- 419 -

XXI. Следствие — Этап - Письма из Абези — «Терпеть, терпеть» - «Я буду сидеть до тех пор...» -«И сердце то уже не отзовется»

МАТЕРИАЛЫ СЛЕДСТВЕННОГО ДЕЛА № 3764

ПОСТАНОВЛЕНИЕ НА АРЕСТ

г. Ленинград, 1949 г., августа 11 дня я, старший оперуполномоченный УМГБЛО лейтенант Прусаков, рассмотрев материалы о преступной деятельности Пунина Николая Николаевича 1889 г. рождения, уроженца гор. Хельсинки (Финляндия), русского, гр-на СССР, из семьи военного врача, б/п, дважды подвергавшийся аресту: в 1921 г. за контрреволюционную деятельность (освобожден 5.11. 1921 г. за недоказанностью состава преступления) и в 1935 г. как участник контрреволюционной террористической группы (освобожден 4.XI. 1935 г. по указанию врага народа Ягоды), по специальности искусствоведа, бывшего профессора Лен. Гос. университета им. А. А. Жданова и Академии художеств в Ленинграде <...> нашел:

Пунин враждебно настроен к существующему в СССР государственному строю. В 1935 г. высказывал террористические намерения по адресу руководителя ВКП(б).

В первые годы существования Советской власти Пунин Н.Н. в своих статьях проповедовал идеалистические взгляды.

В начале 1921 г. Пунин Н.Н. был привлечен к уголовной ответственности за контрреволюционные преступления, однако постановлением 00 ВЧК от 5 февраля 1921 г. дело в отношении его было прекращено за недоказанностью состава преступления.

В 1935 г. Пунин вторично был арестован как участник антисоветской террористической группы совместно со студентами Ленгосуниверситета Бориным А. П., Гумилевым Л.Н.(сын поэтессы) и др.

 

- 420 -

На допросе 24.X.1935 г. Пунин показал: У меня по ряду вопросов действительно сложилось отрицательное отношение к руководителю ВКП(б)... которое нашло свое отражение в редких высказываниях по адресу (называет имя руководителя партии и Советского государства).

При этом Пунин высказал террористическое намерение по адресу руководителя большевистской партии и Советского правительства. <...>

Являясь апологетом формализма, Пунин в своих лекциях, на семинарских занятиях, а также и в научных работах на протяжении ряда лет защищал формалистические принципы в искусстве, преклонялся перед буржуазным искусством Запада и заявлял, что «русское, тем более советское изобразительное искусство является лишь жалким подражанием живописи европейских стран».<...>

На основании вышеизложенного постановили Пунина Николая Николаевича подвергнуть аресту и обыску.

Старший оперуполномоченный Прусаков Начальник отдела УМГБ ЛО майор Григорьев «Согласен» — Нач. отдела упр. МГБ ЛО полковник Миничев

Настоящее постановление мне объявлено 27 августа 1949 г.

Подпись арестованного: Н. Пунин.

АНКЕТА АРЕСТОВАННОГО

Словесный портрет: 1. Рост: высокий (171-180). Фигура: средняя. Плечи: опущенные. Шея: длинная. Цвет волос: темно-русые. Цвет глаз: голубые. Лицо: овальное. Лоб: высокий. Брови: дугообразные, узкие. Нос: большой, тонкий, спинка носа: прямая. Рот: малый, опущенный. Губы: тонкие. Подбородок: скошенный. Уши: малые.

ПОКАЗАНИЯ ПУНИНА Н.Н.

Из допроса 14 сентября 1949 г. <...> Безусловно, борьба со сторонниками «правого искусства» и положение на художественном фронте того времени, естественно, толкали меня на обобщения, которые приобретали постепенно политическую окраску. В своих публичных выступлениях и в печати я заявлял, что становится все очевиднее, что в наших совет-

 

- 421 -

ских условиях почти нет людей, для которых искусство могло бы жить, что русскому искусству и русским художникам нечем и не для кого жить.

