«СТРЕЛЯЮ НА ПОРАЖЕНИЕ»

 

На вахте яркая лампочка. Она слепит и часового на вышке, и вахтеров.

Ползем в конусе тени. Землю под проволокой крошим топорами, выгребаем. До часовых метров 80. Прорыли проход. Ползем к лесу, к реке. До часового 90 метров, 100, 200. Наконец берег. Ждем «глухаря». Плывет. Бросаем веревку. Не вышло. Не зацепилась веревка. Бросаем еще. «Глухарь» уносит. Ждем следующего. На этот раз получается. Прячемся между нижним и верхним слоями бревен. Плывем. Вася Иутин, профессиональный мошенник, Саша Тарасов, бухгалтер - растлитель. Я — контрик.

А Вятка у Кирса, как назло, петляет. Рассветает, и слышим два выстрела. Недалеко уплыли от неволи. Два выстрела — это «побег». Нас ищут! Товарищам моим, поймают, — по пять лет накинут, а меня пристрелят на месте, статья у меня такая, что можно на месте.

Двое суток не высовываем носа. Плот прибивает к левому берегу. Выходим. Темно. Звезды. Чистое небо. Находим Полярную звезду. Решаем идти к железной дороге. Ночь коротаем под елкой на пригорке. Без костра. Прижимаемся друг к другу. Замерзли. Живые. Спим. Бодрствуем. Дрожим от холода и сырости.

Утром выходим на старую гарь. Черные обгорелые деревья. Мертвая вода вперемешку со снегом. Вывороченные из земли

 

корни. Бредем через этот ад, проваливаясь по пояс в ледяную черную кашу. Эту гарь называют «вятлагерской».

Пожар случился жарким летом 36-го года. Горели леса. Сгорели несколько лагерей вместе с заключенными и охраной. Команды спасаться не было.

Пересекаем лесную дорогу. Замечаем следы собак и кованых сапог. Уходим в сторону от дороги, в болото. Страх гонит. Василий заваливается в трясину. По грудь. Вытаскиваем.

Идем на юг. Куда идем? Неважно. На юг, на юг. Куда-нибудь выйдем. Подальше от зоны. Идти и идти. Затеряться в лесах.

Я бежал, чтобы выжить. А выжить я мог только в воровской среде. Знал: даже в глухомани таежной, в какой-нибудь поисковой партии меня найдут и потащат на дыбу, на конвейер.

Стать уголовником. Воровать, грабить! В антимир. Только чтобы дышать, жить. Жить, жить, жить. Видеть солнце, небо, слышать птиц. И чтоб не было охранника с винтовкой. Не смог бы — знаю. Но тогда казалось — смогу.

Сутки. Двое. Выходим к Вятке. Еды нет. Перебиваемся шиповником — тем, что зимой не склевали птицы. Боль в животах. Сил идти нет. Падаем. Ползем. Вася совсем расклеился.

— Хана нам. К жилью подаваться надо.

Саша тоже сдает. Решаем искать жилье чтобы раздобыть еду. К реке. Высокий, извилистый берег. Продрогли. Разводим костер. Сушимся. Греемся. Смотрим на огонь.

Из-за поворота — моторка. Прозевали. Нас заметили. Уходим от берега. На юг. К железной дороге. Выходим на поляну. Овсяное поле. Колоски. Прошлогодний урожай. Собираем. Жуем. Забыли про все. Жевать! Есть! Жить!

Сзади выстрел. Куда бежать? Справа и слева — люди с двустволками. Оперативник с наганом.

— Ложись! Стреляю на поражение! Легли. Набежали человек семь-восемь. Наставили двустволки.

Пошли в деревню. В сельсовет привели. Народ собрался, бабы шепчутся:

— Троцкистов поймали.

Слышу, по телефону спрашивают:

— Зубы выбиты?

— Да, — отвечает.

— Ну, это они. Доставьте на ближайший лагпункт.

— Утром доставим.

Спать положили в красном уголке. Сена разрешили постлать

 

на полу. Дали что-то поесть. Бабы смотрят на нас, охают. Картошки принесли, хлеба. Тепло стало, сытно.

Утром умылись. Женщина полотенце подала. Белое.

Вася плачет. Наши дни сочтены.

Было. Двух беглецов привезли в лагерь. Возле ворот спустили на них собак. Будто сорвались собаки с привязи. Накинулись они на беглецов. Катают по земле, грызут. У одного глаз вырвали. У другого живот располосовали, кишки тащат, а он живой еще, кричит.

Они бежали из бригады, с делянки. Это называлось «на рывок».

Была весна. И они не выдержали, рванули. Их довели до лагеря и устроили показательную акцию.

Утром нас повели в ближайший лагпункт.