- 316 -

§ 7. Моя мать и ее предки

 

Родители Ларисы; двадцатый год; учительница на хуторе; сестры Лары; ухаживание Вани за Ларой; приезд в Лабинский район; генеалогия Пименовых

 

Корни моей матери проследить гораздо труднее, чем корни моего отца. И тому есть две главные причины: во-первых, все семейные документы Пименовых погибли при артобстреле 1942 года вместе с моей бабушкой Валентиной Васильевной, а во-вторых, члены этого семейства упорно не желали делиться воспоминаниями о прошлом, по возможности переделывая это прошлое в образ, удобный при советской власти. Хорошим символом к "показаниям" членов семейства служит такой эпизод. Когда Иван Щербаков впервые переступил порог дома Пименовых, Валентина Васильевна в беседе с ним нарочито упомянула, что ее покойный муж был, дескать, учителем. Щербаков, уже знавший от Кузьмичева, что ее муж был есаулом, внутренне хмыкнул: ври, дескать, а я послушаю. (Позже, когда Ваня стал зятем, Валентина Васильевна извинилась перед ним за неправду: сами знаете, каково перед чужими...)

По линии отца моей матери родословная сразу обрывается: мой дед Михаил был приемным ребенком (по одной версии, даже подкидышем) казака хутора Рыбного станицы Усть-Медведицкой (описание этого уголка Донщины см. в §§1-4 этой главы) Никифора Ивановича Пименова. Поэтому в нем могла течь любая кровь и, судя по скулам одной его дочери (Жени), можно думать (если только бабушка не согрешила), что текла калмыцкая. По той же причине точная дата рождения неизвестна, а год рождения - 1872. Впрочем, все точные формулировки из справки 1930 года, когда Ларисе Михайловне Пименовой важно было как можно сильнее прибедниться:

 

"Р.С.Ф.С.Р.

РЫБИНСКИЙ

Сельский СОВЕТ

Усть-Медведицкого района

Хоперского окр.

Н-Волжского края

20/VII-1930 г.

№ 247

СПРАВКА

Дана настоящая в том, что Пименов Никифор Иванович действительно был гр-н хут.Рыбного У- Медведицкого района из бедной семьи, всегда занимался хлеборобством, сын его Михаил Никифорович до ухода в полк тоже занимался сельским хозяйством. За неимением верховой лошади на службу он пошел фельдшерским учеником (пешим) в 1-ю отдельную казачью сотню, где окончил фельдшерскую школу и остался на сверхсрочную службу в той же сотне, после чего получил звание офицера в 17-м Донском казачьем полку, что подписью и печатью свидетельствуется.

Предc/совета Аристов

секретарь А.Токарев(а?)

гербовая печать Рыбинского сельсовета"

 

- 317 -

Вся справка написана на тетрадном листе в клеточку почерком секретаря и теми же чернилами, кроме подписи председателя, которая химическим карандашом. На обороте почему-то стоит почти истершийся штамп:

"...документа засвидетельствовано. ... 17/6 1940 года за № 4047."

Но в целом семейные предания не расходятся с этой справкой. У Никифора Ивановича были еще дети, но похоже, что никаких контактов с этими "родственниками" потомки Михаила Никифоровича не поддерживали.

Какая бы кровь ни текла в Михаиле Пименове, он был богато одаренным человеком. Самостоятельно, по самоучителям выучившись французскому и немецкому языкам, математике, он сдал экзамен на фельдшера, стал войсковым фельдшером в казачьей сотне, потом доучился и дослужился до офицера-врача и к концу германской войны был уже есаулом (что по Табели о рангах соответствует ротмистру и пехотному капитану, а также коллежскому асессору, т.е. VIII чину). Это не подтверждается никакими документами, но семейная легенда где утверждает, где намекает на это. "Дедушка всюду возил с собой сундук математических книг", - была любимая фраза моей матери (тот сундук, что погиб 10 июля 1942 года в Ростове). А почему ВОЗИЛ? Да потому, что у служащего жизнь была кочевая: сегодня тут усмиряют, завтра там наводят порядок. Михаил Пименов скитался вместе с полком, а дочери его рождались кто в Лодзи, кто под Полтавой, кто в Новочеркасске.

Его жена Валентина Васильевна родилась 22 октября (старого или нового стиля?) 1276 года то ли в Яранске, то ли в селе Харламовке Яранского уезда Вятской губернии. Отец ее Василий Харламов был кузнецом в этой деревне. Деревня и сейчас стоит, в ней живут исключительно одни Харламовы - сотня с лишним запутавшихся в родстве Харламовых, так что при отсутствии документальных нитей отыскать линию кузнеца Василия середины прошлого века - гиблое дело. Вопреки мифам, будто бы детям трудового народа был закрыт путь к образованию в царской России, Валентина получила достаточное образование, чтобы в 1901 году (в свои 25 лет) работать учительницей в Чебоксарах. Получала 15 р. Почему она обосновалась именно там, а не в другом месте, почему вскоре перебралась на Дон - неясно. То ли "на лечение" в теплые края, то ли родственники у нее какие-то в Новочеркасске были. Там она тоже учительствовала, и не позже 1904 года вышла замуж за Михаила Пименова. 23 марта (5 апреля) 1905 года у них родилась Лариса, 13 декабря 1908 года - Евгения, 15 мая (нового стиля) 1913 года - Зоя, 20 сентября 1914 года -Вероника. На фотографии около 1919 года вся семья изображена канонически: сидит устало развалившийся отец в мундире, на его колено положила локоть сидящая Зоя, на его плечо опирается стоящая Л ара, правее, ни к кому не прикасаясь, стоит Женя, перед нею сидит Вероника, положив голову на колено матери, которая сидит с журналом в руке. Мать в темном платье, почему-то очень напряженный вид, старшие девочки в форме Института благородных девиц (белые пелеринки), младшие девочки в домашних светлых с оторочками платьицах.