И далее, подновляя сюжет, мы тем самым не оживляем искусство, не надо даже видеть картины на «новые сюжеты» из советской жизни, чтобы понять бессмысленность всех попыток к оживлению искусства. Однако, по моим утверждениям, такие попытки делаются официально, якобы во имя новой культуры, и это только доказывает, как я неоднократно об этом говорил, какой глубины падения достигла сейчас русская художественная жизнь. Я неоднократно задавал себе вопрос — чувствуют ли сами художники хоть какое-нибудь творческое волнение от всего этого? И здесь же прямо давал себе ответ — по-моему, они (художники) полностью деморализованы, потеряли совесть, чтобы говорить об искусстве, о качестве, а лишь можно слышать жалобы на то, что их никто не ценит и не покупает, т.е. «нечем жить».

В самой культуре, по моим утверждениям, происходит что-то такое, от чего творчество даже признанных, всеми уважаемых художников безжизненно и сдавленно.

Таким образом, исходя из сказанного, к периоду 1935 г. мои политические взгляды стали таковы, что я стал ярым противником политики Партии и Правительства в области искусства.<...>

Из допроса 19 сентября 1949 г.

<...> Я не отрицал роли великого русского наследия и русского реалистического искусства в целом; так, я всегда высоко ценил и говорил об этом в своих выступлениях творчество Сурикова, Ф. Васильева, большую часть работ Репина и других русских художников-передвижников, а также высоко ценил таких реалистов, как П. Соколов, Федотов и др. Специально занимался изучением творчества гениального русского художника Александра Иванова. <...> Я проработал в Русском музее 19 лет, и я не мог не ценить русского наследия реалистического искусства, отрицаю также и тот факт, что я якобы преклоняюсь перед формалистическим искусством современного Запада.<...> Я принципиально считаю, что художник не должен ни перед кем слепо преклоняться и <должен> идти своей доро-

 

- 422 -

гой, учась у тех мастеров, которые могут научить его делать хорошие картины. <...>

ИЗ ДОПРОСА СЕРОВА В.А., 1910 г.р.

<...> К ДЕЛУ №735-49

21 ноября 1949 г.

<...>

Вопрос: С какого времени знаете и какие взаимоотношения были у Вас с ним?

Ответ: Я знаю Пунина Николая Николаевича как преподавателя ЛАХ с 1930 г., но личного знакомства с ним не было. Примерно в 45—46-е гг. встречался с ним в Союзе художников. Пунин выступал на собраниях и конференциях, я с ним был не согласен. Других отношений у меня с ним не было.

Вопрос: Какие отношения у Вас с Джаковым?

Ответ: С Джаковым у меня взаимоотношения хорошие. Мы встречаемся с ним иногда и в домашней обстановке.

Вопрос: Какие отношения у Джакова с Пуниным?

Ответ: Мне сказать трудно, знакомы ли они, но Джаков не разделяет его взглядов и об этом выступал на страницах газет.

Вопрос: С кем общается Пунин?

Ответ: Я не знаю. По слухам, мне известно, что наиболее близкие отношения у него с художником Траугот.

Вопрос: Что Вам известно по поводу выступлений Н.Н. Пунина по искусству?

Ответ: Осенью 46-го г. в Союзе художников Пунин сказал: «хочет или не хочет наше правительство, но нашему искусству придется отчитываться перед современным западноевропейским искусством». Все выступления, в том числе и это, стенографировались, и Пунину дали стенограмму его выступления для правки. Пунин возвратил стенограмму в исправленном виде, и я обратил внимание на то, что указанная мною фраза была опубликована без исправления. В помещении Союза художников в этот момент находился проф. Исаков С. К., которому я показал эту фразу из выступления Пунина Л.Л., Исаков обратился к Пунину, находящемуся в соседней комнате, и сказал ему, что такую фразу в стенограмме оставлять неуместно. Пунин Л. Л. прочел эту фразу, зачеркнул слово «правительство» и написал «правление». Я сказал Пунину, что

 

- 423 -

на собрании он говорил о правительстве, что все это слышали, да и смысл этой фразы опровергает наличие в ней понятия правления, т.к. Правление Лен. Союза художников не может отчитываться за искусство всей страны. <...>

Вопрос: Вы написали статью в газете «Вечерний Ленинград» — «За дальнейший расцвет искусства»?

