«ЕЩЕ ДЕСЯТЬ Я НЕ ВЫТЯНУ»

 

Для нас, зеков, время как будто остановилось. Война кончилась. Победа. Не наша Победа. Не наш праздник. Где-то смеются и плачут, а нам нельзя. Нас вычеркнули из жизни, из страны. Нас нет.

Пришлось по делам быть на мостозаводе в Котласе, брал там путеизмерительные инструменты. Увидел знакомое лицо. Ваня Турков!

— Ты?

— Трактористом здесь работаю. Пригласил к себе на дрезину.

— Ты вырвался из шестого?..

— Я один.

— Как живешь?

— В похоронной команде подрабатываю. Иначе и не жил бы уже.

— Рассказывай.

— У нас в команде еще прицепщик, экскаваторщик. За лазаретом — склад для покойников. Экскаваторщик ров сделает. Мы с прицепщиком погрузим их. Голова, ноги — р-раз! — в прицеп-санки. Отвезем. Покидаем в ров, разровняем.

— Часто возишь?

— У нас немцев много. Они легко умирают. Пеллагриков почти нет. Быстро гаснут. 5—7 раз в месяц по полста, считай, трупов.

— Платят?

— Два куска сахара, буханку хлеба килограмма на полтора за каждый рейс.

— Дерябнешь?

— Да ты что!

— Ладно. Давай.

Налил ему рюмашку. Еду достал, какая была. Он выпил. Ест, не наедается. Руки дрожат. Торопится.

Ваня! Ваня! Каким ты был! Каким стал. Что они с тобой сделали.

 

— На гору еще ездим. По ночам. Прихораниваем. Шестьсот граммов хлеба дают за дополнительную работу.

Говорил, а сам подсмеивался, дергался. Весь, как на шарнирах. Виноватая, заискивающая улыбка кривила губы. В глаза не смотрел. Все время про еду речь вел.

— Иван! Ты помнишь наш буксир?

— Когда это было, Валя! Только никому не говори про то, что я тебе оказал. Никто не знает — про гору. Он был крепким, сильным.

— До свидания, Иван!

— Даст Бог, свидимся.

Не свиделись. Не довелось.

Так же, как и с Яшей Кулибякиным. С ним я на КОЛПе познакомился.

Шесть часов вечера. Работе конец. Все спешат в бараки. А Яша прилип к мотору. На мотор тот все плюнули. Списали мотор. А Яша воспротивился. «Он будет работать!». И до темноты возится с железками. Я его понимаю.

Моторы, отремонтированные Яшей, работают лучше новых.

Яша — человек рассудительный, спокойный, основательный. Только когда говорит о своем сроке, выдержка покидает его:

— Я напишу письма! Я добьюсь! Это несправедливо!

Он окончил институт гражданского воздушного флота. На выпускном вечере подвыпил, брякнул в разговоре: «Наши самолеты никуда не годятся. Вот французские...».

Утром его забрали.

Яша заканчивает работу поздно вечером. К стрелку обратится:

— Отведите меня в жилую зону.

Стрелок зевнет:

— Иди сам. Я позвоню...

Яше доверяют.

Он десять лет отсидел. Им заинтересовались. Хороший работник. Нужный кадр. Надо придержать. Яша помог и в этом. Высказался: «В отношении наших пленных администрация поступает неправильно. И французы, и англичане от Красного Креста получают помощь. А наши ничего не получают. Зря».

Ему влепили вторую десятку. И он сник. Как-то ко мне подошел:

— Бежать хочу. Помоги! Одежда есть, деньги. У меня племянник в Мантурово лесником работает. Спрячусь у него.

Я ответил:

— У меня три побега. Я знаю, чем это оканчивается. Ты один, и все тебя ловят. Весь мир против тебя. Подожди. Не время.

 

 

 

Он настаивал.

— Еще одну «десятку» я не вытяну. Повешусь. Мои железки меня не спасут.

И мы договорились. Я довез его до станции Опарино. Попрощались. Уехал. Потом узнал. Поймали его на станции Свеча. Забили в станционной КПЗ насмерть. Моя вина — не отговорил. По неписаному лагерному закону — нельзя отказывать в помощи человеку, который собрался бежать из лагеря и открылся тебе. Не смог я переступить этот закон.