Комиссия ВЦИКа

 В главе «Семидневники» я упоминал, что у тогдашнего «генерал-прокурора» советской власти Крыленко, бывшего во время войны прапорщиком 13-го стрелкового Финляндского полка, шла борьба с ВЧК из-за бессудных расстрелов каэров всемогущей «тройкой» Чека.

Тогдашние политические заключенные горячо желали, чтобы в борьбе с Дзержинским победил Крыленко. И чтобы мы были гласно судимы хотя бы в том «революционном трибунале», в котором после осуждения и расстрела адмирала Щастного не раз бывали «показательные процессы», конечно, всегда кончавшиеся высшей мерой наказания.

 

В этих трибуналах дела «врагов народа» (так назывались политические противники советского режима) хоть и однобоко, но разбирались. И обвиняемые в заключительном слове имели возможность сказать свою правду.

Большие надежды мы, каэры, возлагали на «генерал-прокурора». Конечно, своими мыслями мы ни с кем не делились, про себя их держали. Ведь что будет, если победит ВЧК?! У явных сторонников Крыленко чекисты все нервы по ниточке вытянут и только тогда, беспамятных, избитых, милостиво пристрелят. Шансов вырвать у Ленина ограничение прав ВЧК на расправу с «врагами народа» у генерального прокурора было мало, ведь одна комиссия, созданная ЦИКом по инициативе Крыленко, закончилась «семидневниками», иначе говоря, одобрением деятельности ВЧК. Казалось, что на этой победе ВЧК должна была закончиться борьба генерального прокурора с Дзержинским.

Однако по «радиокухне» нет-нет да и придет слух, что советская прокуратура, не в пример «подкупной» и «как прикажете» царской, настойчиво добивается прекращения расстрелов по административным приказам.

«Радиопараша» просто считала, что вот-вот будет создана контрольная «тройка» для подробной проверки ВЧК. Председателем этой «тройки» будет член ВЦИКа, а его ассистентами — представители Рабоче-крестьянской инспекции и все той же ВЧК.

Борьбу Крыленко с Дзержинским изложил я бестолково и не совсем связно, но так, как в то время думалось сидельцу 71-й камеры («социалистической» и «околоточной»), внимательно следившему за кухонными слухами и другими неизвестно откуда идущими сногсшибательными новостями.

Социалистов всех толков в то время еще не расстреливали. Они сидели в «околоточных» условиях и спокойно ждали конца борьбы. Полагали, что поднажмут еще белогвардейцы — и большевики освободят социалистов.

К середине лета 1919 года сведения о «контрольной комиссии ВЦИКа» подтвердились. Прошел слух (по партийным линиям социалистов-революционеров), что к нам в тюрьму уже прибыла вышеназванная комиссия. Председательствует член ВЦИКа Соловьев, входят в нее представитель от Рабоче-крестьянской инспекции и делегат от ВЧК. Комиссия заседает в конторе. Работа ее ведется секретно.

Конечно, все мы — невинные и виновные — радовались появлению этой комиссии и ждали от нее наведения порядка в наших делах. Однако пессимисты (такие были) уверенно говорили, что ни от каких комиссий ждать ничего нельзя, потому что «ворон ворону глаза не выклюет».

На этом и успокоилась наша 71-я, «социалистическая», камера. А как пойдем на кухню за обедом, так и узнаем, что из общих следственных коридоров берут и берут каэров в контору на допрос. Взяли и из нашего коридора несколько человек.

 

 

Пришли они в контору. Там за столом «тройка» сидит. С важностью на вызванного поглядывают. «Дело» раскрыто, спросят, что придется — и уходи! Нескольким сказали, что освободят, и троих из семи освободили.

Знаю, что летом 1919 года так покинул тюрьму Карл Кевешан. Он сидел по делу Союза Защиты Родины и Свободы в 5-й общей камере Таганской тюрьмы, когда она числилась камерой смертников.

Вызвали из нашего 7-го коридора кого-то из эсеров. Вернулся очень скоро. Узнали, что социалист-революционер, и поговорить не дали: «Уходите!»

Вызвали и меня. Светлая комната, за столом важно сидит человек рабочего облика. По бокам у него два каменных истукана: губы сжаты, глаза стеклянные и скучные. Да мне не до них! Я кланяюсь старшему. А тот потемнел.

— Ты кого убил? — ошарашил он меня.

— Я никого не убивал.

— Кто ты такой?

— Каэр.

— Ах, вот как! Садитесь, поговорим! — засмеялся председатель и указал мне на стул против него.

Развернулось «дело», начался допрос. Я все говорил, как у него в папке. Он читал, ухмылялся. Спрашивал что захочется, например: где водку доставал. И, не дослушав меня, серьезный вопрос:

— Где арестован?

— В Молочном переулке.

Чекист вполголоса:

— Союз Защиты Родины и Свободы.

А я свое гну.

— Хорошо! — кивнул главный. — Дело ясное! — И написал на «деле»: «Освободить». И мне сказал, что освобождает меня.

Радостный и сияющий, пошел я с конвоиром «домой». Но меня не выпустили. Просидел я еще год.