- 103 -

Портрет в мозаике

 

Меня как реку,

Суровая эпоха повернула.

Мне подменили жизнь.

В другое русло

Мимо другого потекла она.

И я своих не знаю берегов.

Анна Ахматова

 

При аресте отца энкаведэшники унесли все его театральные фотографии, все альбомы.

Переворачивая их страницы, допытывались:

— Это кто?

— Это я в роли князя Звездича...

— А это?

— Я в роли... и т. д.

Побросали альбомы в мешок и унесли как улики.

А потом в «деле № 8935» я прочла: «фотографии и письма уничтожены за ненадобностью».

Так что остался из артистического прошлого отца один только рисунок Николая Симонова с его же надписью: «Васька Лапин в пьесах Достоевского. Колька Симонов».

Симоновских рисунков у родителей было много. Мама, например, — чертенком в десятках вариантов. Все подевались куда-то... Да и этот, чудом сохранившийся рисунок, весь помят, с подтеками, видно, на него что-то ставили, не придавая ему значения.

На обороте написано: «Не забудь уплатить за стирку Аркадьевне 6 р. 10 к. Она просила».

 

- 104 -

Лапин и Симонов жили в одной комнате общежития, были дружны.

В Институт сценических искусств, точнее в студию Академдрамы, Симонов пришел из Академии худо-

 

- 105 -

жеств, так что красивая легенда о том, что на приемные экзамены он явился в засаленной холщовой рубахе, обсыпанной мукой, могла иметь место только в театральном варианте.

В Самаре, где Симонов родился, он закончил гимназию, учился в художественно-промышленной школе.

«Читать или не читать? А если читать, то в чем?» — произнес перед экзаменационной комиссией Николай Симонов.

Фраза эта — не более, чем эпатаж, а всего вернее — очередной розыгрыш.

Розыгрыши, шутки, чаще ребяческие, были в ходу у студентов ИСИ.

Так, на фотографии Симонов и Лапин, шутки ради встают в одну позу, как бы обрамляя группу однокурсников.

Еще жива решетка, возле которой в институтском дворе они фотографировались.

«На Литейном на проспекте

В доме 46...»

— была такая у студентов ИСИ песенка, я знала ее слова, да забыла, а спросить не у кого теперь...

На Литейном, 46 находился ИСИ. В этом здании сейчас «школа Тутти». Я заходила. У самого входа плакат: «Будьте, как дома, — вытирайте ноги!» Рисунки ребят, куклы, как видно, ими сделанные. И зеркала, зеркала еще той давней поры. В них смотрится уже другая юность.

У меня не было фотографии курса, и Адель Игнатьевна Крылович мне ее подарила. Глядя на сокурсников, сказала: «Мы были настоящими». Помнила уже не всех. И опять спросить не у кого...

 

- 106 -

Николай Симонов. Еще до окончания института он был принят в труппу Академического театра драмы (в Александринку).

Это был театр традиций и непререкаемых правил. Для молодых, начинающих актеров, например, вход в артистическое фойе был запрещен... Симонов запрет нарушил. И разразился скандал.

Уцелел. А потом в 31-м году сам подал заявление об уходе из труппы. Тесно Симонову было прокрустово ложе советского театра! Попробовал организовать свой театр в Самаре. Через год вернулся. Смирился, смирил себя.

К Николаю Симонову (в силу родительских привязанностей) я испытывала почти родственные чувства. Издалека, разумеется. Его могучий талант, бешеный темперамент, ослепительность его улыбки долгие годы держали меня в состоянии восторженного преклонения.

«Если бы Коля не пил, его можно было

 

- 107 -

бы считать святым человеком», — сказала Анна Григорьевна Белоусова, жена.

Слишком масштабен он был для нашей «советской действительности». Просто чудом не попал под колесо репрессий.

Все больше времени Симонов проводил в мастерской. Рисовал много и неистово.

Был замкнут. Ушел в единоличье чувств.

...Последней из поколения родителей умерла недавно Валентина Константиновна Соболева.* Работала в Саратовском театре и в Ленинградском БДТ.

Пришла я в 93-м в Петербургский Дом ветеранов сцены, понадеявшись на авось. И вдруг вижу — фотовыставка: 90-летие В. К. Соболевой.

Той самой?!

Валентина Константиновна была больна, но меня приняла и прошлое вспоминала с видимым удовольствием.

— Оня Рыбкина? Это была самая веселая девочка на курсе. Очень изящная и талантливая. Вивьен ее любил, хвалил часто. Подойдет, погладит по головке. А мы ревновали, потому что сами не смели к нему подойти.

