- 124 -

На лесоповале

 

Меня записали в 67 бригаду. Несколько латышей, трое русских, остальные эстонцы. Всего в бригаде 30 человек. Все сравнительно молодые, по 30 -35 лет и выглядят неплохо. Я один из самых старших.

В шесть часов утра 31 декабря 1941 года нас разбудил, как шутили остряки, малиновый колокольный звон, - обухом большого калуна по рельсе, висевшей у ворот лагпункта. Поднялась небольшая часть населения барака, остальные продолжали лежать.

Мучительно не хотелось вставать. Холод гулял по бараку. Дневальные ночью уснули и забыли про топку печей.

Как бешенный, с шумом ворвался в барак нарядчик. Посыпался каскад отборных матерных ругательств, со слюной срывавшихся с его уст:

- Поднимайтесь, падлы! Не слышали подъем? Думаете, в санаторий приехали отдыхать на курорт? Ждете, когда я вас угощу дрыном по мозгам?!..

Без стеснения он сбрасывал с нар на пол. Особенно доставалось тем, кто лежал на нижних нарах. Верхние предусмотрительно прижимались к стенам и нарядчику их было не достать. Не обходилось без зуботычин, оплеух и подзатыльников, а кто пытался возражать и требовать человеческого отношения был избит до крови.

 

- 125 -

Надевая на ходу казенное отрепье, бежали мы по сильному утреннему морозу, достигавшему 30 градусов, в туалет, отстоявший от барака метров за пятьдесят. Никому из начальства не было дела до того, что в сарае, приспособленном под туалет, не было крыши, ветер гулял сквозь стены с оторванными досками, а вместо пола лежало грязное месиво из снега, земли и человеческих испражнений. Утром и вечером, когда было темно (керосиновые лампы отсутствовали), передвигались в туалете на ощупь, ступая ногами куда попало и, принося в барак заразу и грязь. Туалет был один на весь лагпункт и им пользовались все, здоровые и больные, а среди последних немало было дизентерийных.

Хлеб выдавался по утрам. Его приносили дневальные в больших ящиках под охраной нескольких человек. Блатные и уркачи совершали набеги за пайками и отобрать их у двух дневальных не составляло труда, благо на дворе было темно и холодно. Мы жаловались начальнику лагеря, вахтенному начальнику, дежурному. Никто из них не обращал внимания на набеги уголовников, считая, по-видимому, их поступки в отношении политических заключенных вполне нормальным явлением. Помню, каким раскатистым смехом заливался нарядчик Миша, когда мы попросили его помочь:

- Правильно! Не будьте раззявами! Так вам и надо!..

По совету «кума» мы выбрали из своей среды пять наиболее здоровых и сильных ребят, которые каждое утро сопровождали дневальных, несших хлеб из хлеборезки в барак.

У кухонного окна с небольшим прилавком, где происходит выдача пищи, стоит огромная очередь. У каждого в руках котелком и миска для супа и каши. В помещении холодно, как на улице, мороз пробирает до костей. Чтобы не держать в замерзших руках посуду, запихиваем её за пазуху. Проходит немало времени, пока доходит твоя очередь до заветного окошечка и повар, тоже из заключенных, устроенный туда по блату нарядчиком Мишей, нальет баланду, сваренную из Иван-чая (многолетнее травянистое растение из семейства кипрейных, обильно произрастающее на опушках лесов Кировской области) и опрокинет в миску черпак жидкой кашицы (200 граммов), сваренной из ячневой сечки.

Без четверти семь утра, ещё совершенно темно, все неохотно, медленно подходят к воротам вахты. Нарядчик и его помощники, словно ищейки, рыщут по рядам заключенных, выясняя, кто отсутствует. Стремительно бросаются обратно в бараки и вместе с дневальными залезают на нижние и верхние нары в поисках укрывшихся от

 

- 126 -

работы. Горе тому, кого найдут нарядчики. Им уготовлена физическая расправа, а вечером, после работы и возвращения в зону, ночлег в холодном карцере.

