- 65 -

МЕДВЕДЬ

 

В Сангородке Чибью, между тем, продолжалась лечебная работа, борьба за порядок, которому мешали отдельные крупные блатари. Хотя я и противился, из другого отделения главврач перевел ко мне больного, который только что получил срок за третье убийство и, направляясь для отсидки в тюрьму, по дороге заболел цингой. Его поместили в больницу, где он тут же начал своим поведением терроризировать и больных, и персонал. Я еще не знал, кого перевели, когда во время обхода увидел в палате молодого парня, вытянувшегося на койке с закинутыми за голову руками и с дымящейся папиросой во рту. Это случилось в разгар моей борьбы за порядок. Я подошел и, вынув у него папиросу изо рта, бросил в плевательницу. От неожиданности

 

- 66 -

он вскочил, сел на койке, не находя слов от изумления. Я приподнял его подушку, вынул из-под нее пачку «Беломора» и положил ее в карман своего халата. Сам он все еще не находил слов, чтобы говорить со мной, но вокруг лежали такие же урки — в палате поднялся шум, гам и крик, возгласы: «Не врач, а коновал, лепило! Человек больной, а он ему курить не дает!» Блатарь сидел с тем же немым изумлением. Я спросил его: «Как ваша фамилия?» — «Любушкин». — «Я вас не смотрел?» — «Нет». — «Придите ко мне в кабинет после пяти». Бросил ему на колени пачку его папирос и ушел.

После обеда я принял его у себя в кабинете. Усадил в кресле против моего стола и, смеясь, предложил ему: «Вот здесь покурим оба вместе». Я осмотрел и расспросил его. У него была тяжелая форма цинги. Ноги не разгибались полностью, он едва ходил на костылях. Смотрел я и беседовал с ним долго. Назначил ему лечение, разрешил курить в палате. («Это не значит, что все могут курить в палате». — «Не беспокойтесь, не будут», — ответил он.)

Он пробовал ходить на четвереньках, но из-за согнутых ног мог так идти только животом кверху. В кабинет физиотерапии его носили на носилках. Сперва санитары отказывались его нести, говоря, что очень тяжелый, но он их сумел заставить считаться с собой.

Долечить его я здесь не смог, так как меня отправили на этап, но через три года знакомство наше продолжилось.

Другом активистом блатного фронта был «Медведь» (на воровском жаргоне — взломщик несгораемых касс), по профессии ювелир. Окончив десятилетний срок, он шел с небольшим этапом в райцентр, чтобы получить паспорт.

Среди этапников находился художник, который на белой бумаге очень хорошо рисовал тридцатирублевые ассигнации. Они были нужного размера, хотя и окрашены только в два цвета: черный и желтый. Эти бумажки легко сходили за настоящие в селеньях коми, через которые проходил этап. Конвоиры охотно участвовали в сбыте денег, покупали огромное количество водки, все напивались так, что сторожить винтовки приходилось самим же заключенным из непьющих. Завязывались пьяные драки, и в одной из них убили человека.

 

- 67 -

Это было дело рук Медведя. По прибытии в район его снова арестовали. Во время одной из тюремных прогулок он повздорил с конвоиром, тот ударил его рукояткой нагана. Медведь упал с параличом ног и был доставлен к нам в больницу. Паралич оказался функциональным, истерическим, без поражения мозга, т. е. в любую минуту мог пройти так же неожиданно, как начался.

Очевидно, Медведь пользовался влиянием в своем мире. Его сопровождала близкая ему молодая женщина, одетая в хорошее платье ярких расцветок. Она привезла с собой большую перину и две огромные подушки. Не знаю, где она жила и чем занималась, но почти все время она была в палате и ухаживала за Медведем. Я разрешил ему прогулки на воздухе, которые, собственно, представляли игру в карты в каком-нибудь тенистом уголке. Поскольку его паралич мог исчезнуть столь же внезапно, как начался, я вынужден был посылать санитара, который следил за ним, чем он (Медведь) был очень недоволен: «Уберите шпионов». Я сказал, что это распоряжение не мое, а главврача.

Держался он нагло, командовал больными. По ночам приставал к сестрам, чтобы те дали ему спирту или капель, которые можно пить. Днем у него сидела его приятельница.

Как-то на обходе я в его палате долго обследовал истощенного поносом больного. Когда я, направляясь к выходу, проходил мимо койки Медведя, он со злостью сказал: «Выбросьте этого вонючку из палаты!» Я был раздражен и, остановившись у его кровати, опершись руками о заднюю спинку, ответил: «Если я кого выброшу из палаты, то первым тебя». Он вскочил на постель, в руке его оказался нож («нож сверкнул», как пишут в романах). Я не должен был показывать слабости, страха. Я не оторвал рук от спинки кровати, только соображал, должен ли я ударить его по руке или схватить. Но нож из его руки вдруг полетел в сторону, а сам он забился в припадке. Его сиделка бросилась ко мне с криком: «Доктор, уйдите, он убьет вас!» — «Не убьет», — зло ответил я и демонстративно подошел и другому больному.

Вечером он пришел ко мне в кабинет извиняться. Я укорил его в том, что он вымогает у сестер спирт: «Неужели ты сам не можешь достать выпивку и из-за нескольких граммов пугаешь по ночам сестер? Да у нас в Сангородке водку можно достать

 

- 68 -

всегда. Ее привозят шоферы в резиновых камерах. Пахнет резиной, но водка хорошая, неразведенная». Он спросил, не могу ли я достать ему. Я пообещал и вечером принес бутылку. Он уплатил за нее и больше ко мне не обращался и сестер не беспокоил.

Однажды после обхода он сказал мне: «Когда будете делать вечерний обход, не заходите к нам. Мы будем пить». Я не зашел. Выпивка прошла незаметно.

Когда его состояние значительно улучшилось и я стал опасаться его побега, то попросил главврача выписать его. Главврач согласился, сказал, что за ним приедут в шесть утра, и что мне до его отъезда лучше не заходить в отделение.

Когда я назавтра в обычное время — в восемь часов пришел на работу. Медведь был еще здесь. С приходом стрелков он, оказывается, потребовал себе на завтрак отбивную котлету с жареной картошкой. Это ему приготовили. Но когда он съел порцию, то сказал, что ему мало, и потребовал еще. Ему приготовили и вторую порцию. Время шло, стрелки ждали, и в восемь я их всех застал еще в отделении. Конечно, так нянчились только с отпетыми урками.