- 70 -

14. Первый арест

 

В начале 1932 года Василий Петрович был арестован. Через несколько месяцев вернулся домой как ни в чем не бывало. Рассказывал, что сидел на Лубянке в камере, где было еще то ли два, то ли три человека — приятные интеллигентные люди. Днем в камере шли нескончаемые беседы. Отец мог многое рассказать как этнограф. Его сокамерники — бывшие царские офицеры высокого ранга — рассказывали о событиях двух войн: японской и немецкой. По вечерам отец обращался к сказкам. Допросы вел следователь Правдин — вежливо, но настойчиво, с напором. Обвинение было совершенно нелепым: отцу приписывалась роль руководителя финно-угорского националистического движения, направленного на отторжение от Советского Союза северной части — от Финляндии до Охотского моря. Отец бешено сопротивлялся, собирая в одну точку всю силу мага северных лесов. Но, как известно, находились люди — тоже обвиняемые, готовые поддерживать обвинение, направленное в том числе и против них же самих, А ведь тогда еще не применяли пыток — была только сила угрожающего слова и... готовность подчиниться ему. Да велика была вера в праведность Государства, в его безграничную, устрашающую мощь. Один из особенно усердствовавших обвиняемых, человек с параноидальной психикой, легко вошел в роль: идея заговора овладела им, и он стал видеть его проявления в рутинной повседневности всех прошлых дел. Было что-то инфернальное, демоническое в привлечении к следствию психически неуравновешенных людей. И какая глубокая, доходящая до цинизма, ирония в том, что режиссерами таких нелепых, трагических спектаклей оказались Homines Sapientes вроде следователя по фамилии Правдин.

Сейчас, обдумывая все, свершавшееся тогда и позже, можно объяснить это только тем, что у идеологически наэлектризованной Государственности возникла магическая сила, которой нужны были эти судебные

 

- 71 -

процессы с морями крови для того, чтобы подпитывать и усиливать этот магизм.

Сначала казалось, что отец вышел победителем из этой схватки. Но... Через некоторое время после его возвращения к нам домой приходит милиционер и передает Василию Петровичу под расписку Постановление о том, что он срочно (кажется, в 24 часа) должен выехать в Норильск в ссылку.

Надо было что-то делать. Я, по счастью, был почему-то дома. Отец мне сказал: «Срочно иди к П. Г. Смидовичу — заместителю Председателя ВЦИКа». Рассказал, как обойти официальный кордон.

Я пошел необычным путем — по черной лестнице, которая раньше служила для выноса мусора и прочих кухонных дел. На одной из лестничных площадок меня встретил молодой человек в штатском и спросил: «От кого, куда, зачем?» Услышав мой ответ, сказал: «Проходите, пожалуйста».

К Смидовичу я попал, минуя приемную. Выслушав меня, он тут же позвонил Р. П. Катаняну — прокурору по надзору за ОГПУ (и такая должность, оказывается, тогда существовала). После краткого разговора он сказал мне, что отцу надо срочно ехать к Катаняну, так как он будет у себя на рабочем месте только в течение часа, и добавил: «Берите мою машину, иначе опоздаете».

И вот осужденный политический преступник и я подъезжаем к прокуратуре на правительственной машине. В большом кабинете в кресле с высокой резной спинкой сидит очень нервный человек отчетливо восточной внешности. Разговор краток: «Напишите заявление — коротко, всего три слова: «Прошу пересмотреть дело»... Теперь можете идти и ни о чем не беспокоиться».

Последовало вялое переследствие, и дело было прекращено. Старая революционная гвардия тогда еще могла охранять своих помощников.