Начальник лагеря в своем малограмотном напутственном слове, обращенном к заключенным, напоминает, что все обязаны в дни войны работать, не покладая рук, честно, старательно, тем самым, помогая стране одержать победу над фашистами.

Открываются ворота. Стрелки занимают места около нас и произносят набившую оскомину «молитву», о том, как следует себя вести в пути, по приходе на работу, на месте работы... А далее следуют угрозы о стрельбе без предупреждения.

За зоной короткая остановка у инструменталки. На сколоченном из горбылей столе лежат топоры, поперечные и одноручные пилы, лопаты. Каждый обязан иметь при себе инструмент и по возвращении с работы в зону вернуть его обратно.

Вошли в тишину уснувшего в глубоком снегу таежного леса. Холод легко пробирается сквозь рваные валенки. Больно стынут ноги. Нет тепла телу в давно проношенных ватных штанах и залатанных бушлатах. Идем в сосредоточенном молчании, не поднимая головы, механически передвигая ноги, не имея понятия, куда нас ведут и что станем делать.

Прошли примерно четыре километра. Дорога, если так можно назвать снежную узкую тропинку, протоптанную впереди идущими, сворачивает влево. Отделяемся от остальных, здесь место работы нашей бригады. Впечатление такое, что стало еще темнее. На ходу задеваем заснеженные ветви елей, осыпающие нас сухой снежной пылью. Лес становится гуще, деревья выше. Ветра не чувствуется, полная тишина.

- Бригада, внимание, - нарушает спокойствие леса зычный голос бригадира, - дальше не пойдем, здесь участок нашей работы. К ней приступим, когда обогреемся. Первое задание – рубите сухостой, собирайте ветки для костра.

Дважды командовать не пришлось. В поисках сухостоя разбрелись в разные стороны. Через короткое время запылал яркий костер. С треском горели смолистые еловые сучья. Вокруг стало светло, к небу устремились, в шипящем фейверке окутанные дымом, искры, каждый почувствовал приятное тепло, разливающееся по замерзшему телу.

У костра инструктаж с нами проводил высокий, дородный мужчина, как потом я узнал, десятник, из вольнонаемных, в прошлом бывший заключенный, осужденный по 58-й статье и отсидевший в Вятлаге пять лет.

- Вам предстоит из осиновых чураков изготавливать клепку, - негромко говорил он,

 

- 127 -

глядя в костер и поеживаясь от шедшего от него тепла,- Это узкие, длиной один метр, дощечки для выделки бочек, кадушек и т.д. Бригадир должен определить, кто будет валить осину, пилить её на чураки и подносить к рабочему месту, а кто тесать. Тесать желательно тем, кто умеет обращаться с топором. Лучше всего, если это будут столяры или плотники, если они среди вас есть. Первые три дня, вы будете осваивать производство, жалательна, но не обязательна стопроцентная выработка, ну а в дальнейшем ваш паек будет всецело зависеть от того, как вы будете работать.

По неопытности и с непривычки деревья валили трудно. Еще сложнее было к ним подойти. По пояс увязали в снегу. Дерево требовалось пилить у его основания, а для этого приходилось отбросить немало снега, да и подобраться к самому дереву было задачей не из легких. На свои кожаные перчатки я натянул брезентовые рукавицы, а у других перчаток не было, работали только в рукавицах, которые на морозе обледеневали и становились железными. Поэтому, немного поработав, приходилось бежать к костру, отогреваться и оттаивать рукавицы. Премудрость тесать клепку я так и не познал, зато их споро тесали эстонцы, бывшие хуторяне, для которых работа с топором была в удовольствие.

Бригадир поручил мне подносить осиновые чураки. Взвалив по штуке на оба плеча, я пропахивал приличную траншею, пока доходил метров 50 – 75 до рабочего места. Ноги проваливались в глубокий, рыхлый снег. Прежде, чем доходил до рабочего места не раз падал, роняя то одну, то другую чурку. Я едва справлялся с заданием. Так продолжалось несколько дней, пока снег притоптался, плечи постепенно привыкли к тяжести, а бригадир не выделил мне в помощь еще двоих.