 

- 318 -

Ох, этот Институт! Страшенное название, закрывавшее все пути в советскую эпоху - а такое чудесное заведение! У одного из кретинов-совисториков (А.Левандовского) в мерзопакостной книжонке про Сен-Жюста брошена фраза: несмотря на то, что она обучалась в Благородном пансионе, она умела готовить обед и вести хозяйство... Разъясняю: да ведь как раз этому - как дешево и питательно сготовить обед, как заштопать дырку на платье, чтобы никто не заметил, как по-хозяйски и с улыбкой организовать жизнь себе и семье, как не бояться никакого труда для себя и семьи - учили Пансионы и Институты благородных девиц! Хотя Лариса родилась в Константинограде (переименован в Красноград) Полтавской губернии, отец уже обзавелся собственным домом в казачьей столице (см. §4) и выслужил офицерское звание. Тем самым дочери его заслужили право быть приняты в благородный институт.

Воспитывать их в походных условиях было бы затруднительно. Разлучаться же с женою, оставив ее с детьми, - для чего же тогда жениться? Словом, Лару, а потом и Женю приняли в этот Институт. Было это заурядное такое учреждение: хорошо обучало домоводству, языкам, послушанию властям, трудолюбию. Французскому, например, выучили Лару так, что сорок лет спустя она - безо всяких книжек - научила меня основам французского прононса и главным оборотам речи и письменности. И научила так, что, когда в университете я стал заниматься французским языком в общепринятом порядке, мне не нужно было ни в чем переучиваться196.

Тем не менее от института у нее сохранились преимущественно томящие воспоминания. "Я была бедная, все меня презирали. Все ездили туда на извозчике или на своих лошадях привозили дочерей, а папочка приводил меня пешком. Или, придет пешком и принесет мне булочек покушать. Другим конфеты, шоколад носят, они надо мною смеются. Я плачу. А папочке говорю: не надо приносить булочек, нас здесь хорошо кормят." Или, играя с мячом, она разбила портрет в кабинете директрисы - в окно влетел. Мука рвалась из ее голоса, когда и сорок-пятьдесят лет спустя она мне повествовала про охвативший ее ужас:

— Madame, pardonnez-moi! J’ai brise, c’4est moi, brise Votre portrait! Pardonnez-moi! Votre portrait! C’est moi, moi... Je ne voulais point, pardonnez-moi.

— А директриса что? - спрашиваю я, в сотый раз выслушивая эту историю.

— Она обняла меня, стала утешать: "Mais ne pleurez pas donc, mon enfant". И мы долго плакали с ней вместе.

Про ту же директрису запомнила, как та повелительно произносила: "Пименова, не морщите лоб!" - и отучила-таки от этой дурной привычки, уродующей молодую девушку...

Лариса бывала счастлива, когда могла оказаться дома рядом с обожаемым отцом. А вот тремя годами младшая ее Женя, напротив,

 


196 Кроме одного французского "ош" ("да"). В Институте "ради благозвучия" учили произносить "уи", почти как "ви", с ударением на втором слоге и с неслоговым первым звуком, тогда как французы произносят "уй".

- 319 -

рвалась в институт из зависти сестре. И, кажется, ее приняли на год раньше положенного возраста.

"Грянули впоследствии разные хренации", - поет поэт. Другим языком и трудно воспеть, пожалуй. Я так и не сумел вытянуть из моей матери всего, что она помнила про папочку. Покамест я был очень мал, она мне внушала, что он был убит на фронте, западном, в Галиции, при брусиловском, кажется, прорыве, в 1920 году. Ну, в ту пору я дат не ведал, все воспринимал на веру. К тому времени, как я вырос и просветился настолько, чтобы понимать, что - где имение, а где вода? — в 1920 году ни в какой Галиции не мог быть убит донской казак, сражаясь "на фронте", я одновременно вырос настолько, что не только дед мой, но и мать и отец мои казались мне бесконечно далекими "предками", их прошлая жизнь была чужая и неинтересная, я все сделаю лучше них, и нечего мне забивать голову ихней мурой. Словом, думать не думал про Михаила Никифоровича Пименова. Еще позже, когда я и даты знал, и закономерности понимал, и не только всеобщим прошлым, но и своим личным заинтересовался, мать моя отклоняла все поиски: "Ну, что ты ловишь меня на противоречиях? Прокурор ты, что ли?" - или: "Мало тебе, что уже сидел? Зачем тебя тянет копаться в чужом прошлом?" Но однако из разновременных реплик и проговорок я вынес твердое убеждение, что Михаил Никифорович перестал жить в 1920 году. Я склонен верить Жене, что в марте 1920 году в Новочеркасском соборе служили они всем семейством панихиду по нем. Вот только присутствовал ли гроб или была заочная панихида?.. Даже Жене было в ту пору меньше 12 лет, Зою и Веронику и спрашивать нечего. Мать же про ПАНИХИДУ никогда мне не упоминала. Она твердо знала, что единственная для нас религия - это атеизм, а ее воспитали, что всякую власть надо искренне чтить.

