Приложение № 4

ЗНАЧЕНИЕ ДЕЛА С.КАРАВАНСКОГО 1969-1970 гг. ДЛЯ ВЫЯСНЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ КАТЫНСКОГО ДЕЛА⁺

В апреле 1943 года нацистская Германия впервые официально сообщила, что в 16-ти км к западу от Смоленска в районе Катынского леса на хуторе «Козьи Горы» близ загородной дачи НКВД раскрыты места массовых захоронений польских военнослужащих, взятых в плен Красной армией во время «польской кампании» 1939 года. Согласно версии созванной в том же году Международной комиссии врачей, которая основывалась на показаниях свидетелей из числа местных жителей и на судебно-медицинских экспертизах, военнопленные были расстреляны весной 1940 года сотрудниками НКВД.

В ответ СССР незамедлительно обвинил нацистскую Германию в этом преступлении.

Советская «Специальная Комиссия...» (СК), созданная не позднее конца сентября 1943 года, начала проводить расследование. 26.1.44 в «Правде» и других газетах появилось «Сообще-

 

ние» СК от 24.1.44. В «Сообщении» датой расстрела названа осень 1941 года, а убийцами объявлены немцы.

В «Сообщении» приводились показания заместителя бургомистра Смоленска профессора астрономии Смоленского педагогического института Б.В.Базилевского, который ссылался на слова, якобы сказанные ему в конце сентября 1941 бургомистром Смоленска Б.Г.Меньшагиным: «С ними [т.е. с поляками] уже покончено. Фон Швец [военный комендант Смоленска] сказал мне, что они расстреляны где-то недалеко от Смоленска». Показания Базилевского «Сообщением» оценены как имеющие «особо важное значение для выяснения того, что происходило (...) в «Козьих Горах» осенью 1941 г.»

«Катынское дело» в виде отдельного пункта обвинения было представлено советской стороной на Нюрнбергский процесс.

Б.В.Базилевский был доставлен в Нюрнберг, где 1.7.46 почти слово в слово повторил то, что от его имени было за два с лишним года до того сказано в «Сообщении».

На вопрос адвоката Отто Штамера, знает ли он что-нибудь о судьбе Меньшагина, Базилевский ответил: «Меньшагин ушел вместе с германскими войсками при отступлении, а я, конечно, остался, и судьба Меньшагина мне неизвестна». Об этом же говорилось и в «Сообщении» СК: «...ушедший вместе с ними [т.е. с немцами] предатель, пользовавшийся особым доверием у немецкого командования...»

Нюрнбергский Трибунал счел советские доказательства недостаточными, и обвинение немцев в Катынской трагедии отпало.

Советский же Союз и далее продолжал придерживаться своей версии. Так, на просьбу Государственного департамента США от 25.2.52 (в то время проходили слушания специальной комиссии Конгресса США по Катынскому делу) предоставить доказательства по Катыни, советское правительство нотой от 29.2.52. ответило отказом. При этом, в виде приложения к ноте, оно послало текст «Сообщения» 8-летней давности. В тексте все было сохранено по-прежнему, вплоть до неправильно написанных фамилий, которые были исправлены в ходе Нюрнбергского процесса. Это же «Сообщение», также без измене-

 

ний, 4.3.52 было перепечатано в газетах «Правда» и «Известия», равно как в мартовских номерах журналов «Новое время» и «Славяне» за 1952 год.

Тем самым Советский Союз как бы игнорировал разбирательство в Нюрнберге.

Анализ текста советского «Сообщения» и сопоставление его содержания с совокупностью фактов, собранных польскими эмигрантами и западными учеными, обнаруживают в нем значительные противоречия и передержки.

 

1. Приговор от 23.4.70 по делу Святослава Караванского. Борис Георгиевич Меньшагин

 

Достоверность советского «Сообщения» еще более снижается благодаря тексту приговора Владимирского облсуда от 23.4.70 по делу С.Караванского.

В суд над Караванским был вызван в качестве свидетеля заключенный Владимирской тюрьмы Борис Георгиевич Меньшагин.

Меньшагин находился в заключении ровно 25 лет, с конца мая 1945 года, и на 1.7.46 — день выступления Базилевского в Нюрнберге — он уже больше года был под стражей. Однако не он, «непосредственный свидетель» слышанного, а Базилевский — «косвенный свидетель» — предстал перед Нюрнбергским Трибуналом основным советским свидетелем по Катынскому делу.

На это последнее обстоятельство, возможно, и бросает новый свет один абзац, который содержится в приговоре Владимирского областного суда по делу С.Караванского и имеет непосредственное отношение к Катынскому делу. Этим абзацем судьи мотивируют и доказывают вину Караванского в антисоветской агитации и пропаганде, имея в виду его «Завещание» и «Прошение» в Международный Красный Крест, написанные во Владимирской тюрьме от имени (без согласия и ведома) Б.Г.Меньшагина.

