НЕНАСТОЯЩАЯ СИБИРЬ

 

Рахиль — Израэль

 

После столь длительного пребывания в товарном вагоне снова встать на твердую землю — ощущение необычное. Мы чувствовали себя как моряки, сошедшие на берег после долгого плавания. Но едва мы вышли из вагонов, как тут же появились офицеры НКВД, которые с особой тщательностью осматривали наш багаж. Они искали драгоценности, документы и литовские деньги.

Никому не разрешалось оставлять у себя свидетельства о рождении, дипломы об образовании и другие личные документы. Особенно тщательно и долго досматривали наш багаж. В тот день у нас конфисковали много ценных вещей. И уже стемнело, и пошел дождь, а офицеры все продолжали обыск, и мы вынуждены были заночевать в пустых амбарах на станции.

На следующий день, рано утром на станцию стали прибывать представители разных предприятий области. Они приехали сюда за рабочей силой и хотели выбрать тех, кто им был нужен.

Нас выстроили в ряд в том же порядке, в каком мы ехали, чтобы лучше нас разглядеть и решить, можем ли мы им пригодиться. Процедура, жестоко унижающая человеческое достоинство, когда тебя осматривают и оценивают, как скот. Вся эта ситуация напоминала рынок рабов или что-то вроде этого.

 

В первую очередь их интересовали здоровые, крепкие мужчины и женщины, и они шли по рядам сначала в одну, потом в другую сторону, осматривая выставленный «товар» взглядом экспертов. Они обладали властью и кивком головы или движением руки решали, куда отправить людей и какова будет их жизнь в будущем. Как только они выбирали кого-то, подъезжал грузовик или подвода, и работников с семьями увозили к месту назначения.

Пассажиров нашего вагона никто не хотел брать, и никто, конечно, нас не спрашивал, куда бы мы хотели поехать.

Спустя некоторое время большинство наших спутников разъехалось, а мы да еще несколько человек из других вагонов так и остались невостребованными.

 

Израэль

 

Я решил действовать. Мы знали, что начальник караула, отвечавший за соблюдение порядка в поезде, очень любит выпить. Мы часто видели, как он выпрыгивал из еще не успевшего остановиться поезда и мчался в станционный ресторан «утолить жажду» стаканом водки. И каждый раз этот стакан заметно улучшал его настроение.

Мне удалось поговорить с ним наедине. Я поблагодарил его за то, что он и его люди помогали нам во время длительного пути, а также за то, что они нас благополучно довезли до Бийска. Он был польщен, и я спросил его, не выпьет ли он с нами, чтобы отпраздновать завершение поездки.

Начальник задумался на секунду, но жажда выпить победила.

— А, почему нет? — сказал он. — Правда, еще светло. Давайте подождем до вечера.

Мы договорились о времени. На эту вечеринку я пригласил своего друга Исаака Априля. Мы принесли бутылку коньяка и бутылку красного вина.

 

Начальник пришел со своим адъютантом. Мы нашли товарный склад, где нам никто не смог бы помешать и, рассевшись, начали выпивать. Прошло не так уж много времени, когда обе бутылки были опустошены. При этом мы пили из своих стаканов по глоточку, а они каждый раз залпом и до дна.

Когда настроение у приглашенных поднялось, я обратился к начальнику и прямо спросил у него:

— Вы, конечно, знаете людей из нашего вагона. Не найдете ли для нас место, где была бы работа для всех, но не слишком далеко от Бийска?

Начальник внимательно выслушал меня и, когда мы закончили вечеринку, пообещал сделать все зависящее от него, чтобы помочь нам.

На обратном пути со склада я спросил его о судьбе мужчин, которых разлучили с семьями. Он сказал мне, что всех их будут судить, они получат длительные сроки и отмотают эти сроки в специальных исправительно-трудовых лагерях. Позже подтвердилось, что он был полностью прав.

 

Рахиль — Израэль

 

На следующее утро мы поняли, что наше положение меняется. Нам приказали погрузиться в два грузовика, и повезли в совхоз, расположенный в семи километрах от Бийска. Мы ехали по красивой сельской местности. Мимо огромных полей с подсолнухами. И эта красота и умиротворенность сельских ландшафтов произвели на нас такое глубокое впечатление, что мы сразу же приободрились.