— Вася Лапин? Ну, как же! Я его прекрасно помню. Такой милый, такой вспыльчивый! Он ведь был в меня влюблен...

Вот уж поистине жизнь человека делится на три периода: предчувствие любви, действие любви и воспоминание о любви.

По тому, как Валентина Константиновна оживилась и помолодела в свои девяносто лет при имени Василия Лапина, я порадовалась за отца.

 


* Соболева Валентина Константиновна (1909 — 1993). Актриса Саратовского театра и Ленинградского БДТ им. Горького.

В свои 90 лет Соболева путала и забывала происходящее сегодня, но память ее цепко удерживала прошлое.

Так, я нашла документальное подтверждение (ИСИ Л., 1925) тому, что спектакль по пьесе Пиранделло «Шестеро в погоне за автором» был доведен до генеральной репетиции, но потом снят.

- 108 -

Хотя он был ею в юности отвергнут, я это тоже знала.

Две частушки их студенческой поры (думаю, отцом сочиненные) запомнила:

Пароход идет, а навстречу льдина.

Хороша, да холодна наша Валентина,

Пароход идет. Скоро станция,

Закормили нашу Рыбку иностранцами.

Сошлись, как видно, две половинки разрозненных пар.

Валентина Соболева рассказала, что в институте они с Лапиным репетировали Пиранделло, но спектакль почему-то не состоялся.

А в БДТ однажды вместе играли в спектакле «Клоп» Маяковского.

 

- 109 -

По тюремным анкетным данным (мой единственный верный источник) я в послужном списке отца БДТ не обнаружила. Однако, перелистывая страницы журнала тех лет «Рабочий и театр», действительно нашла объявление о том, что в 1930 году в филиале БДТ состоялась премьера «Клопа», в котором были заняты Соболева, Лапин, Модестова и др.

Всякий раз отцовское или мамино имя, встречавшееся на страницах журнала, радовало меня, как встреча с родным человеком.

Спектакли, роли, рецензии...

Актер — в горьковском «На дне», Митя Торцов в «Бедность не порок», Алексей в «Детях Ванюшина»... Все это у режиссера Энритона вначале в театре Строителей, потом в Народном доме.

Рецензии в прессе то хвалебные: «Труппа подобрана достаточно тщательно, удачно...», то разгромные: «Режиссура насквозь подражательна».

В 1932 году Василий Лапин поступил на режиссерское отде-

 

- 110 -

ление театрального института, в так называемую «вузовскую надстройку». Потом работал в Витебске главным режиссером ТРАМа. Ну, а потом — театр Красной Армии, Дальний Восток, Киев, Транспортный театр...

Мне почему-то кажется, что театр не был истинным отцовским призванием. Больше всего он любил книги, музыку, природу. А может быть, в обратном порядке: природу, музыку, книги.

Был скорее созерцателем, чем деятелем, в отца своего Дмитрия Лапина, деревенского грамотея, оставившего после себя гармонь да полный сундук книг.

Родился Вася Лапин в «северной Швейцарии», в Токсове.

Семью Лапиных (трех сестер и пятерых братьев) токсовские любили. Все братья были баянистами, а дядя Леша играл еще на скрипке. Они часто выступали на вечеринках. И когда шли по деревне со своими ин-

 

- 111 -

струментами, про них говорили: «Вон артисты Лапины пошли».

В 15-летнем возрасте, когда Василия послали учиться в Петроград в коммерческое училище, он вел дневник. (Спасибо тете Лиле, папиной сестре, — сохранила).

17 декабря 1916 года.

Я мечтаю о побеге. Опротивело мне все: занятия, и общество, и городская жизнь - все, все? Чертовский городишко! Сидишь в думной городской комнате - и предаешься мечтам о дальней родине, где все как бы высшим Богом создано. Где все так мило душе: маленькие домики, разбросанные тут и там, спящий под снежным покрывалом нахмурившийся сосновый лес — все оставляет в воображении самое милое впечатление. Я бы вечно смотрел и не насмотрелся на них.

А как подробно он пишет о дороге домой, о встрече с матушкой, с сестрами и братьями любимыми! Как восторженно о дивной песне пекаря, «столько тоски, столько печали в ее напеве!»

