- 343 -

Отпуск. Природа. Развлечения

 

Время шло. Бежали годы. События сменяли друг друга. А для меня все оставалось по-прежнему: весь свет сошелся клином на шахте, на работе, в которую я ушла с головой. Я жила, как в шорах, не позволяя себе замечать жизни. Это был какой-то фанатизм.

Три года я проработала на вольном положении, и мне нужно было использовать свой отпуск, чтобы он не пропал.

Провела я его в Норильске.

Возможно, комары, к которым я так и не смогла привыкнуть, помешали мне почувствовать красоту северной природы.

В солнечные ветреные дни, когда комаров было не так много, я купалась в озерах и даже загорала. При тихой погоде верхний слой воды - теплый, он нагревается солнцем, которое светит круглые сутки, но если опустишь ноги чуть глубже, то их будто обжигает мертвящий холод. Во многих озерах, промерзающих до дна, летом оттаивает лишь верх, а на дне лежит лед.

Зелень в тундре яркая, сочная, трава растет быстро, но под травой хлюпает вода, ноги куда-то проваливаются, и повсюду бездонные трясины.

Есть тут и цветы, преимущественно желтые, оранжевые и без запаха. (Исключение составляют

 

- 344 -

незабудки, обладающие нежным ароматом, меж тем как на юге они не пахнут вовсе!) Даже маки, и те желтые.

Самые яркие цветы - это жарки, махровые лютики и фиолетовый борец, весьма ядовитый.

Вегетационный период до того короток, все так быстро, прямо на глазах, цветет и плодоносит, что кажется, будто природа говорит: «Жизнь коротка. Между рождением и смертью - одно мгновение!» Контакт с такой природой нагоняет тоску и вместо освежающей радости порождает лишь неудовлетворенность и грусть.

Нет, не люблю я север!

 

Так отчего я не поехала на юг?

 

На этот вопрос не так-то легко ответить. Может быть, из «негритянской гордости»? Куда я могла поехать с паспортом, в котором значится, что мне запрещено посещать места «только для белых» - столицы, курорты, города?

Какой уж тут отдых, если в любой момент меня имеют право оттуда выставить, так как я лишена прав.

Дома отдыха - не для меня, ведь я признана недостойной состоять в профсоюзе. Понятно, шахта меня ценила, и мне бы дали направление в какую-нибудь дыру для цветных, но гордость не

 

- 345 -

позволила бы мне воспользоваться «милостынькой». Это была какая-то ничем не объяснимая «фобия». Я страстно любила жизнь, свободу, простор, природу и вместе с тем упорно отказывалась от возможности провести свой отпуск на материке.

Идя в шахту, я как бы бросала вызов смерти и для поддержания у себя какого-то героизма отчаяния не хотела испытывать сожаления - просто жалости - к самой себе, к этой горькой судьбе, которая могла быть совсем иной в ином месте.

Или я просто боялась, очутившись вновь в «человеческих» краях, вновь воскресить отчаяние, оттого что для меня там места нет, что придется возвращаться в могилу?

Но ведь я же могу взять расчет и уехать насовсем! Но когда вспомнишь, где мне, бывшей политзаключенной, нельзя проживать, а где можно; когда подумаешь, как и когда устраиваться на работу, если не можешь быть членом профсоюза, когда представишь, что придется сносить тысячу унижений и быть во власти «органов» без защитного «крылышка» моей шахты, где меня знают, ценят, где я чувствую под ногами твердую почву, а рядом - плечо товарища... Нет! Лучше не тревожить душу: прошлое умерло, будущего не будет. Держись за свое настоящее!

Поэтому свой отпуск (только три недели, без льгот!) я провела, сторожа квартиру Грязневой.

 

- 346 -

В те дни, когда я не ходила в тундру, я рисовала. Как раз тогда моя приятельница Мира Александровна Барская прислала мне из Москвы масляные краски, и я сразу увлеклась живописью. Не видя вокруг себя ничего яркого, красивого, я всей душой потянулась к воспроизведению на холсте того, чего не могла видеть в «живом состоянии». Эти рисунки - пусть неумелые, не всегда удачные - являлись для меня огромным утешением.

