СОВЕТЫ СПЕЦИАЛИСТА

Мои скандальные собеседники, между тем, притихли и уже не мешали моему разговору с вожаком. Тот рассказал, что положение у них, действительно, как говорится, хуже губернаторского. Больные лежат по баракам, почти без лекарств и питания. Рабочие бригады теряют людей — вместо восьми человек в бригаде остается четыре, а норму требуют ту же, с начальством не договоришься. Я сказал, что если местное начальство не выполнит мои требования, и не улучшит положение, то это сделает Зубков, с которым я буду говорить и который заинтересован в скорейшем подъеме работоспособности всего участка. И порекомендую создать сводные бригады в полном составе из нескольких распавшихся, тогда люди смогут выполнять норму. Ведь сейчас у вас не

выходят на работу совсем уж больные люди, которые накануне освобождения не могли дать полной нормы, и начинают свое освобождение по болезни, поэтому на самом плохом, первом пайке. На нем, как говорят, «и жив не будешь, и не помрешь». На работе вы сами видите, кто ослаб, завтра работать не сможет и, как не выполнивший норму, получит первый паек. Вам нужно такому человеку приписать проценты выполнения, чтобы он на следующий день и все время болезни получал приличное питание. У вас по санитарной линии много недостатков. У вас не используется ни один больничный паек. Это потому, что у вас нет стационара, и люди болеют «на ногах». Вам надо открыть временный стационар. В нем люди будут обеспечены больничным пайком, им принесут и пищу, и лекарства, придет к их койке и врач. Под стационар можно отдать часть какого-нибудь барака».

Мой собеседник предложил пройтись по баракам. В одном из них я увидел хорошее помещение для стационара — полбарака, где не было нар, а стояли топчаны. «Вот, — говорю, — и помещение для стационара». — «Не дадут, — сказал вожак, — здесь живут придурки» («придурки» — это работающие на административных должностях заключенные, имеющие по своему положению большой вес в лагерной иерархии и быте). Я ответил, что просить местное начальство не буду, поговорю с Зубковым, а тот мужик толковый.

Кроме бараков, мне надо было посмотреть и подсобные помещения — прачечную, кухню, каптерки. Мой спутник сказал, что надо помочь прачечной, что тамошние китайцы люди хорошие, добросовестные, но им сейчас очень трудно.

В прачечную я пошел один. Тот старый китаец, который кричал: «Чиста!» встретил меня сразу протестом: «Моя тут работать не будет! Моя на лесоповал пойдет!» Я отмахнулся: «Куда тебе на лесоповал, больному и старому?» Стоящий тут же молодой китаец сказал: «Мы все больные, но работаем». — «А освобождение от работы имеете?» — «Нет. Кто же работать будет?» Я ответил, что освобождение все-таки брать надо, тогда выполненная работа будет поделена между здоровыми, и они получат хороший паек за перевыполнение. Затем, если они не пользуются дезкамерой, то уничтожить вшей и гнид можно глажением белья.

Такой способ и норму снижает — вместо 60 штук на человека в день норма с глажением будет 40. Еще одна возможность увеличить процент выполнения и улучшить паек.

Указав на чистое белье в соседней комнате, я спросил: «Это для вольнонаемных? Наряды выписываются? Мыло отпускают?» Китаец ответил, что белья сегодня прислали больше, чем в накладной, мыла не дали. Я поинтересовался, почему такое грязное белье у заключенных, и получил ответ: «Мало не только мыла, но и воды. Завгуж сказал, что возчики болеют, возить некому». На мой вопрос: «А может, кто-нибудь из вас мог бы привезти воды, умеет обращаться с лошадьми?» Китаец ответил: «Можем и сами, я с лошадьми работал».

Молодой китаец хорошо говорил по-русски. Я спросил, не из КУТВа ли он (КУТВ — Коммунистический университет трудящихся Востока). — «Я с вашими однокашниками шел на Воркуту. Их было десять. Где остальные?» — Он ответил, что да, он из КУТВа. Все они попали на Воркуту, на тяжелые работы, все заболели туберкулезом. Четверо умерли, остальных перевели в более южные лагеря. Я вторично посоветовал взять на больных освобождение, чтобы процент выполнения пал на остальных и стал больше. Пообещал поговорить о глажении белья и дать им возможность самим привозить воду.

Из прачечной я пошел на кухню. Раздача ужина уже кончилась. Мне предложили только какие-то остатки каши. Сказали, что сейчас очень трудно с питанием, что все освобожденные на первом котле, и меня покормить нечем. Я ответил, что по санитарным нормам на случай какого-либо заболевания или отравления они обязаны оставлять и сутки хранить по порции каждого блюда. Им перепадет лишний кусок, а придраться к оставленным блюдам никто не сможет — это делается по приказу Санотдела ГУЛАГа.

В конторе я застал начальника лагпункта и всю администрацию, и Каспарова. Изложил свои наблюдения и предложения. Все, что я говорил, встретили в штыки, ни на что не соглашались. Но я иного и не ждал. Те, кто сразу мог со всеми моими нововведениями согласиться, не довели бы лагпункт до такого состояния.

Предложил я очистить зону от грязи и снега. В ответ возразили: не на что будет списать затраты рабочей силы. Посоветовал списать на «снегоборьбу», ибо сейчас весна, много снежных заносов. Возразили и на это. «Вы нам советуете туфтой заниматься?» Я сказал, туфты тут нет: завтра, может быть, снегу еще больше навалит — ну, и спишем все на боженьку. Ведь не для своей выгоды это делаем, а для лагеря. «Если вы запросите на это разрешение центра, вам разрешат, но на это уйдет две недели, а мы ждать не можем», — пояснил я. Закончил я заявлением, что распоряжаться здесь не могу, но завтра доложу Зубкову, а он распорядится.

Не знаю, по приказу ли Зубкова, которому обстановку я доложил, но через день все мои рекомендации были выполнены.