У ТЕБЯ ЕСТЬ СВОЙ ШАНС

 

49-й лагпункт третьего отделения «Севжелдорлага». Начальник — в галифе с красным кантом. Губы накрашены. На голове — кубанка. В руке — стек. Играет им начальник Нина Павловна, обходя строй пополнения после рабочего дня. И, играя, — по лицу зеку. Речь держит:

— Опять моя сволочная администрация начудила. Недоделышей-интеллигентов прислала... Смотрю я на вашу работу и иначе, как псковскими лидерами, назвать вас не могу.

Она говорит это, едва раскрывая свой красивый рот, и на лице ее — высокомерно-презрительная улыбка

Раз в неделю Нина Павловна одевается во все женское, парится в бане, прихорашивается и являет себя Станиславу — благоухающую.

Станислав — из разжалованных лагерных следователей. Связался с заключенными-польками и погорел. Перевели его в охрану.

Появляется он у нас в зоне на лошади. Лошадь — картинка. Стремена, уздечки начищены, сияют. И сам Станислав — как пасхальное яичко.

Нина Павловна нас в этот день не видит. Перчаткой по лицу, по глазам не бьет. Нина Павловна раз в неделю женщина. А в другие...

Лошади были у нас. Лошадей начальница на трелевку леса не давала. Жалела. Зачем скотину мучить, если зек есть.

А как выражалась! От блатного арго, кудрявого мата могла перейти на чистую литературную речь. «Интересная сволочь», — говорили про нее зеки.

Мы тянули железную дорогу-времянку, укладывали многослойную отмостку: бревна вдоль пути, на них, часто, бревна по-

 

 

перек пути, на них — еще бревна, вдоль. И уже поверх всего — шпалы.

По времянке возили грунт, щебень: день за днем, месяц за месяцем — делали насыпь для основной дороги. В топи, в болота уходили наши силы и дни. Люди гибли от истощения, «при попытке», при подъеме паровоза-«овечки», что опрокидывался на горбатой времянке. Работы у похоронной команды хватало.

Под пенек — заряд аммонала. Рвануло — могила готова. На лицо покойников — аммональные мешки. В изголовье братской могилы — столбик.

«Следующие».

«Следующие» — этап синцзянских казахов, уйгуров. Не признавали они арестантскую фуфайку за одежду, ходили в своих полосатых халатах. Мерзли. Болели. В теплых вольных степях они привыкли к мясу, а в лагере их потчевали одной баландой. На исходе зимы ни одного человека из синцзянского этапа не осталось.

«Великая Северо-Печорская магистраль». «Для будущих поколений». «Светлое будущее.

Я держался. У меня хорошая работа была — лес валил. А если у вальщика хороший лучок да еще сноровка... У меня лучок не резал, пел. Нина Павловна как-то понаблюдала за моей работой, подошла, по плечу похлопала:

— Где научился?

— На «головке».

— А-а, ты с «головки». А родом откуда?

— Из Ленинграда.

— Тоже хотел Сталина убить?

— Почему?

— Все вы там нашего вождя ненавидите. Вас Киров испортил. Ну, не теряй бодрости. Работать можешь. Имеешь возможность освободиться досрочно. У тебя есть свой шанс.

Я стоял — руки по швам. Слушал, внимал. В лицо начальнице не смотрел. Нельзя мне смотреть ей в лицо.

Иногда Станислава подменял Боря Митропольский, зек-бытовик, Пробивной, энергичный, без каких-либо нравственных устоев. Он воровал с кухни сахар, муку. Ставил брагу, гнал самогон. Подвыпьет, бывало, хвастается: «Я был с ней».

Обнаглел он, язык распустил, и его пришибло сосной.

Мне удалось зацепиться за жизнь. Хорошо лучки правил. Сняли меня с «кубометров», сделали инструментальщиком. Работал и на вошебойке, в тепле, прожаривал арестантскую одежду. Мною были довольны. Никогда еще лучки не пилили так легко.

 

 

 

У меня появилось свободное время. Делал мундштуки, менял их на хлеб, сахар. Жил.

Пришел наряд на расконвоирование на Дьякова. Нарядчик спьяну фамилию не рассмотрел, ко мне подошел:

— Ты слесарь?

— И слесарь.

Кошу глаз в наряд и вижу, что не меня вызывают слесарить, а какого-то Дьякова, про которого все уже давно забыли. Молчу. Кто ж не хочет быть расконвоированным.

— Значит, пойдешь в Коряжму.

Пришел — к начальнику депо. Тот спрашивает:

— Ты слесарь?

— Я фрезеровщик-инструментальщик. Любую вагонную работу сделаю.

Слово за слово — разговорились.

— Оставляю, — подвел итог разговору мой новый начальник и на бланке написал записку, в УРЧ — учетно-расчетную часть:

«Выдать пропуск на бесконвойное хождение...».

— Как тебя, говоришь?

— Дьяконов. Валентин. Борисович.

Вот так я стал расконвоированным. До той поры мог пользоваться этой неожиданной полусвободой, пока не придет в депо мое «Личное дело». А «Личные дела» по канцеляриям ходят долго. На это и надеялся.

В депо была нужда в шаблонах, для измерения расстояния между рельсами. И никто их сделать не мог. Я такие шаблоны видел, знал, из чего и как их можно сделать. Пошел к начальнику депо Павлу Канцлерскому.

— Могу шаблон сделать.

— Давай.

За день управился. Отполировал рабочую поверхность шкуркой, мелом. Отнес работу начальнику.

— Из чего сделал?

— Из трубы.

— Где взял?

— Нашел. Валялась.

— А блеск откуда? Показал руки.

— Гони еще.

Понял меня начальник, мастеровой рабочий человек, земляк, спец из Ленинграда.

Не раз еще мои руки спасали меня, когда, казалось, все потеряно и нет надежды выжить.

Спасибо отцу. Он не сделал из меня барчука. За рейс, ко-

 

 

 

чегаром, из Ленинграда в Англию, за завод спасибо. «Стать хорошим сапожником не легче, чем говоруном-политиком,— говорил он. — Учись ремеслу, делу, остальное само придет». Я запомнил эти слова.

Я учился, и остальное — характер, сметка, сила — приходило само. Мне завидовали мои сверстники, сыновья и дочери новой советской элиты. Я был самостоятельным, много умел: стрелять, летать, мастерить, грести, играть в баскетбол, гонять на буйерах, а их съедала скука. Они завидовали моей уверенности, гордости.

Я возвращался с завода домой, и в кармане у меня был штангенциркуль. И я знал, как им пользоваться. Я читал чертежи, как они — пустые романы. Они это знали. Они посмеивались надо мной, разговаривая между собой, но втайне завидовали. Их беззаботная, обеспеченная жизнь была так однообразна. И так скучны были их разговоры. Они были никчемными, слабовольными, трусливыми, одинокими. И они понимали это, но вырваться из сладкой, сытой тюрьмы уже не могли.

Тогда, «на заре туманной юности», не знал я, не мог знать, что все, чему научился, что запомнил, постиг, пригодится, спасет меня не раз.