Ответ: Да, такую статью я написал в начале 1949 г.

Вопрос: В этой статье Вы называете Пунина Л.Л. «идеологом нового искусства» и «проповедником реакционной идейки — искусства для искусства». На основании каких данных Вы делаете это заключение?

Ответ: Примерно в 1918-19 гг. Пуниным были изданы «Лекции об искусстве», которые он читал и публично на курсах художников. Кроме того, в эти же годы Пунин печатал ряд статей в газетах об искусствах. Я сам читал в этих сочинениях Пунина о том, что, по его мнению, старое русское искусство, которое он называл реалистическим, уже отжило и на смену ему пришло молодое искусство левых. Он говорил: «Футуризм — это поправка к коммунизму. Реализм и бездарность — это одно и то же. Футуризм и кубизм - это выражение будущего искусства. Форма - это уже достаточное содержание для искусства».

На основании этих высказываний Пунина я и сделал вывод, что он является идеологом «левого реакционного искусства» и проповедником реакционной идеи: «искусство для искусства» и теоретиком формализма в искусстве.

Вопрос: В этой же статье Вы писали, что Пунин Л.Н. охаивал лучшие работы советских художников и издевался над методом социалистического реализма, откуда это Вам известно?

Ответ: В апреле 1945 г. в Союзе художников Пунин Л. Л. читал доклад на тему: «Импрессионизм и картина» и здесь же утверждал: «Советское искусство отсталое искусство, а современное западноевропейское искусство, как, например, искусство Пикассо, а также искусство Западной Европы начала 20-го века, как искусство Сезанна и Ван Гога, является высшим достижением современной культуры». Как мне помнится, тогда же Пунин говорил, что он не понимает, что такое соцреализм, т.к. это, мол, неопределенное понятие. <...>

 

- 424 -

Вопрос: Как Вы оцениваете искусство Сезанна, Ван Гога, Пикассо?

Ответ: Искусство Сезанна, Ван Гога является выражением упаднического направления и оценивается советской общественностью как формалистическое. К формалистам относится и Пикассо, несмотря на его полезную общественную деятельность в пользу мира. <...>

СПРАВКА

Ахматова Анна Андреевна, 1892 г.р., уроженка г. Ленинграда, разрабатывается 5-м отд. УМГБ ЛО по делу-формуляр, в связи с чем она не допрошена в качестве свидетеля по делу Пунина Н.Н.

Гумилев Лев Николаевич арестован 6 ноября 1949 г. и направлен в распоряжение следственной части по особо важным делам МГБ СССР.

Нач. 2 отд. след. отдела УМГБ ЛО л-т Ковалев 24 ноября 1949 г.

СПРАВКА

Учебник по истории западноевропейского искусства, изданный под редакцией и при личном участии Н.Н.Пунина в 1940 г. издательством «Искусство», содержит крупные ошибки формалистического и космополитического характера и проникнут буржуазным субъективизмом. По распоряжению Президиума Академии художеств и Директора Ин-та им. Репина этот учебник с 1-го сент. 1948 г. не рекомендован как учебное пособие и одновременно был изъят из фондов библиотеки Академии.

Н. Н. ПУНИН - М. А. ГОЛУБЕВОЙ

7 сентября 1950 года. <Вологда>

Тика, родная! наконец-то... Пишу на стене из Вологды (по дороге в лагерь).

Ничего не могу сейчас написать толком. Вынес год твоей любовью и любовью к тебе. Этим и держусь теперь. Все.

Здоровье хорошее; обращение было безукоризненное. Сейчас самое трудное — этап. Думаю, скоро напишу обо всем. О, Тика!

Целуй всех. Синь.

 

- 425 -

Н.Н.ПУНИН- М.А.ГОЛУБЕВОЙ

15 сентября 1950 года. <Абезь>

Тика, родная - пишу на адрес Фонтанки, т.к. не знаю, живешь ли ты в Академии. О деле писать не буду; нет ничего тебе не известного.

