«КОЛИСЬ!»

 

Зазимовали в Сыктывкаре.

В вольное кино ходим. Я встречаюсь с Надеждой. В кино показывают войну, Ленинград, знакомые улицы — жизнь, из которой меня вычеркнули.

Показывают врагов, с которыми я готовился драться. Учился их побеждать, мечтал о подвигах. Метко стрелял, летал на самолете, во всех секциях занимался, во всем участвовал, стремился быть первым среди товарищей.

А меня назвали «контриком». И я — враг народа.

Я — к Надежде:

— У тебя связи в военкомате есть?

— А что?

— Воевать хочу. Как человек.

— Можно уйти из военкомата под чужой фамилией. Подумаю.

Исхлопотала мне Надежда встречу с писарем военкомата. Договорились: мешок муки, бутылка спирта, и я призываюсь.

— У нас есть несколько мертвых душ. Пойдешь под чужой фамилией, умершего. Про себя на всю жизнь забудешь. Через день вызову, включу в партию для отправки.

Я ликую. Я боюсь. Верю. Не верю. Надежда плачет. Прощаемся.

На фронт! На фронт! Готовим судно к зиме. Обкалываем лед под днищем. Забиваем фанерой иллюминаторы. На фронт! Закрываем досками люки барж. На фронт!

Вызова нет. Терпеливо жду. Сгораю от нетерпения. Вечером, два дня прошло после разговора с писарем, пришли на катере оперативники.

— Собирайтесь! Все!

— Куда? Почему?

— Утром узнаете.

Двое ушли, двое остались — охранять. Утром:

— Пошли!

— Куда?

— Узнаете!

— Хлеб брать можно?

— Три буханки.

 

Пешком, через Усть-вымь в Княжпогост, А мороз — 35 градусов. Хлеб кончился.

В деревне заночевали. Набежали женщины. «Не урки, — определили. — Кулаченные».

Несут картошку, молоко.

— Ой-ой-ой!

— Разнесчастные!

Пришли в Княжпогост, в центральный изолятор. В изоляторе — трупный запах. «Здесь забивают насмерть».

— По одиночкам!

Началось следствие. Следователь, Башков, запросил старое следственное дело. «Лагерный саботаж», «антисоветские высказывания».

Ничего не понимаю.

Вопросы.

— Какую связь имел с кожевинским восстанием?

— А что это?

— Не прикидывайся! Все вы водники — саботажники, вредители.

— Рассказывай про сопротивление. Колись, если хочешь жить.

И так каждый день, месяц.

— «Хозяйство» знаешь? Кто из «хозяйства» в конторе? «Так вот в чем дело».

— Не знаю. Ничего не слышал ни про какое хозяйство. Линейкой по пальцам. Кулаком — по лицу. Начинает спокойно. Потом заводится, злится, надевает перчатку. Руки за спину. Ходит, ходит... Наблюдаю за ним. Зашел сзади.

— Колись!

Сейчас начнется. Надо успеть увернуться, чтобы удар был скользящий, но не очень увернуться, чтобы начальник не осерчал из-за промаха. Упаси Бог рассердить начальника.

Где-то в «хозяйстве» не сошлись концы с концами. Не сошлись в мелочах. На Надежду не вышли. Не захотели. Испугались. Тогда будет не просто воровство, а воровство зеков вместе с вольнонаемными, организованная сеть перераспределения продуктов. которую без участия конторы создать невозможно. За такие дела зеку вышка, а начальству зековскому — фронт.

Напугались фронта, и дело прикрыли.

Открылось получение продуктов по поддельным аттестатам на 368 рублей. Трибунал. Всем из команды катера дали по десять лет. Полгода — штрафных лагерей, а потом, в течение трех лет. — «использовать только на общих кубатурных работах».

Это — смерть. Нас везли на станцию Ижма, на КОЛП — комендантский отдельный лагпункт. Смерть называлась «Станция Ижма».