В совхозном поселке, куда нас привезли, были административные здания, школа, детский сад и ясли, а также маленькая больница и клуб, где люди могли проводить свободное время. Все эти здания размещались в центре поселка, а на окраине стояли бревенчатые дома на две-три семьи или на одну семью.

 

Люди, занимающие высокое положение в совхозе, жили в домах на одну семью, остальные — в многоквартирных.

Площадь бийского зерносовхоза имени Первого мая равнялась 25 тысячам гектаров. Он считался одним из самых крупных в Алтайском крае. Было у совхоза еще два небольших отделения, расположенных в нескольких километрах от его центра.

Одним словом, бутылка коньяка сослужила хорошую службу.

В совхозе имени Первого мая началась наша жизнь в Сибири. Всех нас разместили в школе, пустовавшей во время летних каникул. Нам выделили две большие классные комнаты. Там мы должны были прожить два первых дня, но прожили почти месяц. Кроватей не было, и нам пришлось спать на полу. Но после трехнедельного путешествия в «пульмановском вагоне» с дыркой в полу мы, ясное дело, от комфорта отвыкли.

Нам разрешили отдохнуть два дня. За это время мы организовали наше жилье и немного привыкли к новой обстановке. В совхозной столовой нас кормили бесплатно.

Однако первое, что мы сделали по прибытию, — это сходили в совхозную баню. В ней мы нуждались больше всего. Горячая вода и простое мыло сделали нас самыми счастливыми людьми на всем белом свете.

Мы ходили по совхозу, разговаривали с людьми и слушали их рассказы о жизни и работе. Все для нас было совершенно новым и незнакомым.

Вечером состоялось собрание. Перед нами выступил заместитель директора совхоза. Затем представитель местного НКВД рассказал об административных правилах и положениях, которые касаются таких людей, как мы. Здесь мы впервые услышали слово «спецпоселенцы», которое сопровождало нас на протяжении всей жизни в Сибири. Офицер НКВД сказал, что мы: а) не имеем права уезжать из совхоза без специального разрешения, б) два раза в месяц должны приходить в местное отделение НКВД для регистрации, в) обязаны выполнять

 

ту работу, которую нам дадут в совхозе. При нарушении одного из этих трех правил дело передается в суд, и нарушителя приговаривают к трем месяцам тюремного заключения.

Выступления должностных лиц попеременно переводили Израэль и Исаак. В конце собрания мы все подписали документ, подтверждающий, что обо всем проинформированы и полностью со всем согласны. После двух дней отдыха и ознакомления с нашим новым положением и новыми правилами жизни, мы приступили к работе.

 

Рахиль

 

Знакомясь с окрестностями, я гуляла с Гарриеттой на руках по совхозу и однажды решила зайти в один из домов. Никогда не забуду то, что я увидела там.

В маленькой комнате вокруг стола сидела семья — мать и семеро ребятишек. Женщина сказала мне, что ее муж на фронте.

На столе стоял большой чугунок с картошкой, сваренной в мундире. Перед каждым ребенком — кружка, как я подумала, с молоком, но ошиблась. Когда я подошла поближе, то увидела, что это вода. Рядом с каждой кружкой — по большому ломтю хлеба и соль, в которую дети макали хлеб и картошку.

Хорошо помню свое удивление при виде румяных здоровых мордашек этих ребят. Я тогда подумала: а что если нам придется питаться так же? Как будут выглядеть мои дети, если у них будет такая «диета»?

 

Израэль

 

Как и других мужчин, меня определили рыть глубокую яму, которую готовили под закладку силоса. Я старался, как мог, чтобы не подвести остальных членов бригады, но у меня

 

просто не было сил выполнять такую тяжелую работу. На следующий день я вынужден был пойти к врачу и просить освобождение.