До конца 1918 года, до бегства атамана Краснова вместе с удиравшими с Украины немцами, жизнь в Новочеркасске шла более или менее заведенной чередой, и я не удивлюсь, если выяснится, что Женский институт функционировал бесперебойно до конца 1918 года. Потом, хотя красные и не брали Новочеркасска в 1919 году, через него потянулись такие войска, он так приблизился к фронтовой полосе, такая охватила и его, и Ростов разруха, что едва ли что-нибудь в нем могло правильно жить. А осенью 1919 года казаков и Белую армию стал косить сыпной тиф; когда красные вошли на тифозную территорию, тиф охватил и их. Страшно подумать, какое число генералов и офицеров (рядовые-то безымянны) попало в этот тифозный некролог. Больше, чем убито пулей. В конце декабря белые оставили Ростов, в январе красные вошли в Новочеркасск.

 

- 320 -

В марте - "тяжелая работа, нелегкая судьба" - без отдыху и почти безо сна чекисты из НОЧКИ расстреливали уже не сопротивлявшихся офицеров и казаков из Новочеркасска. На мой запрос насчет свидетельства о смерти М.Н.Пименова архив ЗАГСа Ростовской области сообщил (1976), что книги за 1920 год "сохранились не полностью", но моего деда нет в уцелевших записях за 1917-1923.

Мать мне никогда про "панихиду" не рассказывала, зато часто прорывалось ее воспоминание о пережитом страхе - "идут буденновцы". Собственно, и тут прямых слов не было. Ведь, как подметил один исключительно глубокий исследователь присталинской России, у советского человека с подсознанием на порядок сложнее, нежели у западного. Фрейд вот установил, что имеется "подсознание" (которое, правда, порой реванширует в виде невротически-психических расстройств). А у советского человека и самое сознание подчинено новому социально-психическому образованию, называемому "сознательностью". Это "цензор", который сидит в душе каждого человека и руководствует всеми СОЗНАТЕЛЬНЫМИ акциями личности. И моя мать РАССКАЗЫВАЛА не о своем страхе перед буденновцами. Она, грамотный советский человек, такого страха испытывать НЕ МОГЛА. Она рассказывала, что у них останавливался простой буденновец, или несколько человек их. И, уходя, один из них даже подарил кружку. Эта кружка хранилась потом в нашем семействе до этого артснаряда. К вещам, предметам обихода у нас вообще было отношение бережное, знали, как они трудно достаются... Да, так вот, повествование про сей светлый эпизод велось с интонацией и эмоцией, отнюдь не адекватной. Если не воспринимать СМЫСЛ, СЕМАНТИКУ, ПРЯМОЕ ЗНАЧЕНИЕ произносимых слов, а воспринимать лишь как музыкальную симфонию, то не было сомнения, что это - ТРАГИЧЕСКАЯ СИМФОНИЯ, что повествует о страхе, том ВЕЛИКОМ СТРАХЕ, куда входит и страх гибели, но и еще большой ужас, нежели один ужас смерти. Так как рассказ повторялся неоднократно, то порой встречались вариации: упоминалось, как "мамочка за всех нас боялась" (про покойную и воспитанную до революции МОЖНО было - сознательность допускала -предполагать, что она побаивалась органов советской власти в лице буденновцев, но сама-то грамотная Лариса Михайловна, к тому времени завуч советской школы, всякому сознательному человеку ясно, не могла никогда и на миг разделять подобных опасений!). И по крещендо интонаций, сопровождающих такие упоминания, можно было постичь - как постигаешь шопенгауровски-вагнеровскую Волю - ожидание Голгофы, царившее в этом семействе в конце января 1920 года. Пять женщин, старшей 44 года, потом 15, 12, 7 и 6 лет. И судьбой предназначены как родственники белого офицера на поток. И достанутся именно тем, о ком столь наслышаны, как о бандитах и безжалостных зверях.