Повторим текст этого абзаца:

Свидетель Меньшагин Б.Г. показал, что связи с заключенным Караванским он не поддерживал и писать от своего имени провокационные заявления

 

по так называемому «Катынскому делу» Караванскому не поручал. Далее Меньшагин пояснил, что ему как бывшему бургомистру города Смоленска обстоятельства уничтожения польских военнопленных офицеров в 1941 году не известны, однако он убежден, что польские военнопленные были расстреляны немецкими фашистами.

 

Б.Г.Меньшагин прекрасно знал норму права, что «приговор не может быть основан только на предположениях свидетелей» (определение Уголовно-судебной Коллегии Верховного Суда СССР от 28 января 1939), но не учел, что он выступает не в роли защитника, а свидетелем на политическом процессе. Тем не менее, совершенно очевидно, что, несмотря на их внешнюю самозащитную оболочку, слова: «обстоятельства уничтожения польских военнопленных офицеров в 1941 [Меньшагину] не известны...» и заявление Меньшагина, что он «убежден, что польские военнопленные были расстреляны немецкими фашистами», противоречат канонической советской версии — равно как и свидетельству Базилевского — о том, что якобы Меньшагин знал о расстреле и что расстрел совершен немцами.

Почему Меньшагин — которому, по его же словам, обстоятельства уничтожения польских военнопленных офицеров не были известны — сделал по делу Караванского заявление о том, что он убежден, что расстрел польских военнопленных — дело рук немцев?

Когда во время следствия по делу Караванского Меньшагина допрашивал в стенах Владимирской тюрьмы сотрудник КГБ при СМ УССР полковник КГБ Пархоменко, Б.Г. оставалось полгода до конца срока, а когда шел суд над Караванским — всего один месяц. Меньшагин счел вызов на допрос началом провокации, результатом которой стало бы продление ему срока заключения: он думал, что «Завещание» и «Прошение» (написанные Караванским, но от имени — пусть с небольшим искажением, закономерным с точки зрения украинской фонетики: «Меньшаин» — Меньшагина) сфабрикованы намеренно с этой целью. Привод на суд был для него страшным испытанием. Но, по существу дела, он, говоря правду (а именно: что о

 

Катыни он узнал от немецких оккупационных властей в апреле 1943 года и тогда же, 18.4.43, в группе сотрудников городского управления Смоленска посетил «Козьи Горы» и видел разрытые могилы), на всякий случай застраховал себя голословным заявлением о виновности немцев.

Если бы Меньшагин действительно знал, что поляки расстреляны немцами (о чем, якобы с его слов, свидетельствовал когда-то Базилевский), то на суде, где от его показаний — как он опасался — зависела его дальнейшая судьба, он не стал бы «утаивать» эти сведения и ограничиваться выражением своей «убежденности».

По его собственным словам, впервые он узнал, что о нем шла речь в Нюрнберге, только в первой половине 1971 года, когда уже жил в доме престарелых в пос. Княжая Губа Кандалакшского района Мурманской области. Прочие материалы: текст советского «Сообщения» от 24.1.44 и газетные отчеты о Нюрнбергском процессе — даже на свободе были ему недоступны.

Можно предположить, что и другие участники процесса Караванского, включая его самого, а также работники КГБ, проводившие следствие по этому делу, тоже не знали или не держали в своей памяти, что и когда говорилось о Катыни в советских источниках.

(По устному свидетельству Караванского, он, находясь в оккупированной румынами Одессе, в 1943 году видел снятый немцами документальный фильм о Катыни. Прочее он знал исключительно из разговоров среди заключенных.)

Если бы следователи, судьи и прокурор знали в деталях советские доказательства по Катынскому делу, то приговора по делу Караванского в таком виде не появилось бы, а в следственном деле в качестве «вещественного доказательства» фигурировала бы копия опубликованного советского «Сообщения» от 24.1.44.

(Можно также предположить, что в деле Меньшагина, которое мог бы и должен был прочесть следователь, прежде чем вызвать его на допрос по делу Караванского, тоже ничего о Катыни не говорилось. Со слов Караванского, в следственных материалах по его собственному делу говорилось лишь, что Мень-

 

шагину инкриминировалось активное участие в организации еврейского гетто в Смоленске в 1941 году — кстати, во время «ликвидации» гетто, т.е. расстрела евреев, летом 1942 года Меньшагина в Смоленске не было⁺.)