Мой адрес: Коми АССР. Кожвинский район, поселок Абезь, почтовый ящик 388/16-г. Писем от меня в скором времени не жди; ко мне же можно писать в неограниченном количестве; поэтому пишите все и как можно больше; я могу также получать бандероли, поэтому шлите газеты наиболее интересные («соцреализм» также) и книги, какие найдешь достойными. Имею право получать в месяц 100 р., проси от меня Леву Пунина помочь деньгами. Мне разрешается еженедельно получать посылки. Я зачислен в 4 кат., то есть освобожден от всех работ, не знаю, куда себя девать; может быть, к весне вышлешь мне ящик с красками; я снова займусь живописью. Нуждаюсь в энергичной и длительной помощи.

Много у тебя теперь будет забот.

Не отчаивайся, смотри! Как я писал тебе из Вологды, меня удивительным образом держит твоя любовь и моя любовь к тебе. Я никого не любил с таким страстным уважением, так просто. Но об этом — в другой раз.

Передай Ирочке, что я благодарю ее за мою жизнь, прожитую с нею.

Здесь еще тепло, в ясные дни солнце хорошо греет.

Целую тебя нежно, и целуй всех так же. Жду — как жду — писем.

Твой Синь.

Н. Н. ПУНИН - М. А. ГОЛУБЕВОЙ

17 ноября 1950 года. <Абезь>

Тика, голубка моя, тихий свет и утешение. Пользуюсь своим правом послать тебе второе письмо в этом году. В тюрьме я еще надеялся писать тебе много, но и это прошло; вероятно, все это отмщение мне за горе, которое я тебе причинил: саночки, Пермь, Черная дорога, Загорск и пр. (Как я плакал, проезжая 4 сентября Загорск, над твоей несложившейся жизнью!) Но все равно, ты лежишь на моем сердце, и нигде и никогда я не бываю без тебя, так что, если мне суждено будет умереть здесь - я умру не один. Странно только, что я не могу ни видеть тебя, ни слышать, ни тронуть рукой — все остальное только лишения, т.е. более или менее — пустяки.

Полтора месяца я пролежал в больнице; изрядно отдохнул и осмотрелся. Лекарства ваши пришли как раз в день выписки, так что лечить меня было нечем, но я поправился сам собой.

 

- 426 -

Первая «восторженная» посылка обрадовала всех, меня окружающих. Я знаю, что ты не можешь меня кормить, не; занимая денег у родственников, поэтому не роскошествуй; я понимаю, что вы обрадовались тому, что я жив, и, конечно, чай «экстра» чудесен на вкус, но все-таки...

Радио у нас работает плохо и газеты редки, поэтому присылай бандероли с более свежими газетами и книгами (пришли, если можно, Вельфлина «Основные понятия»). Стихи в «Огоньке» прочитал; я ее любил и понимаю, какой должен быть ужас в ее темном сердце.

Слышу каждое твое слово и каждую интонацию, и нет там ничего сухого. Ирочке я уже не могу написать, но она знает, как я ее люблю и благодарю.

Анюта! целую тебя столько же раз, сколько ты получила троек за этот год в школе. Роме благодарность и привет. Поцелуй в лобик Нику и Люлли, целую также Ирочкины тонкие пальчики.

Хочу еще поздравить тебя, голубка и хранитель, и Ирочку с днем рождения. Пусть Ирочка передаст всем мой завет: «берегите Тику»...

Искусством здесь очень интересуются. Есть один профессор-историк; он очень хорошо говорит о работах Пикассо, о пространстве и времени в искусстве... Историю искусств знает не хуже меня. Долго жил в Париже.

Ну, до свидания; м.б., завтра будут от вас письма (приходят по субботам).

Н. Н. ПУНИН - М. А. ГОЛУБЕВОЙ

19 февраля 1951 года. <Абезь>

Тика, родная, поздравляю тебя, Голубка моя, и желаю тебе только сохранить светлым сердце и победить горечь. Не знаю, когда дойдет до тебя это письмо, т.к. в связи с началом года все пишут письма и они, естественно, накапливаются при просмотре.