Но, кажется, обошлось. Во всяком случае, по свидетельству моего отца, Лариса сохранила девственность. И повезло еще в том отношении, что из дома их никто не вышвырнул: заурядный был домик, и не на бойком месте. Более того, сохранилась мебель

 

("Распродажа домашних вещей оказалось для многих неожиданно неисчерпаемым источником восполнения жизненного бюджета на протяжении ряда лет", - свидетельствует М.В.Сабашников в своих "Воспоминаниях" как раз про такие ситуации),

 

Сохранилась различная утварь (последнюю бабушкину розетку я разбил уже в семидесятых годах, а ее театральный бинокль и сейчас порой

 

- 321 -

использую, хотя перламутр с него уже осыпается), кое-какие книги. Получив нужную закалку в Благородном институте, Лара немедленно взвалила на себя труд по содержанию семьи. Она стала шить на заказ (про домашнее шитье и говорить нечего - все умели) на ножной машинке "Зингер" (уже после ее смерти в 1969 году я отдал эту великолепную машинку Н.В.Гессе, а с ее эмиграцией она перешла Г.Дазмаровой). Стала чинить обувь - сапожная "лапа" и несколько кусков кожи завалялись в нашем семействе опять-таки до смерти Лары. Да и трудно назвать такое ремесло, за которое не бралась бы эта 15-летняя девушка. Но, конечно, конкурентноспособнее она могла быть и была в области знаний, культуры. Боже, до чего она красива на фотографии 1920 года! Так бы и влюбился и лелеял всю жизнь!

У меня не сохранилось никаких бумаг, из которых можно было бы извлечь сведения о ее учебе или судьбе до 18 лет (годы 1920-1923). В ее трудовой книжке, составленной в 1936 году, графе "образование" сказано: "среднее, удостоверение об окончании 4-й советской школы II ступени за № 956", но без даты выдачи. Первая запись о службе: с 11 сентября 1923 года "служба в Под'отделе Соцвоса в должности запасной воспитательницы" (со ссылкой на справку Новочеркасского окружного исполкома за № 20147, без даты), потом с 27 ноября 1923 года "служба воспитательницей в детдоме № 28, № 18, № 29 (со ссылкой на справку Ростовского окружного отдела народного образования за № 7395, тоже без даты) потом детдом № 8 (без ссылок). Хотя справка выдана ростовским ОНО, место работы находилось в Новочеркасске, что видно из другого документа, где уточняется, что это ведомство именовалось Управление Красным Детским Городком гор.Новочеркасска, что Пименова уволена "от занимаемой должности по сокращению штата". Видимо, очень туго было с работой, если в 20 лет ей пришлось отважиться на уезд из Новочеркасска в глушь и даль, как видно из отношения:

 

"Р.С.Ф.С.Р.

РОДИОНОВО-НЕСВЕТАЙСКИЙ

Сельский Совет

НОВОЧЕРКАССКОГО РАЙОНА

Ростовского округа

13/ХI 1925 г.

№601

С.п. Родионово-Несветайская

Уполномоченному х.Таврического 20-й сотни

Настоящим Сельсовет ставит Вас в известность что т.ПИМЕНОВА Л.М. временно назначена на должность зав. школой Вашего хутора, а поэтому предлагается Вам совместно с Комсодом сдать таковой все дела и школьное имущество.

за пред/совета подпись /Яковлева/

Врид секретаря подпись /Карпинский/"

 

Родионово-Несветайская станица удалена от Новочеркасска километров на 60, вверх по реке Большой Несветай, ближе к нынешнему городку Новошахтинск. Никакими автобусами в ту пору, конечно, не пахло, железной дороги туда не было, так что одна поездка из Новочеркасска должна была занимать минимум пару дней. А хутор Таврический и еще в сторону. Но и там места нет:

 

- 322 -

"Вход. № 17

поступ. 22/ХI-25 г.

ВЫПИСКА

из протокола № 7 заседания Род-Несветайского Сельсовета Новочеркасского района Донокруга от 20/ХI-§3-а.

СЛУШАЛИ: Отношение Черкрайоно от 6/Х 1925 г. на должность зав. школой х.Таврического № 20.

ПОСТАНОВИЛИ: Ввиду того, что постройка школы х.Таврического не закончена и в таковой занятий производить не предоставляется возможным, перевести т.Пименову в х. Дарьевку на должность второго учителя т.к. в Дарьевской школе на одного учителя приходится более 70 учащихся.

О перемещении поставить в известность ЧеркрайОНО.

Подлинный за надлежащими подписями.

С подлинным верно и препровождается зав, школой х. Дарьевки т. Аникееву для сведения

№716 22/ХI Секретарь подпись /Карпинский/"

 

Надпись на левом верхнем углу и в нижних строчках сделаны разными чернилами. Хутор Дарьевка Еще дальше верст на 15 от Новочеркасска, нежели Родионо-Несветайская. Через год 24 ноября 1926 года Пименову повышают, назначая заведующей школой хутора Дарьевки, на каковой должности она оставалась до 11 августа 1929 года, т.е. до брака со Щербаковым.

