- 81 -

«ТОЛЬКО ПО ВЗАИМНОМУ СОГЛАСИЮ!»

 

Станция Иосер. Женский лагпункт на 300 человек. Летом женщины работают на огородах. Зимой плетут лапти из березовой коры. Для зеков, которые работают на торфоразработках, режут ружболванку, вяжут березовые веники.

В лагере начальник охраны лейтенант Буров. Пару раз его подвозили. Услужили. Понравились Пригласил к себе.

— Надо будет продукты получить, — заходите. И баб дам. И вот выдался случай, заехали. Повел по баракам. Нас встречают громкими воплями.

— Ого! Мальчиков привели!

— Иди сюда, юноша!

Голые спины. Голые ноги на столе, белые груди.

— Девочки, кто в гости к шоферам хочет, поднимите руки. — Лес рук. — Поговорите с ребятами, чай попейте, в шашки поиграйте.

— Барышни, начальник шутит. Можно и в шашки, и еще кое-что, но только по взаимному согласию! Смеются, визжат. Лейтенант поясняет:

— Вам здесь оставаться нельзя. Затаскают. Разорвут. Мы это понимаем.

— Да вам и нельзя с этими. А вот с этими, политическими, женами и дочками троцкистов, можно. Те заложат. Эти никогда. От стыда промолчат. Ребята на вахту затащат троих Ну, конечно, и покормят... Ни одна не стукнула. Много их прошло. И девки попадаются. И мне тоже одна досталась. Не кричала. Только слезы ручьем. Не ела ничего.

— Как ты мог!

— Не я, так другой. Я еще человек. Всегда кормлю сначала.

Мы уходим.

Радушный лейтенант не понимает нас.

— А как же бабы?

Война — к концу. В лагерях — новый контингент. Власовцы, дезертиры, пленные красноармейцы — Люди, прошедшие войну, умеющие убивать.

 

 

 

- 82 -

Этапы сопровождают «пуркаевские гренадеры» — стрелки особого подразделения генерала Пуркаева. Откормленные. Крепкие. Яловые сапоги на них с двойной подошвой — сносу ей нет. Полушубки.

Дисциплинированные, выдрессированные, жестокие. Гвардия дорогого товарища Берии.

Везут и везут народ в лагеря. Велика Россия, начинаешь понимать, если — эшелон за эшелоном, этап за этапом каждый день на север, на север. И это ведь не все мужчины и женщины России, есть еще и на воле. В лагеря, на фильтрацию. С большими сроками — на каторгу. С малыми — на шахты Воркуты, на нефтепромыслы Северного Урала, на стройки Сосногорска. Когда сроки у них покончаются, вернуться на родину им не разрешат. Они останутся на севере навсегда.

Везут гражданских из Западной Украины, из Крыма — всех, кто получал зарплату у немцев. Везут женщин, детей.

Станции, городки забиты беженцами, нищими, демобилизованными, бродягами. Торгуют, приворовывают. Куда-то едут, устраиваются на работу. Котлас — ворота арестантского севера распахнулись. Вольные люди приезжают в поселки, на лесозаготовительные пункты, разъезды. Край начинает заселяться постоянными жителями. Растут на костях безымянных зеков города.

Безлюдно в деревнях. Мужчин-коми война повыбила. А кто в живых остался, на оперточках служат. В лагерную охрану их не берут: слишком простодушны, лишены бесстыдства, цинизма, зеку-блатарю ничего не стоит их разжалобить, обмануть.

Сидят в засадах, ждут беглецов. За убитого беглеца — премия: десять килограммов муки или три килограмма сахара. Тем и живут. Бегут из лагерей многие. Но немногим удается на пути к свободе миновать оперточку. Коми — парни-следопыты, хорошие. Лес-то их дом родной. И бьют они без промаха.

Война — к концу. Все чего-то ждут, опрашивают, что будет с ними. Гипноз надежд. Что-то обязательно должно быть. Не может быть, чтобы страдания, унижения, смерти, нечеловеческие лишения — все напрасно. Что-то должно измениться. Обязательно. Потому что такая жизнь не может продолжаться вечно. Люди озвереют, изверятся и кончится белый свет. Все кончится. Нет уже сил терпеть такую жизнь.