Местный врач ничем не могла мне помочь и направила меня на врачебную комиссию в Бийск. В Бийске после тщательного медицинского осмотра я, наконец, получил свидетельство, удостоверяющее, что являюсь инвалидом в результате перенесенного полиомиелита и, таким образом, освобождаюсь от выполнения какой-либо физической работы. Вернувшись в совхоз, я показал свидетельство директору. Он спросил, какое у меня образование. Я рассказал ему, что по образованию экономист, окончил университет в Лейпциге. Он, не дав мне закончить, предложил: «У меня есть работа по вашей специальности. Будете работать бухгалтером в ремонтной мастерской».

 

Рахиль — Израэль

 

Поскольку места в детских яслях для Гарриетты не нашлось, Рахиль разрешили остаться дома. Однако нашу бабушку вместе с другими женщинами отправили на работу во фруктово-ягодный сад. В школе мы прожили около четырех недель, после чего переехали в одну из комнат большого многоквартирного бревенчатого дома, который был недавно отремонтирован. Там же жили и многие из тех, кто ехал с нами. Поскольку Израэль работал бухгалтером и, соответственно, относился к более высокой категории работающих, то мы оказались первыми, получившими жилье в этом бревенчатом доме.

Комната, которую выделили нам, была большой — около 25 квадратных метров. А поскольку дом электрифицирован, то мы пользовались электроплиткой, которую нам подарила г-жа Бауэр еще на станции Вилкавишкис. Наконец-то, через

 

два месяца мы могли закрыть дверь и остаться одни в нашей собственной комнате.

С мебелью у нас не было проблем. Нам дали четыре кровати, один стол и четыре стула. Это все, что мы смогли разместить в комнате: много места занимала печка.

Бабушка и Израэль работали в совхозе, Рахиль занималась домашним хозяйством. Приготовление еды не отнимало у нее много времени, да и ограниченный состав продуктов не позволял блеснуть кулинарным мастерством. Появились и другие обязанности. К примеру, дрова для печки нужно наколоть и принести в дом. Чистую питьевую воду брали из колодца. При отсутствии какой-либо канализации грязную воду выносили на помойку. Полы не были покрашены, и поэтому каждый день Рахиль их мыла и скребла.

С такой тяжелой домашней работы девушка из Копенгагена вообще никогда не сталкивалась, но, к чести Рахиль, она научилась выполнять не только эту работу, но со временем и многое другое.

Мы подружились с нашими русскими соседями. Они всегда были рады помочь нам и давали советы, когда мы попадали в совершенно незнакомые для нас ситуации. Они помогли нам справиться с трудностями, возникавшими на первых порах, пока мы привыкали к новой жизни. Соседи были простые рабочие люди. Наше появление привнесло интересную и радостную перемену в их скучную и тихую повседневную жизнь. Они сгорали от любопытства и часто приходили в гости. Спрашивали, где мы родились, где жили, в каких странах бывали. Женщин особенно интересовала наша одежда. Они просили продать им что-нибудь, объясняя, что никогда не носили ничего подобного. Они не могли понять, как это так получается, что Рахиль почти каждый день стирает ребячью одежду, а та не линяет. Словом, многое казалось им почти нереальным.

Как-то раз одна из соседок впервые зашла к нам в комнату и, оглядевшись, воскликнула:

 

— У вас столько кроватей, прямо как в больнице!

Сначала мы не поняли, чему она так удивилась, но позже выяснилось, что местные жители не привыкли к такому количеству кроватей в одной комнате. Как правило, в ихдомах стояла одна кровать с огромным количеством подушек, сложенных горой одна на другую и накрытых большой кружевной накидкой. Родители спали на кровати, а остальные члены семьи на полу. На ночь каждый «напольник» по-своему устраивал себе постель из чехлов, матрацев и одеял.

Так что и мы узнавали много нового.

 

Израэль

 

В штате ремонтной мастерской, где я начал работать, было 40 человек. Администрацию представляли четверо: директор (Ермолаев), инженер (Васильев), механик и я. Мастерская занималась ремонтом и техническим обслуживанием всей техники и инструментов совхоза. Она была оснащена вполне современной, в том числе заграничной техникой.