Тяжело ей там было. Почему-то от дома, где она жила, до школы было далековато ходить степной дорогой. Один раз ее окружили волки, но она стала жечь одну за другой тетрадки и махать перед собой. Они расступались, она проходила, они смыкались и следовали. Дошла. И неимоверно закалила характер, сделалась самостоятельной, самодержавной. На фотографии 1925 года с надписью "Первый год в деревне. Еду в Дарьевку", она сытее, чем на фото 1920 года, дурацкая прическа, но все равно миловидна. А на фото 1928 года с надписью: "После болезни. 18 марта 28 г. Дарьевка, тяжело..." - словно вновь вернулась красота 1920 года, хотя в ушанке и закутана шарфом. Есть еще групповая фотография со сложной - и пошловатой, и многозначительной - надписью:

"Снова в хуторе, снова далеко, бесконечные степи кругом; наше поприще очень широко, только трудно работать на нем! (мотив "Бубенцы"). 28 год. 22ЛХ. Х-й год. Товарищи, надеюсь, что это последний год. Кто за это, прошу подписаться! "Завша" Л.Пименова. "Шкрабиха" А.Быстрова. "Завпечками и веником" Иванова А."

Подчеркнутые слова позже были стерты: ведь исчисление бед на Дону велось с 1918/19. Сама школа, увы, на снимке не показана, только дверь и ступеньки крыльца.

Не все время Лариса пребывала в Дарьевке безвыездно. В 1926 году она съездила на летних каникулах в Ейск, хорошо покупалась в море, отдохнула и завела знакомство с одним врачом, который позже фигурировал как соперник Щербакову: когда, будучи на практике в Северной Осетии, он звал ее к себе, она отнекивалась, что поедет лучше в Ейск, к тому знакомому. Не знаю, побывала ли в Ейске, но Осетию не

 

- 323 -

посетила. Как уже упоминалось, в 1927 году летом в ростовском доме отдыха познакомилась с Щербаковым. Сохранилась ее фотография в этом доме отдыха - заурядная отдыхающая, без Ивана. Вообще, ни одной ее фотографии с Ваней не уцелело197. Она старательно изничтожила их после разрыва, а он то ли не сберег, то ли попустил уничтожить их тем женщинам, с которыми жил после Лары. Первая их карточка вместе - от 1943 года, снятая мною, любительски и плохо проявленная.

В доме Пименовых мало-помалу происходили перемены. Женя, за которой ухаживал Андрей Кузьмичев, отвергла его. Что уж было истинной причиной, не знаю, но в процессе их взаимоотношений имел место и такой эпизод. Андрей послал ей письмо - лирическое, чуть ли не признание в любви. Женя вернула ему это послание, ничего не ответив по существу, но подчеркнув красным карандашом все грамматические ошибки в тексте (их было немало, хотя в разряд ошибок попали и слова, написанные с соблюдением дореволюционной грамматики). К своим двадцати годам Женя подарила свое сердце другому избраннику, тоже Андрею, но Небольсину. Андрей Владимирович Небольсин был уроженцем Сибири, кажется, села Стенниково Курганской области. Подхваченный вихрем революции, он наподобие Щербакова стал чекистом, но в отличие от него не разочаровался в деле защиты завоеваний Октября, не имел крупных неприятностей на службе, а медленно, но верно, повышался, закрывая на замок границу сначала для чукчей-эскимосов, потом для одесситов, потом для поморов-мурманчан. Все чистки в ВЧК, ОГПУ, НКВД миновали его, и в самые годы ежовщины он доставал нам пропуска на трибуны на Красной площади, на майском параде, а погиб в 1944 году в чине полковника под Смоленском. Женя уехала с ним, так что Щербаков, начав бывать в доме Пименовых, ни разу не встретился с нею, о которой был столько наслышан, до самого 1946 года. Женя не только полюбила Андрея. Она впитала и его убеждения, несколько позже ее приняли в ВКП(б). И когда после побывки дома она уезжала к Небольсину, служившему в то время начальником заставы на Чукотке, она надписала на своей карточке: "На очень долгое время мы расстаемся. М.б. и навсегда. Я, Лариса - большевичка не шутя. 10/IХ 1931, Ж." К этому времени Лара связала свою судьбу с Иваном, оппозиционность которого была очевидна, да, возможно, с сестрами была и пооткровеннее... А в искренности Жени мы еще будем иметь поводы убедиться. К слову, она единственная из сестер, кто, вступая в брак, сразу же взял себе фамилию мужа.

Зоя в 1927 году поступила на инженерно-механический факультет Донского политехнического института. Дата мне представляется несуразной, если вспомнить год ее рождения 1913. Но в апреле 1928 года она уже посылала с этого факультета Ларе фотокарточку с соответственной надписью - по ней я и датирую. Что именно в ее официальных документах

 


197 При подготовке рукописи к публикации обнаружена совместная фотографии И.Г.Щербакова и Л.М.Пименовой в Новочеркасске в 1929 г. (изд.).