Другой вид духовной пищи - книги. Выбор ее -однообразной, лишенной «витаминов», «ферментов» и «солей» - был не так уж богат, но за долгие годы неволи я так изголодалась, что любая жеваная солома, любое чтиво, даже тенденциозное и нафаршированное программной идеологией, жадно поглощалось мною.

Часто, «полемизируя» с автором, я воскрешала в памяти прошлое. И сравнение того, что я знала, с тем, что мне внушали, наполняло каким-то смыслом тяжелую, одинокую жизнь.

 

Когда слишком мечтаешь об отпуске

 

Какой-то рок тяготеет над теми, кто слишком нетерпеливо рвется в отпуск. Три смерти на нашей шахте. Три человека погибли от несчастного случая. И все они собирались в отпуск.

 

- 347 -

Путеец, мастер движения Муха, бахвалился тем, что, когда приедет домой, то измордует свою жену, прижившую дочку за годы его отсутствия. А «отсутствовал» он почти 15 лет! Муха ехал на переднем сидении электровоза. В темноте не было видно, что на путях стоит «коза», груженная рельсами, и электровоз на нее наскочил. Рельс прошел через грудь мастера Мухи, размозжив сердце.

Другой движенец, машинист Лагутин, высунулся из электровоза, не зная, что на штольне установлен столб - временное крепление просевшей кровли.

Ему начисто оторвало голову: электровоз продолжал свой путь с туловищем машиниста, а на его говову, лежащую на штольне, наткнулся дежурный по шахте инженер Мосин. Лагутин собирался на материк, где его ждала невеста, чтобы вернуться вдвоем с ней в Норильск. Вместо «вдвоем» у него получилось «надвое».

Но печальнее всего был случай с Аржбой.

 

Аржба

 

Это был очень симпатичный грузин (вернее, аджарец, но в те годы я еще не знала, что грузинами являются и абхазец, и мингрел, и сван, и хевсур и много еще разных горцев). В нем не было ни зазнайства, ни враждебности ко всему негру-

 

- 348 -

зинскому. Одним словом, хороший товарищ и настоящий шахтер. Невеселая его судьба! Семнадцати лет он пошел со школьной скамьи на фронт. Ранение. Плен. И все как положено: изменник Родины, 10 лет. Он их отбыл на шахте. Проявил ум и инициативу. Освободился и вскоре стал горным мастером, а затем помощником начальника участка. После отмены «сталинской» пожизненной ссылки ему разрешили поехать в отпуск на Кавказ. Как он радовался!

- Ты понимаешь, Антоновна, двенадцать лет я не видел матери! А я у нее один... Как она меня ждет! Не дни - часы считает! И я тоже. Но теперь уже недолго. Билет на самолет у меня в кармане. Еще две ночи - и меня здесь не будет.

Он ошибался: ему осталась одна - всего лишь одна - ночь...

Диспетчер вызвал меня к телефону:

- Антоновна! На соседнем с вашим участке при ликвидации «отказа» погиб помощник начальника Аржба. Там нет ни одного ИТР. Идите туда, примите смену и встретьте комиссию горнотехнической инспекции.

Меня будто громом поразило: «А как меня мама ждет!» Не успел, бедняга, побывать на родине, не обнял родную мать, не взглянул на родные горы!

Пусть меня никто нигде не ждет, но все же непростительно умереть, так и не повидав ничего,

 

- 349 -

кроме угля, камня, грязного снега, унылых болот, не подышав чистым воздухом, не пропитанным серным газом и всеми прочими зловониями Норильска.

Это жестоко и несправедливо - умереть, не побывав на материке, где есть природа, если уж нет матери, нет близких.

Так думала я, стоя возле растерзанного трупа, в котором трудно было узнать смуглого красавца с блестящими глазами под сросшимися бровями.

Ну, нет! На материк я съезжу. Это решено!