Мне бы хотелось все-таки получить Вельфлина и еще книг по искусству («Алпатов» имеет громадный успех в лагере, но не у меня) — а что, 1-й том невозможно достать? Если бы ты могла также подобрать иллюстрации для уяснения кубизма (от иконы и негров до «скрипки» Пикассо). Ирочка пишет о красках; масло посылать громоздко и дорого, но если бы вы могли достать ящик пастели, соответствующую бумагу и подобрать цветных репродукций натюрмортов и пейзажей, я бы мог, интерпретируя их, сделать что-нибудь для столовой и клуба, а то я бесполезный человек! Ну, о быте, кажется, все.

Спасибо за китайских фокусников; это место письма я читал некоторым вслух, точно и прекрасно. Не думал я, что при

 

- 427 -

жизни моей ты будешь одна в зале — это жестоко! Но во мне нет никакой горечи, может ли быть горечь, если любишь, горечь — это непросветленное страдание, строго говоря, бесплодное страдание. О, Тика, расправь шире крылья — и мир и жизнь — чудо, в буквальном смысле — и неповторимое и необъяснимое. Хочешь новеллу: когда Рафаэль кончал свой портрет, пришла за его душой смерть, но т.к. портрет был так похож, что смерть не могла разобрать, где настоящий Рафаэль, она хотела уже взять душу у портрета. «Синьора,— сказал Рафаэль,— берите мою душу — тот бессмертен». Может быть, тебе это покажется экзальтацией, т.е. недоработанным чувством. Ничего, доработается. Но ты назвала мое письмо милым — и я обиделся. Неужели «милое»? О, Тика! Голубка моя, терпеть, терпеть...

Ирочкины письма (их — 17, твоих — 13, не считая телеграмм) живо рисуют мне быт Фонтанного дома, но только я не понимаю, что сталось с моей комнатой, неужели оставили? Мне больно, что я не могу ей написать, но что же делать — терпеть. И я хожу, так же постукивая палочкой, когда темно. От Ирочки из Москвы я получил открытку. Как ее диссертация?

10 марта

Пришлось прервать письмо: отобрали ручку — не положено. Отобрали также клетчатый наш плед, т.к. сочли его за женский платок; пришлось обрезать бахрому и подрубить — стал числиться одеялом. Многое изменилось за это время; солнце греет на 10 —15°, и дни полные. Прочел «Боги жаждут». Зато по вечерам тоска обессиливающая и страшно ждать будущего. До одури играю в шахматы (может быть, где найдешь карманные, с втыкающимися фигурами?). Ты скажешь, что я слишком много прошу, но ведь ты мудро ничего не посылаешь из просимого. Очень давно, больше месяца не имею от тебя писем. Ирочкино и Анютино письма получил, хотя одно на неделю позже другого. Посылки также стали опаздывать; пятая шла 20 дней; я изнемог в ожидании. Но скоро и это может кончиться. Целуй всех детей с нежной любовью и всем зверям привет. Все будет хорошо, если ты останешься той, какой я себе тебя представляю — сильной и прекрасною.

Поздравь А. А. Думаю о тебе совсем просто и просто тебя целую. Твой Синь.

Ирочка! целую — папа.

Н.Н.ПУНИН - А.Г.КАМИНСКОЙ

17 апреля 1952 года. <Абезь>

Здравствуй, Анюточка, светик мой и крылышко. Узнал твой адрес и тороплюсь написать тебе: поздравить тебя и всех, помня-

 

- 428 -

щих обо мне, со всеми праздниками, и прошлыми, и будущими. Мое здоровье хорошо; недавно переболел, правда, гриппом, но спокойно, хотя у меня не было никаких подходящих лекарств: те, что прислала Тика, вышли, а больше она не шлет, как и другое, что я просил. У меня есть две просьбы к маме: пусть она достанет миллион единиц пенициллина — это стоит 18 р.— дорого? ну, пусть; а затем калоши — это последнее, когда у мамы будет немного денег,— хотя теперь с вашим переездом не дождешься?! Как-то она прислала мне трико-рубашку — я был очень доволен; она длинная, а это оказывается много теплее.