- 324 -

сфальсифицировано, я не знаю, но не допускаю мысли, чтобы друг дружку они обманывали. К этому времени Политехнический уже перебрался из Новочеркасска в Ростов, так что Зоя тоже редко бывала дома. Но бывала. И даже приобрела домашнее прозвище "Зоя-миротворица". Вероника же до середины тридцатых годов безотлучно жила с матерью, Валентиной Васильевной. Лара делала попытки поступить в вуз, но ни одна не удавалась. Ведь нужно было указать, где училась - до революции и после (помните анкету Щербакова, п. 6). Хорошо было Зое: она так молода, что никто не спрашивал про ее ученье до революции, а про отца можно было отписать, что-де мала была и не видела отца в семье (как 65 лет спустя сделала моя дочка, поступая на физфак). Ларе же никуда не уйти было от Женского института, после чего ее, даже приняв как-то по недосмотру, незамедлительно вычищали. Хотя я сильно забегаю против хронологии, но для полноты характеристики СЕМЕЙСТВА Пименовых надо обрисовать мужей прочих сестер. Зоя в тридцатых годах вышла замуж за ленинградца, даже питерца Ореста Николаевича Макарова - хмурого партийца, штурмовавшего Кронштадт в 1921 году. Он был из рабочих, приобрел специальность инженера-электрика и был из провереных-перепроверенных. Например, при строительстве Большого Дома в Ленинграде был допущен монтировать электропроводку в нем. По-моему, он был искренне убежден во всем, проповедовавшемся во времена Сталина, и с неодобрением относился к Хрущеву. Умер в 1971 году. Сама Зоя все-таки в партию не вступала, мужа пережила. Вероника тоже в тридцатые годы вышла замуж за Иллария Яковлевича Чеснокова, этакого типичного партийца-весельчака. Он был геологом, занимал какие-то крупные посты на Колыме, а потом в аппарате Министерства геологии под конец жизни (умер в 1970 году). Сама Вероника работала мелким клерком, но в министерских аппаратах, в частности, до конца своей карьеры - в аппарате О.В.Пеньковского. В партию не вступала. Мужа тоже пережила. Резюмируя, можно сказать, что все, кроме Лары выходили замуж именно так, как "требовала закономерность": за перспективных при этой власти женихов. "Капитанские дочки" тянулись к новому дворянству.

Как уже рассказывалось, Лара и Ваня встречались в свои дни и недели отдыха, встречи их были чем-то вроде праздника. Помимо неизбежных разговоров о том, что есть Любовь, какой она должна быть, и встречается ли еще Любовь в наше время, которые возникали во всякой компании, в которой присутствовали, они наедине делились своими литературными вкусами и читали друг другу стихи. Лара успела в свое время прочитать (вряд ли полностью) и Мережковского, и Достоевского, и А.К.Толстого. Она тоже была воспитана на "Чтеце-декламаторе", но не на том, что я цитировал в §4, а на дореволюционном. Увы, он у меня не сохранился, хотя вроде бы был до последних лет у моей матери (или Зоя себе забрала?). Помню одно стихотворение З.Гиппиус, которое и мать знала, и Зоя побудила меня выучить наизусть в моем отрочестве:

"По горам, среди ущелий темных, где гремел осенний ураган, шла толпа бродяг бездомных к водам Ганга из далеких стран. Под лохмотьями худое тело от дождя и ветра посинело. Уж они не видели три дня ни приютной кровли, ни огня. Вдруг вдали, во мраке непогоды что-то там мелькнуло на пути. Это храм, к нему под своды нищие спешат взойти. Перед ними на высоком троне Сакья-Муни, каменный гигант. У него в порфировой короне исполинский чудный бриллиант. Говорит один из нищих: "Братья! Ночь темна, никто не видит нас. Много хлеба, серебра и платья нам дадут за дорогой алмаз. Он не нужен Будде: у него, царя небесных сил, светят краше

 

- 325 -

груды бриллиантовых светил в чистом небе, как в лазурной чаше". Подан знак - и вот уж по земле воры тихо крадутся во мгле. Но едва притронуться к святыне трепетной рукой они хотят - вихрь, огонь и громовой раскат, повторенный откликом пустыни, далеко отбросил их назад. И от страха все окаменело. Лишь один, спокоен, величав, из толпы бродяг выходи смело, говорит он Будде: "Ты неправ. Или нам жрецы твои солгали, что ты кроток, милостив и благ, что ты любишь утолять печали и, как солнце, разгоняешь мрак? Нет, ты мстишь нам за ничтожный камень! Нам, в пыли простертым пред тобой! Это ты - с бессмертною душою?! О, стыдись, стыдись, Владыка Неба! Ты воспрянул, грозен и могуч, чтоб отнять у нищих корку хлеба? Царь царей сверкай из темных туч, грянь в безумца огненной стрелою - я стою, как равный, пред тобою и, высоко голову подняв, говорю пред Небом и Землею: самодержец мира, ты - неправ!" Он умолк. И чудо совершилось: чтобы снять алмаз они могли, изваянье Будды преклонилось головой державной до земли."