25 декабря. Вот и Рождество, - думал я, лежа в кровати. Я слышал пробуждение сестер, отправлявших маму и папу в церковь. Начал будить братьев. Радуясь наступлению Рождества, они с первого моего крика начали вставать. Когда я вышел на кухню, то увидел на плите два кофей-

 

- 112 -

ника, которые усиленно шипели, как бы предчувствуя скорое свое уничтожение. Пекарь, освобожденный от работы, пил кофе, заваренный исключительно для него.

Чистота, уютность, теплота кухни пронзили меня. В окно уже сверкали холодные лучи солнца, и я заключил, что сегодня хорошая погода. И я не обманулся. Погода была чудесная. На небе ни тучки. Пушистый снег серебрился на солнце. Ветер не шелохнется. Однако мороз достиг 23 градусов. Везде, куда ни посмотришь, мелькают огоньки, в окнах видны накрытые столы, каждая семья разговлялась. Никому кажется не было дела до мороза.

Однако надо было заглянуть в харчевню. Столы были уже накрыты: зажаренный окорок на краю стола, всевозможные колбасы, сыры, масло, рыба, кулич, крендель находились на нем. Большой горшок хорошего топленого молока на другом столе совсем смутил меня, я чуть не хлебнул из него, не дождавшись очереди. Через четверть часа мы уж сидели за столом.

После кофе я играл на баяне, ходил на лыжах, а вечером рассказывал о театре.

Вася рассказывал о братьях Адельгейм. Это были знаменитые трагические актеры.

«Очень хорошо сыграл Марка Великолепного Роберт Адельгейм, — записывает он в дневнике. — Власть женщины над человеком очень впечатляет».

А чуть позже:

«Смерть Иоанна Грозного с Раф. Адельгеймом очень скучный спектакль».

 

- 113 -

Но зимний лес! Но разноцветье трав! Об этом немало страниц в Васином дневнике.

...Однажды 15-летний мальчик увидел восход солнца на Питкяярви. И этот восторг души никак не мог соотнести с жизнью в городе, которая гасила все краски природы.

Пройдет всего год — и рухнет мир красоты покоя, не станет этого родникового уголка природы, все будет вздыблено и порушено, а толковые хозяева с корнем вырваны, высланы, уничтожены.

Может быть, поэтому и решит Василий от реальной жизни уйти в театр, в игру - как в последнее пристанище? Подобному, кстати, немало примеров.

В Токсове у Лапиных было большое крепкое хозяйство. Держали даже ресторан «Горная роза». Ресторан, не сомневаюсь, детище бабушки, название - явно от деда.

Ну, и конечно, бабушка, Александра Алексеевна Лапина, была раскулачена. С нею к той поре из семи детей оставался один Дмитрий. Они попали «в тот мощный поток, протолкнувший в тундру и тайгу миллионов пятнадцать мужиков, который пролился, всосался в вечную мерзлоту».*

 


* А. Солженицын «Архипелаг Гулаг», ч. I. гл. 2.

- 114 -

Отец, к тому времени уже ленинградский актер, на свой страх и риск поехал на Кольский полуостров вслед за матушкой. Не знаю, уж как это ему удалось, но привез ее, больную, в Ленинград, поселил в свою шестиметровую комнатку на Невском. Там она и доживала жизнь и умерла в блокаду в 1942 году.

...Несколько раз бывала я в Левашове, где теперь и крест поставлен, и колокол звонит по погибшим. Но присутствия отца я там не ощущаю. Только в Токсове (раньше лишь озеро называли Кавголовским, все остальное — Токсово). Залюбленное туристами и дачниками место, а потому заплеванное ими, и все-таки прекрасное! Все здесь напоминает мне мечтателя и поэта Васю Лапина, который из леса всегда приходил с пустой корзинкой...

А бегали по грибы и по ягоды все лапинские. Бабушка Шура была строга и запаслива. Все в дом!

И на Койранкангас (в переводе с финского — Собачья роща) — бегали за брусникой.* Пока не поползли темные слухи, что на этой пустоши расстреливают людей, которых привозят из города.

Что-то жуткое происходило вокруг.

Последняя запись в дневнике Васи приходится на начало года, переломившего жизнь:

21 января 1917 года.

Сегодня мой день рождения. Мне минуло 16 лет.

Прощай же детство, прощай свобода дней беззаботных! Красуешься ты, как радуга в лазури...

 


* Койранкангас находится в нескольких километрах от Токсова. Сюда в течение многих лет, начиная с первых послереволюционных и вплоть до самой Отечественной войны, привозили на расстрел людей. Жившие в окрестных деревнях финны-ингерманландцы все поголовно были выселены.

Койранкангас — еще одно тайное захоронение жертв политических репрессий.