Теперь могу немножко читать, а зимой не мог: одна лампа на 200 чел. - и то под потолком на высоте 7 метров. А знаешь, зимой-то у нас луна иногда вовсе не заходит; бегает кругом по небу, а неба много: ни домов, ни деревьев нет: так она кругом и ходит. Если Тика соберется послать книг, то только Шекспира, Гете, Данте и т.д., а другого я все равно читать не буду, не лезет так же, как тресковая печенка... Делакруа почитываю — хорош: высокомерная грусть! Ну, до свидания, крылышко мое, целую твои смелые глазки. Маму, Рому, Тику, Машку — спасибо ей за поцелуй Тике — и всех целуй. Хорошо, что вы уехали оттуда; только все думаю: как же Акума; бросили? или она уехала в Москву? Не забывай и люби! Жду письма.

Мамины письма я очень люблю читать. А что ее работа, пусть не боится, напишет.

Н.Н.ПУНИН - М.А.ГОЛУБЕВОЙ

13 июня 1952 года. Абезь

Тиканька родная, голубка моя, не тоскуй так; ты же тем самым теряешь меня: я знаю это по себе; томление тоски затемняет твой «светлый лик»; стоит мне только пожелать увидеть тебя непременно сейчас, как ты уходишь далеко и сокращаешься до точки. Только живя над временем и пространством, я чувствую тебя рядом... Эти дни нахожусь в некоторой тревоге: не имею от тебя писем более 2-х месяцев, последняя открытка «Опять не письмо...» была от 10-IV. А тут еще пришла бандероль с Шекспиром (спасибо!). Чудесно ты написала о концерте Юдиной; но мне хочется сказать о Бетховене — беспокойный он человек (динамичный), а между тем мир лежит почти в покое, только сокращается или расширяется (дышит); это хорошо понимал Бах; кроме того, страдания — это все-таки несовершенство; мир не страдает, даже когда находится в трагическом состоянии - и это тоже знал Бах. Поцелуй Никин лобик. Земной поклон ангелам, среди которых ты живешь; беспримерное благородство. Ужасно жду письма. Целуй Ирочку, Аню, Машку. Будущее расступается и все светлеет. О, Тика. Целую твое сердце; мир светел тобою. Синь.

 

- 429 -

Н. Н. ПУНИН - И. Н. ПУНИНОЙ

<Лето 1952 года. Абезь>

Ирочка, доченька, здравствуй. Наконец я дождался случая написать тебе записочку. Ее перешлет тебе Петренко Иван Андреевич — благородный человек. Он кончил срок и теперь едет на вольную высылку. Он много помог мне, поэтому, если он обратится к вам за помощью, помогите, сколько будете в состоянии. От него вы получите ряд писем и узнаете подробно обо мне. Я осужден не трибуналом, так как для суда матерьяла не было, а особым совещанием; дело мое — 35-й год и космополитизм. Они долго затруднялись, как быть с освобождением 35-го года, пренебрегли; мне подпортил, не желая этого, Гумилев; меня пришили к его делу, хотя, видимо, он не содействовал этому. Сам он взят по старому делу. Акума висела на волоске. Вероятно, ее спасли стихи в «Огоньке».

Я здоров и довольно бодро себя чувствую; временами только охватывает мрак, как это видно из письма Тике в ДВС, не огорчайтесь только. Спасибо тебе за заботы и любовь. Твои письма я перечитываю часто, прекрасно написаны. Всякое воспоминание об Анюте сжимает мне горло. Ее история с экзаменами восхитительна. Это ее стиль. Ни в каком белье я не нуждаюсь, мы можем ходить только в казенном. Единственное, что мне надо — галоши на валенки и одна портянка. Нуждаюсь я очень в посылках и небольшом количестве денег для ларька.

Еще одно, перешли эту записочку по адресу и сообщи адрес моего лагеря. Все. Прости, родная, эту беспорядочную записку. Торопят. Жду, волнуясь, твоей защиты; опиши подробно. Пиши каждую субботу, жду. Целую тебя, мое крылышко, и целую Анютин глаз. На Тику у меня не хватает слов, она удивительная. Всех часто вижу во сне. Всем, всем привет и Миичке, что не забывает. Целую тебя и верю, что скоро увидимся.

Папа. Роме особая благодарность.

