ТЕНЬ НАДМЕННОГО НИЩЕГО

Мое пребывание в мордовском гулаговском архипелаге завершилось весьма своеобразно — знакомством с теми, кто приближал меня к вершине нашей литературы. Не только Валентин Катаев!

Казалось бы, в этом последнем лагере и так хватало всяких интересных личностей и достопримечательных ситуаций. Еще на пороге зоны — к моему приезду из Мордовии — меня ждал не кто-нибудь из бывших захудалых "кентов", а блестящий молодой человек — бывший научный сотрудник Эрмитажа, который заведовал там отделом старинного оружия. Усатый, высокий и шаловливый Леня Тарасюк, прибывший весной с Тайшета, находился раньше с нами на бесконвойке, потом попал на каменный карьер, где, правда, работал плоховато (отлынивал, когда остальные "рвали" свою 15-минутную погрузку!), но тесно общался со мной — и как сосед по тумбочке (с его запасами ленинградского добра), и как имевший родичей в Одессе (дядька — в прошлом красный профессор!). Он и поселил меня в бараке рядом с собой,

где вокруг жили такие люди, как ленинградский философ, а ныне народный депутат Госдумы России Михаил Молоствов, и постоянно заходил бывший ярославский студент, а позже диктор Би-Би-Си и радио "Свобода" Володя Тельников. Над моей койкой спал еще один заросший философ, в чемоданах которого — под моей койкой — лежали годовалые комплекты французского еженедельника "Экспресс", а в соседнем бараке подоконники ломились от запасов польской прессы — "Политики" и "Пшекруя", как и белградской "Борбы". Да, начальство еще разрешало нам пользоваться такой периодикой — в преддверии 62-го года, когда все должно было грубо урезаться — вместе с посылками или свиданиями.

Когда же я через несколько дней после прибытия сюда, на 17-й — угрюмый, заброшенный в глухом уголке Мордовии при неведомом поселке лагерь, был загнан на работу — с выходом из зоны под конвоем, то вместе со мной ходили в строю и неспеша вкалывали такие асы, как отсидевший в сталинскую пору на Диксоне целых 11 лет и жевавший там с голоду полярный мох — вплоть до кровавой дизентерии или участник тбилисского восстания 56-го года против разоблачения Сталина — бывший капитан-танкист. Тогда же в зоне появился старый московский сноб—бывший напарник Алексея Каплера на севере ( по выдаче посылок), а раньше офицер-пропагандист в Берлине при газете для местного населения И еще я там встретил своих земляков — одного моряка со Слободки, сидевшего со мной во внутренней тюрьме, прибывшего тоже с Тайшета и вскоре умершего от язвы желудка — на одной лагерной пище, а также старого плута, посаженного за восхваление "разоблачителя", американского писателя Говарда Фаста и умевшего, наоборот, крепко питаться, вплоть до деликатесов на "китайской кухне",— Романа Михайловича Струнского, чтобы затем благополучно вернуться в Одессу и еще долго привлекать меня своим жизнелюбием и оригинальностью (о чем я недавно написал очерк — "Памяти шумного одессита").