Мне отвели маленькую комнатку, оборудованную специально для бухгалтера. Объем работы — довольно-таки большой для одного человека. Все дело в том, что работали в мастерской сдельно, и на каждую запчасть или кусок металла заполнялся бланк заказа. В результате, нужно было обрабатывать огромное количество бухгалтерских документов: приходных и расходных ордеров, сводных таблиц и т. п.

Директор Ермолаев очень удивился, когда увидел, что я не пользуюсь счетами, главным инструментом в бухгалтериях всех советских предприятий и в магазинах. Он стоял, наблюдая за моей работой, а потом сказал:

— Не могу понять. Как вы, человек с высшим образованием, не умеете пользоваться счетами?

Чтобы овладеть искусством вычислений на деревянных костяшках, я после работы приносил счеты домой и трени-

 

ровался. И постепенно приобрел все необходимые навыки для того, чтобы быстро считать и при этом не ошибаться.

Мои отношения с другими работниками мастерской были хорошими, а в некоторых случаях даже дружескими. Ермолаев — невысокий, коренастый и очень сильный мужчина лет сорока. Он рассказал мне, что служил подмастерьем у кузнеца и что окончил всего четыре класса.

— Я в долгу перед Советской властью за все, чего достиг в жизни, — с гордостью говорил он.

Все квалифицированные рабочие были освобождены от воинской обязанности, потому что ремонтные мастерские отнесли к предприятиям военной промышленности. Ермолаева тоже освободили, о чем он искренне сожалел. Он очень хотел уехать на фронт и помогать бить «фрицев» — так он называл немецких солдат.

В официальных советских кругах к нам, спецпоселенцам, относились как к очень подозрительным и ненадежным элементам. Иметь с нами контакты при определенных обстоятельствах для многих людей было небезопасно. Но в жизни то и дело оказывалось, что нормальные человеческие чувства и отношения важнее приказов и ограничений, установленных партией. Например, Ермолаев часто просил меня остаться после работы. Когда все расходились по домам, мы проходили в маленькую комнату, где на стене висела огромная карта, и он просил меня показать, где сейчас проходит линия фронта и где главные районы военных действий, а также рассказать, как географические условия могут повлиять на военную ситуацию.

Однажды он попросил меня показать, где находится Перл Харбор. Это было как раз после того, как 7 декабря 1941 года японцы атаковали американскую военно-морскую базу, и в советской прессе появились сообщения об этом. Ермолаев плохо разбирался в географии, не скрывал этого и всегда с большим интересом слушал, чтобы и в географии получше разобраться, и побольше узнать о событиях, происходящих в мире.

 

Вскоре я убедился в том, что человеческие качества этого человека намного выше, чем у некоторых, куда более образованных людей.

Алтайский край знаменит своими сильнейшими зимними буранами. Однажды поздно вечером, когда начавшийся еще с утра буран продолжал бушевать, и никто не осмеливался выйти из дома, раздался стук в дверь. Я был очень удивлен, увидев на пороге Ермолаева. Он стоял весь запорошенный снегом с рюкзаком за плечами. Я предложил ему войти. Войдя в комнату, он объяснил, что назначен командиром отряда местной самообороны. Они проводили учения, и, проходя мимо, он увидел свет в нашем окне и решил зайти поговорить.

Я спросил его, почему для учений выбрали такую ужасную погоду. Он ответил, что его команда привыкла подниматься по тревоге и совершать марш-броски в любую погоду.

Я предложил ему стаканчик водки, он не отказался.

Потом я еще несколько раз наполнял его стакан, и вскоре бутылка оказалась пустой, но Ермолаев и не собирался уходить. Дети давно уже спали. Нужно было укладываться маме и Рахиль.

Ермолаев вскоре, кажется, понял, что своим присутствием доставляет неудобство, и заботливо предложил:

— Если ваши женщины хотят ложиться спать, я сяду спиной, чтобы их не смущать. Обещаю, что подглядывать не буду.

Когда «мои женщины» легли в постель, и все затихло, Ермолаев подошел к своему рюкзаку и вынул оттуда мешочек муки:

— Это вам. Я бы не хотел, чтобы кто-то еще узнал об этом.

