

Сегодня у Миши была комиссия, признали невменяемым. Его и еще одного парня, Леху из 1-й палаты. Леха в больнице уже 7 лет. Его совсем закололи, даже если когда и выпустят, то он уже нормально жить не сможет.

Привезли еще одного политического. Высокий парень, в очках в желтой оправе, темноволосый. Теперь вдвоем им будет веселее.

75 ИЮНЯ. Скорей бы завтрашний день. Завтра - прогулка. Но если будет дождь, то нам не повезло - в дождь на прогулку не водят.

Дни здесь проходят гораздо медленнее. Слышно, как за окном ходит транспорт. Садовое кольцо всего в 150 метрах от нас. Лучше бы не слышать.

Гнетет ужасно жара. Белье у нас зимнее, и переход на летнее пока не предвидится. Даже санитарки нас жалеют.

 

16 ИЮНЯ. Вчера у Геллера вышел скандал с санитарками. Он лежал с мокрым полотенцем на голове, к нему подбежала бабка и сорвала полотенце. Он попытался с ними поговорить, в общем, дело дошло до старшей сестры. Полотенце у него отняли, правда, разрешили намочить платок.

Потом бабка орала на Леонида за то, что он вытащил скамейку и делает на ней зарядку. Ей представилось, что скамейку он достал для того, чтобы перебить весь медперсонал.

Лучше в зону, чем оставаться здесь.

Пока гуляли, в палате был обыск. У меня забрали трусы, которые я постирал. Говорят, не положено. Положено ходить, не меняя белье, по 10 дней. Потом пришли прапорщики, вывели нас в коридор и обыскали. Заперли нас в первой палате, в это время все еще раз перевернули в нашей. Мне опять замечание - больше одной газеты.

На ужин была картошка с жареной рыбой. Правда, у меня, у Сереги-доктора и у Игоря вместе с жареной рыбой было и по мухе. Позвали сестру, она этих мух собрала, обещала показать врачу.

Сегодня привели Игоря из изолятора и увели Илью. Илья с нами странно попрощался, пожелал всем скорейшего освобождения и сказал, что мы его больше не увидим. Не знаю, куда его повели. Может, в тюрьму, может, в больницу, а может, в изолятор за вчерашнее.

Про изолятор Игорь рассказывал, что там нет ни коек, ни простыней. Комната маленькая, метров 6. Окошко размером в две пачки сигарет. Воздуха почти нет: на окошко еще наброшена сетка. Сидят четыре человека, курят прямо там. Духота страшная, сидели мокрые, хоть одеяло выжимай. Кололи каждый день. Говорит, после укола сразу спать хочется. Пришел какой-то заторможенный.

Читаю Марка Твена «Приключения Тома Сойера».

 

17 ИЮНЯ. Заработал 15 конфет. Опять все раздал. Не могу не угостить, неудобно. Мы же в тюрьме, значит, если садишься за стол, выкладывай все, у кого что есть.

На работе сидел с Лехой, ему диагноз вроде бы сняли. Рассказывал о больнице. Чуть что — сразу колят. Уколы страшные, собой владеть невозможно. Рот не открывается, под себя ходишь. Мужики здоровые на колени становятся, только бы не кололи. Сидеть там можно всю жизнь. Если кто и выходит, только за большие взятки.

Тут же с нами сидел парень из Новосибирска. Он убил отца. Разрубил на куски и тело спрятал. Говорит, ненавидел его всю жизнь. Тот пил, мать извел. Жить не давал нормально. У них в Новосибирске тюрьма переполнена. На шконках спят по два человека. У нас в зоне так же было. Только мы спали по очереди: один днем, другой ночью. В городе продукты по карточкам, правда, с водкой стало лучше.

В туалете опять кто-то нарисовал свастики.

18 ИЮНЯ. На улице жара, мы в теплом белье. Баня была уже 11 дней назад, а ее еще хотели перенести на понедельник, т.е. еще через четыре дня. Это я еще каждый день умываюсь и стираю нижнее белье. А те, кто «косят» или и вправду «того», они вообще не умываются и не раздеваются на ночь. Я все-таки пошел к врачу: так же и вши могут завестись. Договорились, что баня будет завтра.