Н. Н. ПУНИН - А. Г. КАМИНСКОЙ

14 марта 1953 года. <Абезь>

Светик мой Аничка, крылышко мое, спасибо за пенициллин; он помог, я совсем поправился и опять буду работать в индивидуальной столовой. Но теперь у меня новая просьба: пришли мне кирзовые высокие сапоги, 43-й размер, можно слегка подержанные — в комиссионном или на рынке; пусть мамочка не посылает мне очередных денег (у меня еще есть) и на них купит. Большая просьба. Ну, прости.<...> В самом плачевном состоянии моя зимняя шапка, говорят, в лагере нет хуже; но дело к весне — и это не спешно. Возьмите только на мушку. Ее можно отремонтировать, если бы был мех и подкладка. Все

 

- 430 -

прекрасно. Живу я по новой поговорке: старость не радость, но большая сладость лежать на боку, покурив табаку. Так я и не знаю, какая у вас квартира, т.к. твоего письма с планом я не получил. Как-нибудь опиши мне ее без плана. Я очень скучаю, когда долго нет вестей от вас, как сейчас, например. Для Тики написал я стишок, который и прилагаю. Пусть напишет, понравился ли ей и всем вам. Целую тебя °°, знаешь этот знак? или еще не выучила. Ну, бесконечно. Всем, всем привет. Пишите. Твой папа.

НА ВОСХОД ВЕНЕРЫ

(в этом году она особенно большая)

 

Что-то случилось сегодня в созвездьях,

Словно собрались петь хорал,

В прошлом стою или все еще здесь я?

Нет для меня ни концов, ни начал.

 

Трудно и страшно средь этих просторов,

В этих пространствах не разберусь.

Я только встречи обещанной, скорой,

Встречи с одною звездой не дождусь.

 

Это описание северного неба и вместе жеста недоумения, с которым Тика танцевала когда-то. Привет, привет. Тику и Машу поцелуй, сколько можешь. Тороплюсь, поэтому почерк плох.

Н. Н. ПУНИН - А. Г. КАМИНСКОЙ

11 мая 1953 года. <Абезь>

Здравствуй, Аничка, крылышко, колокольчики степные! Нам разрешили писать в счет 2-го полугодия; тоже хороший симптом; ждем, как и все. От вас я имею совсем мало писем. От Тики последняя открытка от 7-го февраля. Огорчен, что не получил обещанного ею большого письма-ответа; пусть напишет еще раз. Вельфлина я так и не получил, хотя мама писала, что видела его заклеенным в бандероль еще год назад. Ну и не надо, теперь другое время! Нечего читать и газет никто не пришлет, а иногда очень хочется знать; здесь ведь много выдумывают.

Акуме передай земной поклон и благодарность за пасхальную посылку. Все очень вкусно, но письмо было бы интереснее; впрочем, одно другого не исключает! У тебя стал хороший почерк; молодец! Но внимания по-прежнему не хватает: «Поздавляю!!..

Ну, до свидания, светик мой. Люби и не забывай. Поцелуй крепко маму и Тику, папу тоже и Дарочку, и Машука, и Нику, и всем, всем такой привет, какого я еще не посылал. Соскучился по деревьям и колоннам; потрогать бы их руками! Жду писем. Ручку мою маленькую целую. Данья!

 

- 431 -

Н. Н. ПУНИН - М. А. ГОЛУБЕВОЙ

29 июня 1953 года. <Абезь>

Бандероль получил; никаких особых перемен не усмотрел; пощипали немного Академию, но кандидаты все та же братия; нет ни Татлина, ни Фаворского, ни С.Лебедевой и т.д. «Я буду сидеть в Абези до тех пор, пока А.Герасимов сидит там, где он сидит»,— подумал я. Разве это не так? Все это, в общем, тоже не существенно.

Перечитывал твои старые письма; очень хорошо ты держишь меня на высоте. И это существенно. Не гордись мною, чтобы я не возгордился. А что я светло живу — это я сам чувствую, но от меня это не зависит почти. Ты — свет, и вокруг тебя все светло... Кое-что стало лучше в бытовом отношении; и люди перемещаются; больше уже не надо бритв и моих книг, так как те, для кого они предназначались, выбыли в другие лагеря. Может это случиться и со мной, хотя вряд ли. Мне здесь хорошо с тобою. А увидимся мы все равно скоро. На зиму я вполне обеспечен теплыми вещами. Кроме шапки, которую начальство справедливо выбросило с отвращением в мусорный ящик, так она была грязна, порвана и прожжена во время сушки. Шапку пришли обязательно, самую дешевую.

