ИЗ БОЛЬНИЧНОЙ ТЕТРАДИ

 

Ничего не могу и не значу.

Словно хрустнуло что-то во мне.

От судьбы получаю в придачу

Психбольницу —   К моей Колыме.

 

Отчужденные, странные лица.

Настроение —хоть удушись.

Что поделать — такая больница

И такая «веселая» жизнь.

 

Ничего, постепенно привыкну.

Ну, а если начнут донимать,

Оглушительным голосом крикну:

— Расшиби вашу в Сталина мать!..

 

Впрочем, дудки! Привяжут к кровати.

С этим делом давно я знаком.

Санитар в грязно-белом халате

Приголубит в живот кулаком.

 

Шум и выкрики — как на вокзале.

Целый день — матюки, сквозняки.

Вон уже одного привязали,

Притянули в четыре руки.

 

Вот он мечется в белой горячке —

Изможденный алкаш-инвалид:

— Расстреляйте, убейте, упрячьте!

Тридцать лет мое сердце болит!

 

 

У меня боевые награды.

Золотые мои ордена...

Ну, стреляйте, стреляйте же, гады!

Только дайте глоточек вина...

 

Не касайся меня, пропадлина!..

Я великой победе помог.

Я ногами дошел до Берлина

И приехал оттуда без ног!..

 

— Ну-ка, батя, кончай горлопанить!

Это, батя, тебе не война!..

— Отключите, пожалуйста, память

Или дайте глоточек вина!..

 

Рядом койка другого больного.

Отрешенно за всей суетой

Наблюдает глазами святого

Вор-карманник по кличке Святой.

 

В сорок пятом начал с «малолетки».

Он ГУЛАГа безропотный сын.

Он прилежно глотает таблетки:

Френолои, терален, тизерцин.

 

Только нет, к сожалению, средства,

Чтобы жить, никого не коря,

Чтоб забыть беспризорное детство,

Пересылки, суды, лагеря...

 

Гаснут дали в проеме оконном...

Психбольница, она — как тюрьма.

И слегка призабытым жаргоном

Примерещилась вдруг Колыма...

 

...От жестокого времени спрячу

Эти строки в худую суму.

Ничего не могу и не значу

И не нужен уже никому.

 

Лишь какой-то товарищ неблизкий

Вдруг попросит, прогнав мелюзгу:

— Толик, сделай чифир по-колымски!.. —

Это я еще, точно, смогу.

 

Все смогу! Постепенно привыкну.

Не умолкнут мои соловьи.

Оглушительным голосом крикну:

— Ни хрена, дорогие мои!..

 

1975