И вот, состязуя Гиппиус с Верхарном, они вполне напряженно-радостно проводили те редкие дни, что виделись. Не знаю, читала ли ему Лара Пушкина? Еще ее отец научил ее любить Пушкина, не столько за поэтическую форму, однако, сколько за человечность. "Вот, послушай, Ларочка, - говорил он ей. - Как озлобленно пишет Лермонтов, как он всюду видит только страницы злобы и порока, и как мягко, глубоко охватывает все это же Пушкин!" И, если читала Ване, то тот, конечно, тут же подхватывал вызов и "перешибал" Пушкина Маяковским, модулируя голосом, взмахивая рукой, всем туловищем порываясь в восторг, в раскаты Грозы Революции! И девушке, которая изо всех сил рвалась войти в этот новый мир своею, принять и понять его, как свой собственный, импонировал этот декламатор. Да он и внешне недурен собою был. Разве что лысина портила: он уже в двадцать с небольшим практически напрочь облысел. Но лысину он скрывал, не снимая кепку, а как раз по краю кепки у него росли еще волосы, так что мог произвести впечатление кудрявого.

В июле 1929 года Лариса Пименова сумела поступить в вуз, ликовала и на радостях приняла приглашение Ивана Щербакова, который с апреля находился на практике в Карачаевской автономной области, и вся светящаяся от возбуждения, примчалась к нему, еще не жить вместе, потому что и он там временно, и она вернется к себе, но поделиться счастьем. Добираться было трудно: сначала через Невинномысскую до Баталпашинской198, потом далее к югу и вверх в горы до Микоян-Шахара199, оттуда ущельем вверх по течению Кубани до впадения реки Уч-Кулан в Кубань. Это уже Приэльбрусье, но Тырны-Ауз, Терскол и современные подъемники-канатки левее, восточнее, по ту сторону Эльбруса, где серебряные рудники. Иван крайне гордился, что побывал в таких сказочных краях, он себе там даже приобрел трость с серебряной накладкой-надписью "Кавказ. Учкулан. 16/IХ 1929". Она сейчас висит у меня на стенке. Кто любит горы, тот неотрывно любовался бы оттуда крокодильей пастью

 


198 По капризу князя Г.Потемкина станица основана и названа по имени РАЗБИТОГО там русскими казаками врага русских Батал-Паши. По велению Сталина позже переименована в Сулимов по имени Д.Сулимова, председателя Совнаркома РСФСР между Сырцовым и Булганиным, а после расстрела Сулимова - в Черкесск. В автобиографическом романе В.Максимова эти названия перепутаны.

199 Прежде именовалось поселение Георгиевское, в 1944 году переименован в Клухори, чтобы убрать карачаевское слово "шахар" - "город" и щелкнуть Микояна, возражавшего против выселения карачаев; после Сталина назвали Карачаевск.

- 326 -

Эльбруса или же сунулся бы к перевалу Чиперазау (широко известный Клухорский перевал со всем Домбаем остался далеко правее, к западу).

Но Лариса не любила гор. Ей там было тесно. Это - первое разочарование. Люди там по-горному доброжелательны, но они не любили русских200 и уж совсем хмуро взирали на девушку в легких туфельках. "Никого там не было", - выражаясь распространенным штампом. Это - второе разочарование. У Щербакова уже было много женщин, но это не препятствовало ему остаться совершенно неграмотным в эротических вопросах, даром, что анатомию и физиологию полового аппарата проходил. А девушки, как известно, далеко не сразу начинают испытывать удовлетворение даже в объятиях мастеров овидиевой науки. Это - третье разочарование. (Впрочем, в этом пункте разочарование было не до конца. Когда при прощании она молвила было, что скорее всего не вернется к нему, потому что зачем? Все равно ничего не было, никакого удовольствия (говорилось не такими обнаженными словами, а всей совокупностью женской речи, но Щербаков сумел только так их сформулировать), то Иван дико рассвирепел, схватил, повалил и по-бычьи удовлетворил-таки "Леду".) Зато тем худшее разочарование ждало Ларису дома - в институт ее не зачислили-таки, отказали! Единственное, чем всерьез порадовало ее так много обещавшее лето - ей удалось перебраться из опостылевшей Дарьевки в станицу Красюковскую (тоже завшколой), что всего в 12 километрах от Новочеркасска по железной дороге. Теперь можно было каждую шестидневку (тогда были шестидневки, потом пятидневки, лишь в 1940 году их заменили неделями, т.е. семидневками) бывать дома. Впрочем, я не знаю, как тогда ходили поезда.

Щербаков остался продолжать практику (карачаевская порода коров одно время фигурировала в учебниках как высокопродуктивная, так что непременно там побывать надо было ветеринару), ненадолго вернулся в Новочеркасск, пришел к Пименовым уже как зять, и Валентина Васильевна его угощала пирогами, после чего снова умчался на другую практику в другом месте (по лошадям). К слову, во время этого "празднования свадьбы" у Пименовых имел место символический эпизод. Гостей было мало: свои да пара приятелей Ивана. Никакой формы регистрации, никаких смен фамилий, никаких колец - так было принято тогда, "пореволюционному", "без буржуазного ханжества". Но что-то ели, что-то пили, шутили и всяческого хорошего желали. В разгар веселья Валентина Васильевна вспомнила, что у нее в погребе зарыта со времен чуть ли не ее с Михаилом Никифоровичем свадьбы бутылка коньяку. Все воодушевились, слазила она в погреб, принесла, разлила, выпили - "уксус, чистый уксус!" - до старости с ужасом восклицал мой отец, не дурак выпить. Но никто не подал виду, не обидели старушку (53 года). Зато позже при ссорах с Ларой Ваня вспоминал, что так ведь оно и было ему проречено: вместо коньяка - уксус! Кстати, Иван Щербаков родился под знаком Близнецов, а Лариса -