Работники совхоза для подкормки кур и свиней покупали мякину. Этот отличный корм стоил дешево. Наша ремонтная мастерская была единственным предприятием, где ремонтировали любую технику, в том числе двигатели и трактора. Недалеко от совхоза стояла мельница, и если там что-то выходило из строя, то в нашей мастерской ремонтировали и эту мельничную технику. Поэтому директору мельницы было

 

выгодно поддерживать дружеские отношения с директором ремонтной мастерской, который в критических ситуациях мог всегда придти на выручку.

Ермолаев пользовался на мельнице особым уважением. Если он привозил туда сто килограммов мякины, то в обмен получал сто килограммов муки высшего сорта по хорошо известному и часто используемому принципу «долг платежом красен». Этого принципа придерживаются во всех странах, а в Советском Союзе он тем более необходим как условие, чтобы сводить концы с концами.

К чему я об этом? А к тому, что только в буран Ермолаев мог незаметно придти к нам домой и принести такой бесценный гостинец. Если бы кто-то увидел его и спросил, что это он делает на улице в такую ужасную погоду, он бы ответил так же, как и мне: был на учениях с полной выкладкой. Конечно, он рисковал. Был бы он замечен в связи с нами, да еще, если бы узнали, какой редкий и ценный подарок он нам сделал, дело могло закончиться очень серьезными неприятностями для него, поскольку он был членом партии и занимал ответственный пост в совхозе. Иначе говоря, общение с такими ненадежными, социально опасными элементами, как мы, могло неблагоприятно повлиять на его карьеру. И тем не менее, его простой, но мужественный поступок доказал, что человеческие чувства и сострадание неподвластны политике и идеологии партии так же, как и различным приказам и директивам органов власти.

Купить муку в то время было невозможно. Гостинец Ермолаева помог внести хоть какое-то разнообразие в наш скромный и однообразный рацион. Но самым важным для нас являлось то, что в таком далеком уголке Сибири у нас появился первый русский друг. Хороший человек запаса.

Наша жизнь в совхозе постепенно вошла в обычное русло. Я был доволен работой, даже несмотря на то, что моей месячной зарплаты нам хватало только на неделю. До следующей зарплаты мы жили на деньги, которые получали от продажи детс-

 

ких и других вещей из нашего гардероба, которые мы в спешке затолкали в чемоданы в Литве. На вырученные деньги мы покупали молоко, масло, картофель и многое другое.

Полки местных магазинов пустовали. И барахолка — единственное место, где удавалось купить и одежду, и обувь. Ездили и мы на нее. Каждое воскресенье сотни людей приезжали сюда, чтобы что-нибудь купить, продать или обменять.

Безусловно, наши жилищные условия, наш быт очень сильно отличались от того, к чему мы привыкли в Литве. После всего, что мы пережили, наша прошлая жизнь казалась нам чем-то очень далеким и сказочным. Но мы не могли предаваться воспоминаниям и мечтаниям и принимать желаемое за действительное. Мы хотели выстоять и выжить, и положение, в котором мы оказались, требовало предельной собранности и максимальной сосредоточенности.

Мы скоро привыкли к жизни в совхозе, которая, по сравнению с тремя неделями кошмара в товарном поезде, стала казаться нам просто роскошной.

Благоприятный климат Алтайского края хорошо подействовал на здоровье многих депортированных. Моя мама много лет страдала аллергией. По заключению врачей, у нее был неподдающийся лечению вид крапивницы. Она консультировалась у многих специалистов в разных странах и перепробовала все виды лекарств и диет, и ничего ей не помогало. После приезда сюда аллергия у нее исчезла, и никогда больше не было никаких рецидивов.

Алтай — это большой регион в Западной Сибири с красивой природой и плодородными землями. То, что мы увидели там, ничем не напоминало холодную и мрачную Сибирь, о которой Рахиль читала в книгах. Она все время говорила:

— Это не настоящая Сибирь. Вокруг такая пышная растительность и такая богатая природа. Уже в феврале так припекает солнце!

«Географические» сомнения Рахиль оправдались: настоящую Сибирь нам еще предстояло увидеть.