В этом году у нас прекрасная весна, к маю уже не было снега, в конце мая доходило до +40°, июнь испортился, и сейчас серые дни, как и у вас, вероятно; дует все время несильный западный ветер. Но весной я так загорел, что ты бы удивилась, как будто приехал с Юга.

Посмотрел сейчас на твою фотографию: до чего не похожа на ту, которая мне снится и которую я помню очень хорошо; помню даже морщинки, а насчет тонких ноздрей ты этого все равно не поймешь, и они все равно тонкие; вспомни только, как опускается кончик носа, когда ты говоришь. Непостижимо просто, за что только мне послано все это. Впрочем, самое главное не в этом, есть другая красота, и о ней лучше помолчать тихо...

Что касается сапог, то они предназначались для Горбатенко. Надо же его отблагодарить за все услуги, которые он оказал мне. Меня только смущает цена, пусть Ира решит сама.

Если бы ты видела, как у нас суетятся в связи с событиями—и слухи и досужие домыслы. Хорошо, что я могу быть совершенно спокоен. Как будто меня это не касается.

Свет мой тихий, целую тебя.

Н. Н. ПУНИН - М. А. ГОЛУБЕВОЙ

9 августа 1953 года. <Абезь>

Подтверждаю получение почтовой посылки № 584 с объявленной ценностью — 125 руб.; разрешены свидания, жди письма.

 

- 432 -

И. П. ГОРБАТЕНКО - М. А. ГОЛУБ ЕВОЙ

<Август 1953 года. Абезь>

Тетя Мария[1] сообщаю Вам про вашего мужа Николая Николаевича. 21 августа 11 часов 45 минут умер неболев ничем. 20 он получиль денги и приходить комне отдать дольг я нанево посмотрел и говорю Куда вы уежаете. Что вы принесли дольг он мне ответиль я некак немогу тебя отдать всегда ты находит ответ потом он ушоль. Я утром и шоль наработу он стояль около общежития. Я с ним поздоровалься и говорю почему вы рана так устали он мне ответиль чтото неспится думаю что такое обишчали что я дольжен поехать дамой писали мне что уже отдали касьтюм в чистку подгатовляют жена комнату и чтото нет посылки наверно ажидают затем говорит я кода браль у тебя денги то купиль у посылочника аднаво украенца яблок 20 штук и вчера взяль банку молока литрову нужно йти позавтракат и ушоль. Через часа два с половиною один приходит и расказовает что сейчась Понесли наносилках Неколая Неколаевича Пунина у больницу Я бросиль все и побежал в больницу и как я зашоль к нему он говорит мне вот видеш как утром стояли с тобой а сейчас я убольницы он мне ответель приди комне в 12 часов будет врач я внево спрошу. Что мне можно купиць и так ушоль от нево это было ровно 11 часов я пришов 12 часов мне расказывают что Неколай Неколаевич умер без петнацатий 12 Как ево нет и непомню как стояль но всеж я неповериль при-шоль койки он лежит как живой я спросил рядом лежашчих как это было он сказал что мне стало холодно и позвал сенатара которой обслуживает больных, чтоб ему налили грелку горячей воды поставить в ног. Тот ушоль он потянулься изжав руки и вся жизень потом признали сердечное заболевание но он некода не-жаловался на эти боли не чуствовал боль поправился хорошо загорел я всегда говориль что вы как негор он смеется А приставте себе что я чуствую очен хорошо читали мы писма что вы неехали отдохнут в деревню ожидали кода приедет Неколай Неколаевич. Затем Досвидания привет Ане и маме ее.

АННА АХМАТОВА

Памяти Н.П.

И сердце то уже не отзовется

На голос мой, ликуя и скорбя...

Все кончено. И песнь моя несется

В пустую ночь, где больше нет тебя.

1953

 


[1] В письме сохранены особенности написания оригинала.