Наиболее трудный вопрос: почему следствие по Меньшаги-ну в 1946 году не «подготовило» его к выступлению на Нюрнбергском процессе вместо Базилевского? В своих устных рассказах Меньшагин никогда не говорил об этом: по его словам, о Катыни во время следствия его как-то спросили между прочим, где-то осенью 1945 года⁺⁺. Но даже в самом крайнем случае — то есть в случае согласия Меньшагина лжесвидетельствовать в обмен на обещание не применять к нему смертной казни — советская сторона наверняка не желала бы рисковать с выводом Меньшагина на Нюрнбергский процесс. В отличие от Базилевского (который был представлен здесь свободным и, таким образом, находился под контролем советских представителей), Меньшагина, уже имевшего клеймо предателя, можно было бы содержать только под стражей, а следовательно, в Трибунале его должна была бы конвоировать американская военная полиция. В таком случае могло бы произойти непредвиденное.

 

2. «Ходатайство» С. Караванского от 12.8.70. «Лесник Катынского леса Андреев»

 

В заявлении от 10.5.66 на имя председателя Союза журналистов Украины Караванский пишет о некоем Андрееве, сидящем во Владимирской тюрьме 22-й год, свидетеле Международной комиссии, бывшей в Катыни в апреле 1943 года (Караванский неправильно называет дату), и о его 25-летнем сроке одиночного заключения.

В тексте «Ходатайства» говорится уже о трех причастных к «Катынскому делу» заключенных. Кроме «лесника Катынского леса Андреева», называются имена Магишева и Меджидова.

Источник сведений Караванского раскрыт им в ряде интервью, данных на Западе, например журналу «Культура» (1980, № 9, с.82), выходящему по-польски в Париже. Это рассказ людей, которые находились во Владимирской тюрьме («Культура» поместила неточную версию его интервью польской «Свободной Европе» в нач. декабря 1969 г., мы используем в основном последнее).

Караванский располагал информацией «из вторых рук». К тому же, в интервью этот рассказ датируется временем прибытия Караванского во Владимирскую тюрьму с 11 лагпункта Дубровлага, то есть (согласно «Хронике текущих событий» № 7) летом 1967 года, а текст вышеназванного заявления председателю Союза журналистов Украины с упоминанием Андреева — 10.5.66. По-видимому, рассказ об Андрееве Караванский услышал еще в Дубровлаге от кого-то приехавшего из Владимирской тюрьмы (ср.: Анатолий Марченко. Мои показания. Франкфурт-на-Майне, 1973, с. 136).

В интервью Андреев назван также лесником Катынского леса.

 

Перед прибытием транспортов с польскими военнопленными, — рассказывает Караванский, - местный комендант НКВД запретил ему [Андрееву] заходить в лесок. Андреев слышал серию выстрелов, видел движение вокруг леска, но, очевидно, не пы-

 

голся даже туда войти. Потом два стрелка лесной охраны, Магишев и Меджидов, рассказали ему, что в лесочке находятся могилы расстрелянных поляков — отсюда его охрана.

[Во Владимирской тюрьме] 25-летних Андреев выходил в прогулочный дворик один и под охраной. Однажды к нему в прогулочный дворик охранник по ошибке запустил заключенных, политических, из другой камеры. О своем тюремном положении Андреев сказал — по словам Караванского, — что его постоянно вызывают на допросы, чтобы склонить к опровержению показаний, данных им перед Международной комиссией в 1943 году. Добавил, что здесь, в тюрьме, сидит его жена.

 

На допросе во Владимирской тюрьме в апреле 1970 года Караванский ходатайствовал о вызове на суд в качестве свидетелей Андреева, его жены, а также Магишева и Меджидова, который— как считал Караванский — тоже были свидетелями перед Международной комиссией. Владимирский областной суд в ходатайстве отказал. Оно не было внесено в протокол судебного заседания.

Итак, из всего сообщенного Караванским об Андрееве следует:

— что Андреев в 1966 году находился во Владимирской тюрьме,

— что он отсиживал 22-й год из 25-ти: начало срока — 1945 год,

— что его жена тоже отбывала (такой же?) срок там же, но изолированно от мужа.

В опубликованных немецкой и советской сторонами материалах, а также в материалах, собранных поляками, имя Андреева упоминается.

 

По немецким источникам:

 

Иван Андреев, родился 22.1.17 в деревне Новые Ба-тёки (близ Гнёздова, в 4 км от Катыни), слесарь, женатый, беспартийный. 22.2.43 показал, что в марте-

 

апреле 1940 года видел, как ежедневно прибывает три-четыре состава с двумя-тремя арестантскими вагонами на ст. Гнездово (со стороны Смоленска, т.е. из Козельска, где в бывшей Оптиной пустыни был лагерь польских военнопленных). Что это поляки, он узнал по их головным уборам. Из вагонов их пересаживали в «черные вороны» и везли по направлению к «Козьим Горам». Сам он расстрелов не видел, а только о них слышал. 18.4.43 Андреев свои показания подтвердил под присягой.