Политических уже трое. Сегодня привезли еще одного. На вид лет 30-35, плотный, тоже в очках.

Сегодня работало много малолеток. Их, оказывается, специально признают больными, чтобы не выпускать: на малолеток часто бывают амнистии. Васильевна рассказывала, что в 3-м отделении третий месяц лежит парень 14 лет, убил родных: пили сильно. Жалела его. Хороший парень — видно, совсем его

 

замучили, раз на убийство пошел. Если признают больным, больше жизни не увидит.

Странное это место. Одна женщина сказала: «Мы — заведение закрытое, у нас порядка никогда не наведут». «Серпы» курирует дочь Дзержинского, Маргарита Феликсовна. На комиссию по Мишке она приезжала собственной персоной. Я ее, правда, еще не видел.

У меня комиссия должна быть через неделю. А завтра — мытье в грязной ванне.

19 ИЮНЯ. Утром встал как обычно, сделал зарядку. Часов в 11 нам объявили, что прогулка будет только в том случае, если баню перенесут на понедельник. Мы выбрали прогулку. В конце концов, я каждый день обтираюсь мокрой тряпкой, так что как-нибудь переживу, а остальным все равно. Вымыл голову холодной водой и пошел гулять.

На улице свежо, солнца нет. Цветы подросли за те дни, что мы не выходили. Жизнь продолжается, и у природы тоже. А мы тут не знаем, что нас ждет впереди и закончится ли когда-нибудь этот кошмар.

Завтра-послезавтра самые скверные дни — выходные. Они здесь тянутся особенно долго.

20 ИЮНЯ. Вчера принесли «Известия», написано об амнистии. Она совсем маленькая. Дай Бог, если из ста человек освободят 5-10.

Бабуля вечером рассказывала про тех, кто здесь сидел. Между зубным кабинетом и отделением была отдельная палата, ее отвели специально для некоего Ильина, это он покушался на Брежнева в 1975 году. Его признали больным. А в первой палате сидел самоубийца, который пытался устроить публичное самосожжение на Красной площади. Его тоже признали.

 

21 ИЮНЯ. Вчера долго не мог уснуть. За окном слышалась музыка, женский смех... Наверное, в соседнем доме веселились, ведь сегодня праздник. Выборы и День медика.

В газете вчера писали, что арестован заместитель министра внешней торговли Сушков. Наворовал 1,5 млн. рублей, получил за это 13 лет.

23 ИЮНЯ. У меня кончилась зубная паста. Спросил у Сергеевны, как здесь с зубным порошком. Говорит, здесь не дают. Теперь придется сидеть и с противным грязным ртом.

Прогулка была просто чудесная. Я даже немного позагорал. Леха показал нам несколько приемов каратэ, он когда-то занимался.

24 ИЮНЯ. Утром меня водили на «космос». На голову надевают всякие датчики, включают приборы, и на мониторе бегают какие-то импульсы. Я сидел один, мне давали разные команды, я их выполнял. Очень унизительная процедура. Смысла ее никто мне не объяснил: говорят, не положено. Шел назад в палату, увидел зеркало, обрадовался (я уже забыл, как я выгляжу, — тут зеркал нет), попросил разрешения посмотреть на себя — не разрешили. Как же мне все это опротивело!

После обеда вызвали к врачу. Пришло мое дело. Врач спрашивал меня и про какую-то машину. Значит, в деле есть еще какая-то ерунда. Пообещал мне комиссию через неделю.

Олигофрен весь день записывал нарушения за здешним персоналом. К вечеру пришел к выводу, что все воруют и берут взятки. Это исследование побудило его обозвать милицию «псами».

25 ИЮНЯ. Были на тесте у психолога. Этим тестам, наверное, уже лет сорок. Их все уже давно знают

 

наизусть. Зато Боря нас повеселил. Его спрашивают: «С чем у вас ассоциируется «теплый вечер»?». Он отвечает: «Гласность, перестройка». Правда, когда его спросили о «тяжелом труде» и он ответил: «Серп и молот» — врач встала и ушла из кабинета. «Справедливость» он нарисовал в образе суда, «разрядку» — в виде решетки. Смешно все это.