 


200 Карачаи были присоединены к России в 1828 году, по-видимому, со стороны Кабарды (с востока), ибо западные и северные соседи их, в том числе течение Кубани ниже устья Теберды, завоеваны российским оружием только в 1840-1850 годы, а южные (сваны) - в 1858 году. В 1850-1860 годах карачаев вместе с западными и северными соседями куда-то выселяли, когда они вернулись - не знаю. В Гражданскую войну у карачаев было самостоятельное эсеровское правительство, боровшееся и против Деникина, и против Кирова. В 1929 году среди них зрело восстание, которое разразилось в 1930 году, длилось несколько месяцев и было подавлено только с самолетов после длительный переговоров и уступок им. (Обо всем этом дурак Некрич в "Наказанных народах" не пишет. Типичный совисторик, только с противоположным знаком.) В 1940-1950 годы их выселяли в Среднюю Азию, вернули при Хрущеве, но подготовку к возвращению начали еще при Берии.

- 327 -

под знаком Овна. По гороскопу сочетание этих двух знаков делает возможным дружбу и любовь, но сходства характеров - нет. По восточному же гороскопу Иван родился в год Тигра, а Лара - в год Змеи, а такие пары решительно не подходят друг другу и приносят несчастье. Впрочем, остальные характеристики в этих гороскопах с трудом применимы к Ларисе и Ивану.

Хотя уже числясь мужем и женой во всеобщем мнении, жили они еще порознь, в разных городах. Но когда он получил диплом и был направлен в распоряжение Майкопского окружного ЗО или ЗУ, которое адресовало его в Лабинский район село Мостове или Мостовское, километров 30 к югу в предгорья от Лабинской201, то она уволилась из Красюковской школы и приехала к нему. Тут у них сразу же затеялись раздоры. Места в школе в Мостовском не было. Ожидалось, что вскоре освободится место по другую сторону Лабы, но покамест - не было. Зато было место в дальней школе, километрах в 50 в горы. Лара не хотела ждать. Диктовало ли ей нежелание ощущать материальную зависимость от мужа; опасалась ли она, что перерыв в трудовом стаже еще больше затруднит желанное высшее образование; взыграло ли натуральное намерение показать, кто будет главным в семье; жаждала ли она, чтобы муж ее по-настоящему приструнил или умышленно злила, чтобы еще раз пережить "бычье" удовольствие202, - в мешанине подобных страстей никому не разобраться. И Лариса уехала на хутор Ершово Соколовского сельсовета, за полета верст от молодого супруга. (Это - единственный населенный пункт, которого я не отыскал на картах.)

Я не удивился бы, если бы Иван просто не заметил ее отъезда: жить вдвоем он еще не привык, а работы на него навалилось невпроворот: свирепствовало зараз несколько эпидемий, из которых наиболее - ящур (скотину сгоняли в крупные стада и она делилась своими заболеваниями - об этом коллективизаторы не думали). А население не очень-то доверяло ветеринарным врачам вообще, в год коллективизации хмуро смотрело на каждого нового начальника, а тут по аулам да станицам искони привыкло владеть оружием и пользоваться им... Не раз Щербакову и второму ветеринару приходилось отказываться от проведения прививок под дулами наведенных на них ружей. Не раз - удирать из-под топора, за который хватался хозяин околевшей лошади или павшей коровы. А то и в суд на него владельцы подавали или заявления "в район" строчили. Где уж тут деликатность чувств ощущать! Он-то всегда был склонен скорее самозабвенно погружаться в работу, нежели волноваться чужими переживаниями.

 


201 Железная дорога (еще дореволюционная) тогда доходила только до Лабинской (нынеЛабинск). Ветка южнее протянута лишь в конце тридцатых годов. Течение реки Лабы (левый приток Кубани) завоевано русским только в 1840 году, когда тут была установлена так называемая Лабинская линия, но и к востоку, и к западу, и к северу, и к югу еще жили "немирные горцы", т.е. сражавшиеся за свою независимость. В частности, числившийся в описываемое время столицей округа Майкоп, был завоеван только 1860 годах, когда вошел всостав так называемой Белореченской линии. Разумеется, ни Иван, ни Лара не воспринимали себя колонизаторами и не проводили параллели между собой и англичанами в Индии. (Именно поэтому Индия будет наша - нам не помешает то стеснение, которое испытали англичане.) Ни одного слова из языков коренных народностей они не усвоили, само собой.

202 Не такая уж это редкость. Вот Руссо вспоминает, что в детстве он испытал наслаждение от обстоятельств, сопутствовавших порке. Так он впоследствии умышленно дерзил гувернантке, "шалил", дабы та разгневалась и высекла его.