 

По советским источникам

(т.е. по «Сообщению» от 24.1.44):

 

Иван Андреев назван среди трех свидетелей (Иван Андреев, Михаил Жигулев, Иван Кривозерцев), которые «ушли с немцами, а может быть, были ими увезены насильно».

 

По польским источникам

(это рассказ Ивана Кривозерцева, одного из трех свидетелей и близкого родственника Ивана Андреева; Кривозерцев ушел с немцами и под именем Михаил Лобода находился среди польских беженцев на территории Великобритании. Обнаружен повешенным или повесившимся в конце 1947 — начале 1948):

 

Иван Андреев доставлял немцам продовольствие. 18.2.43 немцы, решившие начать следствие, повезли его с другими жителями деревни к Козьим Горам, один из них показал могилы расстрелянных. Крестьяне начали копать, пока не показались трупы. Перед приходом советских войск Андреев, колеблясь, ушел с немцами. Кривозерцев последний раз видел его в Минске между началом ноября 1943 и весной 1944 года. Кривозерцев не упоминает о жене Андреева.

 

Из сказанного в п. 1 следует, что заключенные Владимирской тюрьмы печатными материалами о Катыни, по всей вероятности, не располагали. Таким образом, упоминание Андреева среди них — несмотря на все изъяны в информации — можно считать независимым, а «лесника Катынского леса Андреева», заключенного Владимирской тюрьмы, упомянутого С.Караванским, и Ивана Андреева, о котором идет речь в немецких, советских и польских материалах о «Катынском деле», — одной и той же личностью.

Имена двух других, Магишева и Меджидова, пока невозможно атрибутировать⁺.

 

Использованные источники

 

1.Amtliches Material zum Massenmord von Katyn. Im Auftrage des Auswaertigen Amtes auf Grund urkundlichen Beweismaterials zusammengestellt, bearbeitet und herausgegeben von der Deutschen Informationsstelle. Berlin, 1943.

(Показания свидетелей, результаты экспертизы Международной комиссии врачей.)

2. «Сообщение Специальной Комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров» от 24.1.44.

(Публикации указаны в тексте Справки.)

3. Zbrodnia Katyriska w swietle dokumentow. Wyd. 9. Londyn, 1981.

(Помимо немецких и советских источников и их критического разбора, содержатся материалы, собранные поляками во время войны и в первые послевоенные годы, в частности, сведения о розысках пленных офицеров, пропавших без вести с весны 1940, и материалы комиссии Польского Красного Крес-

 

та в Катыни; приводятся показания Ивана Кривозерцева польским военным властям в Великобритании в декабре 1946, которые значительно обстоятельней его же показаний, данных немцам.

Его же рассказ приводится — с подробностями о жителях, ставших невольными свидетелями Катынского дела, — в кн. Юзефа (Иосифа) Мацкевича: Josef Mackiewicz. Katyn — ungesiihntes Verbrechen. Zurich, 1949. 2-е нем. изд: Miinchen, 1958;

3-е — Frankfurt/Main, 1983. Издана также по-английски: The Katyn wood murders. London, 1951; London, 1952; New York, 1952;

по-итальянски и по-испански. Русское издание выходит в 1988 году в канадском издательстве «Заря».)

4. Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribunal. Niirnberg, 14 November 1945 — 1 October 1946. Niirnberg, 42 vol. (см. под Katyn в предметном указателе в тт. XX1I1-XX1V).

(Соответствующие места сверены с аналогичным немецким изданием, с неправленной машинописной стенограммой из 1п-stitut fur Zeitgeschichte, Мюнхен.)

5. Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сб. материалов в 7 тт. (главным образом, т. 111: Военные преступления и преступления против человечности. М., 1958, допрос свидетеля Бориса Базилевского).

(Текст показаний Базилевского и опрос его О.Штамером изучен по подлинной звукозаписи /хранится в Национальном архиве США, Вашингтон/; благодаря этому выявлены некоторые передержки в советском издании; опрос Базилевского Штамером, катынский сюжет в защитительной речи Штамера и др. фрагменты в СССР не публиковались; ср. также отчеты ТАСС в «Правде», 3.7.46.)

Из советских публикаций, посвященных Катыни, назовем статью военного историка, проф. Военно-политической академии им. Ленина, автора книг о содружестве армий стран — участниц Варшавского договора генерал-майора (ныне в отставке) Михаила Егоровича Монина «К истории Катынского дела» в «Военно-историческом журнале» (1982, № 2, с. 67-73), в которой излагаются текст «Сообщения» от 24.1.44, сопутствующие ему

 

материалы, но ни словом не упомянуто нюрнбергское разбирательство⁺.

6. Benedykt Heydenkorn. Rozmowa ze Swiatoslawem Karawariskym. — «Kultura», 1980, N9, s. 83 (отредактированное интервью польской редакции радио «Свободная Европа»).