В 11 вечера кому-то стало плохо. Старшая сестра с няньками бегали, махали полотенцами, таскали вентилятор, каталку, лаборантка прибежала. Оказалось, что плохо Елене Васильевне. Жалко ее. Она тут одна - человек и медик. Зубного порошка мне дала.

27 ИЮНЯ. Привезли нового мужика по 98-й. Помочился на улице, нигде поблизости туалета не было, не утерпел мужик. Год ему светит. А пока его сюда направили.

Нукзар рассказал про свое дело. Фантастика! Ему народный депутат, Герой Советского Союза продал машину. Запросил за нее 38 тысяч. Нукзар деньги отдал. Вдруг его схватили, обвинили в спекуляции, взяли у него еще 25 тысяч в пользу государства, а машину вернули продавцу. Ловко! Неплохой источник дохода для депутата.

28 ИЮНЯ. Следующая баня будет через месяц. Отключили горячую воду.

К нам заходил Азиз Нуриев из 1-й палаты, торгаш из Азербайджана. Он сюда ехал этапом через Ростов и Рязань. Его удивило, что охрана - почти одни женщины. Все с дубинками, кричат: «Бегом! Руки за голову!» В Москве тоже все бегом. Шаг вправо, шаг влево — стреляют без предупреждения. Вместе с ними перегоняли и женщин. Очень многие — с детьми. Им было совсем тяжело: детям постоянно надо в туалет, а надзиратели не пускают. Он в первый раз сидит, впервые видел «Столыпин». Говорит, все ждал,

 

что их привезут в тюрьму Столыпина, а это оказался вагон для перевозки заключенных. Водили на рентген головы.

29 ИЮНЯ. Сегодня дождь, но мы все-таки уговорили врача пустить нас на прогулку. Вышли на улицу, а там свежо, прекрасно. Даже в палате стало прохладней.

После обеда вызвали на подкомиссию. Со мной беседовали профессор Ландау и мой врач. Поговорили недолго. Они спрашивали о моем детстве, поступках, о том, на какие средства моя мать ездит ко мне из Казахстана. Что я собираюсь делать, если меня выпустят. Я ответил, что хочу устроиться на работу и жить, как все нормальные люди. Обещали, что послезавтра будет комиссия.

У Лени тоже сегодня была комиссия. Но его мучили долго. Он им высказал все, что на душе накипело, а в довершение сказал, что адекватное представление о человеке можно составить, только наблюдая его в реальных жизненных условиях, а не в психиатрическом институте.

Вечером зашел врач, сказал нам — молодцы, добились прогулки. Непонятно только, почему мы должны добиваться?

1 ИЮЛЯ. Сегодня была комиссия. Меня вызвали первым. Было часов 10 утра. В кабинете сидели 1 человек. Они собирались пить чай, на столе по тарелкам был разложен очень аппетитный торт.

Со мной беседовал незнакомый пожилой мужчина, напротив сидела Людмила Алексеевна, рядом с ней — профессор Ландау, потом — мой лечащий врач и еще трое нездешних.

Начали с того, что у меня очень хороший костюм. Лучше всего такой подошел бы для Туркмении. Я поблагодарил многоуважаемую комиссию.

 

 

Затем перешли к делу. Дело лежало тут же, на столе, уже два тома. Второй том, наверное, был начат в суде.

Заговорили о преступлении в том смысле, что как же это не преступление, если его вменяют. Я сказал, что у нас много чего вменяют, и даже расстреливают, а потом оказывается, что ошиблись.

Перешли к моим дневникам. Зачем я их писал? -Там описана моя жизнь. Будет память для моих детей. — А разве детям будет интересно, как сидел их отец? - Пришлось сказать, что это было моим заблуждением. Еще сказал, что хочу справедливого суда и жить, как все.

На этом я встал, попрощался, последний раз взглянул на торт и вышел. После меня пошли Костя, олигофрен, Нуриев, Леня и Игорь. Но они торта уже не видели.

Потом врач сказал мне, что все нормально, что я возвращаюсь в «Матросскую тишину». Какое это счастье! Наконец-то я увижу себя в зеркале. Правда, я снова забуду, что такое еда, простыни и пододеяльники, мягкие матрацы и подушки. Ну ничего, главное, быстрей бы суд. Нужна хоть какая-нибудь определенность.