«ПРО ЗОЛОТО — НИКОМУ НИ СЛОВА!»
Многие в КОЛПе, как и мы, были временно. Работали в основном по специальности — в центральных механических мастерских, в электромеханической части, на стройках — строили чистый, бело-зеленый смоляной вольный город Сосногорск.
Недели на три мы задержались в этом «санатории». Нас привезли, а документы наши все блуждали по канцеляриям. Неизвестность томила. Наконец узнали: на шестой километр нас направили. «Каменный карьер». Это недалеко от Ижмы. Норма — 1, 4 кубометра щебня в день. Инструменты — лом, кувалда, клин. Норму никто не выполняет. Паек — 400 граммов хлеба и два раза в день — баланда. Кто месяц держится, кто два. Богатыри — полгода. Что делать?
Я — к врачу, к Барскому Константину Николаевичу.
— Не хочу умирать. Рано мне.
Барсков знал моего двоюродного брата летчика-испытателя Леню. Не чужие мы, значит, были. Научил:
— Сердце сильное?
— Да вроде бы.
— Иди от меня в каптерку. Скажи, что я распорядился дать тебе соленой рыбы. Съешь ее, сколько сможешь. Размочи сначала и съешь с черным хлебом.
Была вобла. Я съел штук пять. Ночью не мог напиться воды. Ноги отекли. Весь опух. К врачу.
Врач:
— В больничный барак!
До этапа два дня.
Нарядчик Шахназаров — тоже зек, но доверенное лицо администрации, стукач, в прошлой жизни то ли милиционер, то ли сотрудник органов безопасности, — в лазарет.
— Давайте этого симулянта в этап!
— Да ты что? Он умрет через два дня. Смотри!
Откинул врач одеяло.
— Да-а. Ты уверен, что умрет?
— Шансов почти нет.
— Ну и черт с ним. Опишем. «Убыл по литеру «В»[1].
В лазарете пеллагрики. Есть не хотят. Свой паек отдают тем, кто хочет жить. Я хочу. Окреп потихоньку. Рая, сверловщица, начала наведываться ко мне. Прорывается через дневальных.
Простая, веселая, открытая. Энергия в ней и сила, и жажда жить — без предела. Толкую ей, что у меня смерть впереди, что вышла всего лишь отсрочка, что у нас нет перспективы. Она согласно кивает головой:
— Мне за связь с тобой — тоже.
И смеется. И не может на месте сидеть.
— Откуда ты такая? — спрашиваю.
— У нас, в Рязани, все, как я.
Донесли про нас Шахназарову. Примчался.
— Живой еще? В этап, на «шестерку»!
В этап нельзя. Доложено, что Дьяконов убыл по литеру «В». Куда теперь девать его?
— На «шестерке» и убудет. Вызывают на вахту.
— Оденься потеплее.
Стрелки ждут меня. Про «шестерку» говорят. От них недалеко начальник электромеханической части, что-то толкует про сварочный агрегат. Что? Не работает сварочный агрегат!
Бегу к начальнику.
— Разрешите обратиться!
— Да.
—У вас САК не работает.
— Ты знаешь САК? Сможешь починить его?
— Могу. Какой бы он ни был.
— А куда собрался?
— Да вот отправляют куда-то.
—Жди.
Пошел разговаривать с Шахназаровым. Слышу — шум, ругань: «Боеучасток», «приказ». Отспорил меня начальник. Шахназаров сдался:
— Бери пока. А там разберемся.
«Боеучасток» — стройка, которую нужно вести чрезвычайно высокими темпами. И вот на этой стройке работа замерла оттого, что никто не знает, как отремонтировать сварочный агрегат. Простаивает экскаватор. Скальный грунт «съел» его зубы. И наваривать новые нечем.
Привезли на боеучасток, САК почти новый. Осмотр агрегата
[1] Умер.
начинаю с магнето. И сразу же замечаю: неисправность здесь. Разобрал, прочистил, собрал.
Генератор разобрал, раскидал на самые малые детали. Сделал техобслуживание по самому высшему разряду. Не тороплюсь. Торопиться некуда. Весь агрегат привел в порядок.
— Все. Готово!
Смотрят зеки, не верят, что агрегат заведется.
—Идите работать!
Завел агрегат с пол-оборота. Улыбаются до ушей.
Понимаю, понимаю. Если б не я, пришлось бы им работать вместо экскаватора. Не должно быть остановок на боеучастке. Оставили меня на нем до конца проходки скального грунта, как ценный кадр. До лета дотянул игру в прятки со смертью.
Зимой умирать страшно, а летом — страшнее
Заканчивали работу. И чем ближе конец, тем хуже у меня настроение. Отсрочке конец. За что зацепиться? За золотую жилу! Я напал на золотую жилу! Белый камень, кварцит вроде бы, а в нем желтые прожилки. К экскаваторщику подошел. Тот уверенно заявил:
— Где кварц, там и золото.
— Ну-ка, отковырни еще кусок.
Отковырнул. Себе взял. И я припрятал ценную породу и место приметил. Пригодится.
Вернули меня туда, где взяли, — на лагпункт. Раи нет. Шахназаров понуждал к сожительству. Она не поддалась. Отправили ее в женский лагпункт на земляные работы.
Вечная память.
И мой срок, отмеренный мне лагерным начальством, пришел. Но, видно, не на земле нам сроки меряют.
Пошел к Шахназарову.
— Али Гусейнович! Могу сообщить страшно большой секрет. Ты меня на штрафные работы не послал. Ты человек хороший. И я скажу только тебе. Это тебя спасет. У меня сроков много. А тебе жить надо. Об этом знают двое: я и экскаваторщик.
Рассказал я ему про свое открытие.
— Поступай, как знаешь. Сохрани втайне до конца срока, вернешься когда-нибудь. Или начальству покажи. У меня одна просьба — отправь в Княжпогост.
Он слушал меня, не шелохнувшись. В глазах золотая лихорадка занялась.
— Валя, ты будешь жить. Только место покажи! Впервые назвал он меня не «вонючей сволочью», не «контриком долбаным», не «фашистом проклятым».
На следующий день после этого разговора взял меня под расписку — «проверить двигатель у экскаватора». Добрались мы до места. Нашли лопаты. Докопались до жилы. Место засекли.
Вернулись в лагерь. Вечером вызывает:
— Поедешь в Княжпогост. У нас ты проходишь по литеру «В». Я выписал временный формуляр как зеку с потерянными документами и неустановленными данными. Ты был на Кылтовке, это рядом с Княжпогостом, там тебе и восстановят документы.
— Если кто-то узнает о золоте, твоя жизнь кончится. Будешь живой после войны и я буду жить — встретимся. Свою долю ты получишь. Запомни. Про золото - никому ни слова.
— Я тебя не забуду. Ты меня спас от штрафного лагеря. Я — могила.
В Кылтово я узнал то, что там знали все: при прокладке дороги через Тиманский кряж обнаружено месторождение железного колчедана. Месторождение промышленного значения не имеет. Вкрапления колчедана и принял я за золото. Ошибка вышла.
И еще я узнал, слух прошел, что Шахназаров заразился сифилисом. Его в венлагпункт направили. Там зеки опознали его и забили насмерть.